Путешествие в седле по маршруту "Жизнь" - Петушкова Елена. Страница 6

6

Чистопородный вороной тракен Пепел, сын Пилигрима, считавшегося эталоном породы, первоначально предназначался для троеборья, он был отличным прыгуном. Но у него обнаружилось бельмо на левом глазу — видимо, уколол чем-то глаз, когда был жеребенком. Те, кто этого не знал, думали, что левый у Пепла просто голубой. Он видел им, но лишь краем, и выступать, конечно, не мог. Тогда его дали Никитиной для выездки, а она попросила Сергея Ивановича Филатова подготовить его к соревнованиям.

Победа Филатова на Олимпиаде в Риме была сенсацией. В этом старинном, аристократическом виде спорта вдруг успеха добился представитель страны-новичка. С чем сравнить масштаб событий? Разве что с победой Виктора Капитонова там же, в Риме. Тогда итальянские газеты писали: "Успех Капитонова ввел русских через парадную дверь в цитадель мирового велосипедного спорта". Но советские гонщики и до того добивались успехов в международных состязаниях, конников же не знал никто.

Филатов выступал на великом Абсенте, признанном лошадью века. Мягкие длинные линии, лебединая шея, необычайная легкость и грация движений были свойственны этому вороному красавцу с белой звездочкой во лбу, прославившему ахалтекинскую породу. Он прожил долгую жизнь в спорте, был третьим в Токио, четвертым в Мехико и "ушел на пенсию" в 16 лет, полный сил и энергии: по тогдашним, ныне отмененным правилам лошадь не могла стартовать в олимпиадах больше трех раз.

Великолепная была пара — Филатов и Абсент. Сергей Иванович, несмотря на некоторую грузноватость, был чудо как элегантен в цилиндре и фраке. Необычайно эффектным казалось не только сочетание партнеров, но и выступление — оно вызывало то приподнятое состояние души, которое возникает только при соприкосновении с настоящим искусством.

Между прочим, именно Филатов, вернувшись из Рима, стал активно пропагандировать у нас фрак как костюм для верховой езды. В том именно качестве, в котором некогда фрак и был изобретен. Говорят, некоему английскому джентльмену полы длинного кафтана мешали ездить на лошади, и он сначала подколол их спереди, а потом совсем срезал. Так что парадная форма одежды позаимствована дипломатами, пианистами, дирижерами у кавалеристов.

Мы же в годы начала моих выступлений по выездке соревновались обмундированные кое-как, и в «Урожае», например, имелся старый черный редингот, сшитый во время оно на Елизара Львовича Левина и передававшийся от спортсмена к спортсмену: один отъездил, отдал следующему — как эстафету.

Филатов своим авторитетом заставил нас обратиться к красивому, удобному и, главное, соответствующему международным традициям костюму — фраку и цилиндру. Вот только цилиндры, которые делали сперва для нас в мастерских Большого театра, имели тенденцию обращаться в нечто бесформенное, попав под дождь, а конникам приходится соревноваться в любую погоду.

Итак, из Рима Сергей Иванович вернулся героем, и его как крупнейшего специалиста по выездке пригласили тренером в наш клуб. Вскоре, однако, обнаружился коренной недостаток его тренерской методы — жестокость по отношению к животным. То ли это проистекало от способности увлекаться, при которой Филатов забывал обо всем, кроме цели, то ли от самоуверенности чемпиона, считающего для себя позором, если что-то происходит вопреки его воле. Наверное, и от того и от другого.

В работе с лошадью у него существовал один принцип — «заломать». Он мог по четыре часа, не слезая с седла, «ломать» волю животного, удилами, шпорами и хлыстом заставляя исполнять неполучающийся элемент. Чем больше заставлял, тем меньше у него получалось.

Но был же Абсент? Да, был. Однако то ли уникальный конь обладал уникально кротким и послушным характером, то ли после триумфа изменился Филатов — уверовал в свое всемогущество. Короче, и взявшись за Пепла, он решил в три месяца добиться того, на что потребны три года. Но не тут-то было — Пепел был натурой гордой и независимой. Пепел — личность.

Возможно, выражение "личность лошади" кое для кого прозвучит парадоксом. Но это для тех, кто не близок к животным. «Собачник» же воспримет эти слова естественно, даже пожмет плечами: "Можно ли считать иначе?"

Однако аналогия между собакой и лошадью неточна, поскольку первая относится к хищникам, вторая к травоядным, у которых на уме прежде всего пища, пища… Да, лошадь встречает меня ржанием, она стучит копытом в дверь денника, радуется — но не оттого ли, что знает: я несу ей лакомства? Собака же радостно встречает хозяина просто так, без всяких соблазнов. Правда, есть много свидетельств самоотверженности лошадей, историй о том, как они спасали жизнь владельцу. Но это, должно быть, при условии постоянного контакта с одним-единственным человеком. А спортивную лошадь чистит и кормит один, готовит другой, ездит на ней третий. Впрочем, все это — доводы ума, сердцем чувствуешь иное. Убеждена: сколько бы времени ни прошло после нашего с Пеплом расставания, он бы узнал меня.

Что же такое, однако, личность лошади? Нрав, характер, темперамент. Ум — точнее, способность к восприятию. Лошади очень памятливые — и на добро и на зло. Особенно на зло. Сразу и надолго лошадь запомнит человека, проявившего к ней необоснованную жестокость, и отомстит когда-нибудь.

На наказание, даже справедливое, может обидеться, несколько дней "не разговаривать" — не откликаться на голос, и кусок черного хлеба хотя и возьмет из рук (соблазн велик!), но с неохотным видом.

До сих пор загадка для меня то, что наказание от человека, сидящего в седле, лошадь не связывает с ним самим. Пепел обижался, если ему от меня доставалось, так сказать, с земли: когда он, например, баловался. «Баловался» — легко звучит: представьте, что пятисоткилограммовая махина, разыгравшись, встает на дыбы, норовя — шутки ради, конечно, — слегка стукнуть тебя передним копытом по темечку.

Но, повторяю, если я его наказывала — даже строго — сидя на нем верхом, это никак не сказывалось на наших взаимоотношениях. Я слезала, и он как собачка бегал за мной по манежу, загораживал дорогу, выказывал полную симпатию. Он умел целоваться и на просьбу "поцелуй меня" старательно хлопал шершавыми усатыми губами по моей щеке. Правда, такой "смертельный номер" я демонстрировала не часто. В отличие от Капли, которая целовалась по-женски нежно, он не всегда рассчитывал силы и однажды, резко вскинув головой, разбил мне губу.

…Однако до столь близких отношений было еще далеко. Поначалу, перейдя ко мне из жестоких рук, Пепел был зверь — дикий и злобный. Он ненавидел людей, в каждом ему чудился враг и мучитель.

Помню, я вошла в манеж, куда его выпустили побегать. Он был там один — шагал спокойно, опустив голову, усиленно нюхал опилки и всхрапывал, вздымая их фонтанчиками. Потом, удовлетворенно хрюкнув, валился на бок, перекатывался на спину, дрыгая ногами. Резко вскакивал, начинал носиться, меняя аллюры, прыгая козлом. Внезапно останавливался перед зеркалом, словно изучая свое отражение. Словом, делал то, что делала бы на его месте любая лошадь.

Но тут, на свою беду, в манеж вошли два истопника — проверить батарею отопления в дальнем углу. Они привыкли к лошадям и не боялись их. Пепел атаковал незамедлительно, без предупреждения. Прижав уши, оскалив зубы, он несся со всех ног, не оставляя никаких сомнений относительно своих грозных намерений. К счастью, истопников было двое, они кинулись в разные стороны, и Пепел на секунду заколебался, кого избрать жертвой. Они перевалились через заборчик с прытью бандерильеро, прячущихся от быка.

Такое вот создание мне предстояло завтра седлать.

Сначала я около получаса кормила его через прутья решетки самыми любимыми лошадиными лакомствами — хлебом, сахаром, морковью, арбузными корками. Он жадно выхватывал у меня все это и тут же резко отдергивался — ему прежде, видно, крепко доставалось по голове.

Решив, что контакт налажен, я взяла седло, уздечку и открыла дверцу денника.

Тут-то Пепел показал характер. Он крутился волчком по крохотному закуту, норовя повернуться ко мне задними ногами, я же, естественно, стремилась оказаться у головы. Это бы продолжалось до бесконечности, не ухитрись я достать из кармана кусок хлеба. Пепел выхватил его и отпрянул. Большего я тогда не добилась, а на то, чтобы отучить его бегать по деннику, понадобился месяц.