Михаэль Шумахер – номер один - Аллен Джеймс (2). Страница 7

В Судзуке в 1998 или 1999 году, где у меня были все шансы выиграть титул, я бы мог просто взять и въехать в Михаэля или Эдди Ирвайна, тем самым решив все в свою пользу. Но я этого не сделал, это просто того не стоило, потому что такие вещи бумерангом возвращаются к вам.

Слушайте, гонки есть гонки, иногда приходится совершать небольшие обманные маневры, но вы должны четко понимать, как далеко можете зайти. Если я с кем-то соревнуюсь и совершаю какие-то маневры – это нормально, но если я гораздо медленнее соперника, в таких штучках нет смысла. Зачем причинять кому-то неприятности? Конечно, я бы попытался как-то помешать сопернику, но не до такой же степени».

В основе поведения Шумахера лежит несколько факторов: амбициозность немца, его весьма непростой путь к вершине и невероятное стремление к успеху. Он чувствовал, что многим обязан окружающим его людям, чувствовал, что должен показывать результат. Его целеустремленность и желание побеждать любой ценой нашли выражение во всех аспектах его профессии и подходе к спорту в целом. От других гонщиков, которые выигрывали гонки и даже чемпионаты мира, Михаэля отличает то, что все они проявляли решимость в отдельные моменты на трассе, когда это было необходимо, — другими словами, они жили настоящим, воплощая собой представление о гонщике как о бесшабашном авантюристе, который упивается риском. Шумахер же демонстрировал гораздо более методичный и рациональный подход к спорту, противореча старым романтизированным представлениям.

Философия Михаэля была вполне понятна остальным гонщикам, но никто из них не мог взять ее на вооружение, потому что просто не смог бы стать локомотивом. Партнер Шумахера по команде Ferrari Рубенс Баррикелло сказал следующее:

«Он бы на все пошел, чтобы выиграть. В тот день, когда умерла его мать, он сражался с братом за победу [Имола, 2003 год], и у меня это просто в голове не укладывалось. Я должен признать, что, окажись я на его месте, я бы попридержал коней. Ему же было все равно, брат это или нет. Возможно, он просто знал, какова будет реакция брата, и делал свое дело. Они летали увидеться с матерью в субботу вечером, а в ночь на воскресенье она умерла. Но когда они вышли на трассу, было такое ощущение, что он ни о чем не вспоминал.

Люди могут сказать: «Но ведь именно поэтому он так хорош». Что ж, отлично, я похлопаю в ладоши, но лично для меня некоторые вещи в жизни важнее. Я не знаю, какого черта они так сражались. Я другой человек, возможно, более эмоциональный. Я тоже хочу побеждать, но всему есть предел».

Некоторые из соперников Михаэля, например Фернандо Алонсо и Мика Хаккинен, понимали, что для того, чтобы стать чемпионом, нельзя расслабляться, но они не пускались в крайности, как это делал Шумахер. Хаккинен говорит:

«В каком-то смысле можно назвать это эгоизмом. Но вы вправе быть эгоистом до определенного предела, пока ваше поведение не причиняет вреда другим. В гоночном болиде вам приходится быть эгоистом и идти на пределе. Стартуете ли вы десятым или первым, вы должны выкладываться на сто десять процентов до самого финиша. В работе с людьми принципы те же самые: вам приходится подталкивать их, заставлять работать на пределе, следить за тем, кто за что отвечает и как работает, задавать вопросы. Очень важно развивать внутри команды доверие и уверенность в собственных силах. Если они видят, что вы посвятили свою жизнь спорту и команде, они сделают для вас все. Я думаю, что у Михаэля такое же мировоззрение: единственный способ стать лучшим – выкладываться ради команды на сто десять процентов. Вы должны буквально заряжать людей энергией, и пусть иногда вы срываетесь на них, это не важно, потому что, если они не готовы побеждать, им пора искать другую работу. Вы должны быть достаточно храбрыми и уверенными в себе, готовыми дать бой и подать пример. Если хотите победить, вам придется стать сильным, придется настолько сосредоточиться на поставленной цели, чтобы все остальное просто перестало иметь для вас значение. Это очень сложно, потому что полно отвлекающих факторов: у людей есть семьи, они часто переезжают с места на место, очень устают и так далее и тому подобное. Вы призываете их ни о чем не думать, только о машине, и единственный способ добиться результата – продемонстрировать самоотдачу, подать им пример, чтобы они последовали за вами. Это очень тяжело. Но именно это делал Михаэль. Просто фантастика! Он совершил невозможное, оставаясь на высшем уровне на протяжении долгих лет. Он заслужил уважение».

Но, разумеется, Шумахер пошел дальше и действовал на грани дозволенного правилами. Вспомним инцидент в Аделаиде в 1994 году, где он столкнулся с Деймоном Хиллом, и в Хересе в 1997-м, где он врезался в Жака Вильнева, — нет, он не нарушал правил. Шумахер и Ferrari действовали в рамках допустимого, но аргументировали свои поступки так, что FIA приходилось писать новые правила, оправдывающие их действия.

Джок Клир, в 1997 году инженер Жака Вильнева в Williams, утверждает, что Шумахер вынужден был так поступить, потому как знал о своей ахиллесовой пяте:

«Жак и я давно уже поняли, что Михаэль проигрывает, если на него давят. Он проиграл чемпионат 1998 года Мике Хак-кинену, заглохнув на старте. Кто глохнет на старте, ради всего святого?

Шумахер понимает, что в ситуации прессинга он не очень хорош, и делает все возможное, чтобы такой ситуации избежать. Херес как раз стал одним из редких случаев, когда все свелось к очной борьбе двух гонщиков за чемпионат. Аделаида – еще один пример. Деймон оказывал на Михаэля давление, тот потерял концентрацию и влетел в стену. В подобных ситуациях его стратегией становится: «Я во что бы то ни стало выйду победителем». Аделаида была ожидаемым результатом – он выиграл.

В Хересе все сложилось совершенно иначе. Шумахер знал, что «проспал» и совершил ошибку, и знал, что Жак его обойдет. Он подумал: «Я все равно уйду отсюда победителем, и люди скажут, что, даже когда я ошибаюсь, я выигрываю, а значит, я непобедим». Потому что, если бы люди поняли, что Михаэль проигрывает в условиях прессинга, его репутации пришел бы конец. Но в Хересе это не сработало, Жак «сделал его», и это, возможно, бесит Шумахера больше всех остальных его промахов, вместе взятых. Тем удивительнее то, что он снова повторил это в Монако».

Шумахер однажды сказал: «Я никогда не считал себя лучшим или непобедимым». Мика Хаккинен не раз заставлял его убеждаться в этом – его Шумахер уважал больше других. Они соперничали с самого детства, еще со времен картинга у них было много дуэлей на пути к вершине автомобильного спорта и впоследствии тоже. Шумахер никогда не критиковал Хаккинена на публике так, как критиковал других, и во многом потому, что сам Хаккинен никогда не позволял себе осуждать Михаэля. Мнение у финна было такое: раз это ничего не изменит, зачем утруждать себя? Он мог перекинуться парой слов с соперником после какого-то инцидента, если это было необходимо, но все споры оставались между ними. Хаккинен знал, когда он мог «сделать» Шумахера.

«Ясное дело [чтобы победить его] вам нужна хорошая машина. Но я брал, скорее, тем, что никогда не показывал эмоций: ни радовался, ни расстраивался. Мы, бывало, общались на пресс-конференции перед гонкой, даже обменивались шуточками, но в то же время я пристально наблюдал за ним. Легко заметить, когда он на пике, а когда нет. Блефовать он совершенно не умеет.

Михаэль тоже понимал, насколько я в себе уверен. Это была своеобразная психологическая игра, тем более что за весь уик-энд мы видели друг друга всего раз. На пресс-конференции Михаэль пытался сказать что-нибудь такое, что могло бы выбить меня из колеи, но это у него не получалось, и в конечном итоге он сдавался. Воевать глупо. Михаэль нормальный парень, очень сфокусированный».

Шумахер отдавал себе отчет в собственных слабостях и потому часто лез на рожон. Он хотел, чтобы остальные видели в нем жесткого и неумолимого соперника, решительно настроенного на победу. Человека, который на сто процентов уверен в себе и к тому же никогда не ошибается. Михаэль хотел, чтобы его противники чувствовали себя проигравшими еще до старта, и использовал все Мыслимые и немыслимые средства для того, чтобы максимально упростить задачу для себя и усложнить для них. Разумеется, у этой его стратегии были и негативные стороны: публика тоже воспринимала его как отрицательного персонажа.