Странные мы люди - Дуров Лев Константинович. Страница 4
Да, я забыл упомянуть, что у книги этого Инкогнито есть подзаголовок: «Анекдотические черты из жизни общественных деятелей настоящего», то есть столетней давности. И вот у меня родилась идея — сравнить «век нынешний и век минувший»: изменились ли за это время «нравы общества» и чем отличаются «характеры» смежных эпох? И отличаются ли вообще?
Но чтобы читатель не мог упрекнуть меня в пристрастии, я должен тоже предоставить ему возможность судить вместе со мной. А поскольку, как я уже говорил, книга Инкогнито у меня уникальная, я должен процитировать из нее хотя бы несколько особо характерных, на мой взгляд, «анекдотов».
Начну с семейственности — все-таки, как ни говори, а своя рубаха ближе к телу. В книге автор рассказывает несколько историй, связанных с моими прапрадедами — Анатолием и Владимиром Дуровыми. Постараюсь быть поскромнее и приведу лишь один «анекдот», касающийся взаимоотношений Анатолия Леонидовича и, как сейчас говорят, СМИ.
Надо сказать, что мой предок, гастролируя со своими животными по разным городам России, часто вступал в конфликт с местными властями за свои слишком смелые шутки в их адрес.
В Москве у него случилось «недоразумение» с одной из газет. Вот как рассказывает о нем Инкогнито:
«Началось оно с пустяков.
Сын редактора, веселого нрава молодой человек, задумал однажды над ним посмеяться.
В то время когда Дуров стоял у входа на арену, приготовляясь к своему номеру, он с насмешливой улыбкой подошел к нему, окруженный приятелями-пшютами, и спросил:
— Пользуетесь успехом, господин клоун?
— Как видите.
— А правда ли, скажите, пожалуйста, чтобы пользоваться на цирковой арене успехом, нужно иметь непременно глупую физиономию?
— Правда, — ответил Дуров без смущения. Компания захохотала. Победа юного остряка казалась очевидной, но каково было их поражение, когда Дуров после минутной паузы, доставив им удовольствие досыта насмеяться, прибавил:
— И если бы я обладал такой физиономией, как ваша, мой успех был бы еще обеспеченнее.
Компания замолкла и поспешила исчезнуть.
Однако это для Дурова не прошло даром. На следующий же день в газете его папеньки появилась рецензия, наполненная энергичными выражениями. Дурова разносили вовсю. Чего только не было сказано по его адресу! И бездарность-то он, и нахал, и грубиян... В продолжение двух месяцев шла эта систематическая травля, потешавшая, в конце концов, одного только владельца газеты, так как для публики был слишком заметен пристрастный тон этих репортерских заметок, развенчивающих его в ничто. Дуров долгое время терпел несправедливые нападки, но наконец не выдержал своего угнетения и показал зубы.
В один прекрасный вечер, когда «сам» редактор сидел в одной из ближайших к барьеру лож и с презрительной миной смотрел на его упражнения, Дуров выпустил на арену свою чушку и заставил незаметно для публики стать передними ногами на барьер как раз против старого редактора. Потом стал отзывать ее, но так, что она не трогалась с места:
— Чушка! Чушка! Назад! Иди сюда! — Она оставалась неподвижной.
— Иди же, говорю я тебе! Не хочешь? — То же самое.
— А, понимаю! Старых знакомых увидала! На своих насмотреться не можешь!
Публика поняла этот «вопль огорченной души» и без умолка хохотала над его рискованной проделкой, которая повлекла за собою появление на другой день громовой статьи.
Травля усилилась. Для этой газеты Дуров сделался чуть ли не единственной злобой дня.
Дуров начал полемизировать с арены.
Так к своему бенефису он приготовил злую шутку над враждебной газетой. Он знал, что ее владелец непременно посетит его торжество, чтобы иметь возможность лишний раз поиздеваться над ним, и поэтому не в счет программы придумал он «свинью-читатель ницу».
Разгуливавшей на арене чушке он вынес целую кипу разных газет. Она уселась в свое кресло, а Дуров стал подносить ей одну за другой газеты. Она с негодованием отворачивалась от них и презрительно хрюкала.
— Ишь ты, — заметил клоун, — она не всякую газету любит, а ищет свою.... Ищи, ищи! Интересно посмотреть на вашу свинскую газету...
Сначала зрители думали, что свинья вообще не терпит гласности, но к ее глазам Дуров приблизил то издание, в котором не выносили хладнокровно его имени, она радостно захрюкала, завертела хвостом и, уткнувшись носом в газету, с визгом заводила им по строкам.
Клоун отомстил. Это был последний залп полемической перестрелки. Газета стала его замалчивать, а он о ней никогда не вспомнил».
Не правда ли, что и мы можем вспомнить немало «свинских» газет и журналов нашего времени? А впрочем, что это я лезу со своими комментариями! Мой принцип — сама беспристрастность! А посему надергаю еще несколько «анекдотов» из книги таинственного Инкогнито и прощусь с дорогим читателем до встречи с веком нынешним, за которым, увы, уже опустился занавес. Там вместе и посмотрим, что мы приобрели, а что потеряли. Ведь не в духовной же спячке мы находились целый век! Итак, с Богом!
«М. Г. ЯРОН
Актер Н. С. Стружкин, автор многих популярных стихотворений, был очень высокого мнения о своем сценическом даровании.
Сошлась как-то компания. Зашла речь о псевдонимах. Стружкин заявил, что он потому избрал себе этот псевдоним, чтобы напомнить Щепкина:
— Я, конечно, не Щепкин, я несколько меньше его, но довольно близок к нему и потому избрал ближайшее к «щепке» подходящее слово «стружка», и отсюда мой псевдоним.
П. М. Медведев на это заметил:
— Если вы имели в виду Щепкина, то максимум, на что вы имели право, — это на Опилкина, но никак не на Стружкина.
А находившийся тут же Марк Григорьевич Ярон, остряк и экспромтист, продекламировал четверостишие:
«В. М. ДАЛЬСКИЙ
Во время управления В. А. Крылова драматической сценой Виктор Мамонтович Дальский укорял за кулисами Александринского театра одного из товарищей Н. Н.:
— Совершенно напрасно кичишься ты либерализмом. Ты трус и фразер.
— Ты меня мало знаешь! Наоборот, я очень смел и «грызусь» со всеми.
— Вздор! Какой же ты либерал, ежели для бенефиса все-таки пьесу Крылова берешь?!»
«Вас. И. НЕМИРОВИЧ-ДАНЧЕНКО
В бытность свою за границею Немирович-Данченко случайно наткнулся «на собственное противоречие».
— Что это за цветок? — спросил он, поднося к носу цветок.
— Анемон...
— Гм... совсем не пахнет!
— Анемон никогда не пахнет.
— Странно, а у меня в одном стихотворении сказано: «и анемон, благоухая...»
«О. В. НЕКРАСОВА-КОЛЧИНСКАЯ
В сезон 1897-1898 гг. на сцене Малого театра пользовалась выдающимся успехом пьеса М. Н. Бухарина «Измаил». Изобилующая внешними эффектами, она производила впечатление и делала отличные сборы.
Интриганку Софию Девет играла Ольга Васильевна Некрасова-Колчинская. В ее роли попадается фраза: «По приказанию Суворова! « Речь идет о фельдмаршале Суворове. Но в день первого представления, дойдя до этой фразы, она с пафосом произносит:
— По приказанию Суворина!
Добродушный хохот всего театра был ответом оговорившейся артистке. Это было тем более смешно, что все зрители отлично знали, какое значение имеет за кулисами Малого театра почтенный издатель «Нового времени» А. С. Суворин».
Вот, пожалуй, и достаточно для того, чтобы иметь возможность сравнить век нынешний с веком минувшим. Правда, в моих «анекдотах» круг действующих лиц более широк, так как на определенном этапе развития нашего общества искусство, как известно, стало принадлежать народу. И мы, люди искусства, слились с народом в едином порыве... Это историческое обстоятельство дало мне перед Инкогнито немалую фору. За что я и остаюсь благодарен этому самому обстоятельству.