Ой, зибралыся орлы... - Серба Андрей Иванович. Страница 19

Фон Рихтен сунул Журнал экспедиции под голову, натянул ближе к подбородку кафтан. Была вторая половина дня, нещадно палило солнце, а его била дрожь. Пусть бьет — это не беда, беда была раньше, когда запорожский лекарь, некогда сбежавший из австрийской армии чех-ветеринар, боролся за его жизнь и заставил-таки смерть отступить. Отступить, но не выпустить раненого до конца из своих когтистых лап. Хотя теперь капитана ждали госпиталь и настоящие врачи, ему было грустно. Так мечтал попасть в действующую армию, а попал на госпитальную койку. Пока вылечится и получит назначение, наступит осень; с ней окончание активных боевых действий, отвод войск на зимние квартиры. А за зиму может случиться всякое…

Чайка уткнулась носом в преграду, слегка вздрогнула, остановилась, ритмично закачалась на мелкой волне. Тишина взорвалась громом оркестра, приветственными криками, гулом голосов. Застучали по сходням сапоги сбегавших на берег запорожцев, фон Рихтен остался в лодке один. Может, удастся уснуть? Капитан удобнее улегся на скамье, подставил лицо солнцу, постарался ни о чем не думать. Однако уснуть ему не пришлось.

— Барон фон Рихтен? — раздалось рядом по-немецки.

Капитан открыл глаза. Перед ним стоял незнакомец в форме русского кирасирского полковника. Высокий рост, широкие плечи, бравая выправка… Мужественное лицо, воинственно торчащие усы, гордо вскинутый подбородок… Прямо образец мужской красоты! Вот только глаза маленько подводят: пустые, бесцветные, словно вылинявшие на солнце, они мало чем отличались от пары прусских солдатских оловянных пуговиц.

— С кем имею честь? — вопросом на вопрос ответил фон Рихтен по-русски.

— Полковник дер Гольц из штаба их превосходительства генерал-майора фон Вейсмана, — прозвучало по-немецки.

— Чем могу служить, господин полковник? — опять по-русски спросил фон Рихтен.

Дер Гольц усмехнулся.

— Господин барон, неужели вам не надоел чужой русский язык? Конечно, бывают обстоятельства, когда иначе нельзя… Но сейчас, при встрече соотечественников…

— Мы не соотечественники, господин полковник, — перебил дер Гольца капитан. — Вы — немец, я — русский. А поскольку вы имеете честь состоять на русской военной службе и разговариваете со мной, офицером русской армии, потрудитесь изъясняться по-русски. Итак, чем вызван ваш визит?

— Согласно распоряжению господина генерал-прокурора князя Вяземского, Журнал экспедиции из Килии должен быть в кратчайший срок отправлен в Санкт-Петербург. Почтовые готовы, — сказал дер Гольц уже по-русски.

— В своем донесении из Аккермана я сообщил, что тяжело ранен и вряд ли смогу совершить столь длительное путешествие.

— Ваше донесение получено, господин барон. Поскольку вы ранены, а другой офицер, бывший с вами, погиб, их сиятельство граф Румянцев распорядился отправить Журнал экспедиции… — дер Гольц, понизив голос, наклонился ближе к лицу фон Рихтена. — Их сиятельство надеется, что у вас, господин барон, имеется на примете человек, могущий заменить вас.

— У меня есть такой человек. После моего ранения порученные мне обязанности исполнял запорожский полковой писарь Быстрицкий… исполнял весьма усердно и толково. Ему по праву надлежит доставить Журнал в столицу.

— Позвольте дать вам совет, господин барон? — осторожно спросил дер Гольц.

— Слушаю вас.

— Вы прекрасно знаете, какое значение придают в Государственном Совете результатам вашей экспедиции. Вполне естественно, что лицо, доставившее Журнал экспедиции в Санкт-Петербург, будет иметь встречи и беседы с весьма влиятельными особами и наверняка отмечено высочайшей милостью. Так стоит ли посылать с Журналом какого-то писаря, неотесанного казака-головореза, только и умеющего махать саблей да пить водку? Разве сможет он воспользоваться теми многообещающими возможностями, кои откроются перед ним в столице? Разве он оценит ваше расположение к нему? На вашем месте я поступил бы по-другому. Не желаете знать, как именно?

— Продолжайте, господин полковник.

Дер Гольц приподнял полы камзола, присел на краешек скамьи в ногах раненого.

— Я ответствовал бы их сиятельству графу Румянцеву, что такого человека на примете у меня нет. Тогда штаб армии отправил бы с Журналом офицера по собственному усмотрению.

— Который сделал бы в столице блестящую карьеру, — с улыбкой добавил фон Рихтен. — Этот офицер, конечно, оказался бы вашим соотечественником, господин полковник, и в Санкт-Петербурге у него объявились бы могущественные покровители.

— Совершенно верно, господин барон. Одни наши люди помогли бы сделать этому офицеру блестящую карьеру в Санкт-Петербурге, другие содействовали бы успешной вашей карьере здесь, в действующей армии. Как видите, вы тоже не остались бы в проигрыше, господин барон. Как говорится, рука руку моет.

— Заманчивая мысль, господин полковник, и, будь я немцем, возможно, согласился бы с вашим предложением. Однако я — русский и намерен делать карьеру честным путем. Посему в Санкт-Петербург с Журналом экспедиции отправится полковой писарь Быстрицкий. Отправится не собственную карьеру устраивать, а дабы при необходимости дать полный и обстоятельный ответ на любой вопрос, что может возникнуть при чтении Журнала у Государственного Совета.

Впервые за время разговора в глазах дер Гольца появилось осмысленное выражение. Мутновато-непроницаемая пелена в них рассосалась, сквозь нее пробилось нечто иное: то ли крайнее изумление, то ли полнейшее непонимание того, что ему пришлось услышать.

— Вы хотите сказать, господин барон, что отказываетесь от моего предложения?

— Именно, господин полковник, и давайте к нему больше не возвращаться. Ежели вы задумали плести какие-нибудь интриги вокруг полкового писаря Быстрицкого, о нашем разговоре станет известно их высокопревосходительству господину фельдмаршалу. Когда полковому писарю надобно отправиться в столицу?

— Как можно скорее. Сколько времени потребуется вашему протеже для отдыха и приведения Журнала в должный порядок? Сутки, двое, трое?

— Господин полковой писарь может отправиться в путь немедленно. Казачий конвой ему також подготовлен.

7

Я осмеливаюсь всеподданнейше просить Вашего Императорского Величества удостоить медалями, подобно даваемыми за храбрость солдатам, на знак высочайшего благоволения вашего, каждого из сих запорожских казаков, которые на девятнадцати лодках из Сечи с великою отвагою прошли в Дунай и здесь во всякое дело мужественно употребляются; к чему и вящщее бы они от таковой к себе милости монаршей поощрение возымели; а теперь вышеописанный их подвиг в отбитии турецкой флотилии 6 атаманам по 10 рублей, а рядовым 300 по 2 рубли выдали из экстраординарной суммы в вознаграждение.

Граф Петр Румянцев.
1771 г. августа 29-Лагеръ при д. Фальтешти.
(Из реляции П.А. Румянцева Екатерине II.)

Секунд-майор Белич быстро прошел по сходне, соскочил на нос чайки. Встал у пушки, окинул взглядом встречавших его запорожских старшин.

Одеты кто во что, с головы до ног увешаны оружием, некоторые перевязаны окровавленными тряпицами. Физиономии — мороз по коже дерет: разбойник к разбойнику. Точно такие, наверное, разграбили и сожгли его родовой маеток [16] во времена не столь далекой гайдаматчины. Это к вам, ставшим олицетворением казачьей вольности и воинского духа, бегут со всей Украины посполитые, оставляя хозяйские поля и экономии без рабочих рук. Это по вашей вине его маеток из года в год не дает полного дохода, и он был вынужден из-за безденежья отказаться от перевода в гвардию.

Теперь он, родовитый украинский шляхтич, должен быть на равных со вчерашним быдлом, сегодня именуемым запорожскими старшинами. Да-да, на равных, ибо сотня Получуба не поступила под его начало, и ему, секунд-майору и кавалеру, предписано действовать вместе с сотником. «Советуясь со старшинами запорожскими, коим образом они найдут возможным осуществить предлагаемое им предприятие». Вот так-то: советуясь, а не командуя.

вернуться

16

Маеток — имение (укр.).