Мы здесь, чтобы победить: семь историй о лидерстве в бизнесе и спорте - Соколов-Митрич Дмитрий. Страница 8

Но вернемся в Швейцарию. Лечение шло успешно, болезнь потихоньку отступила, жизненный кризис миновал – и у меня, что называется, отлегло. Я стал задумываться о новых дистанциях. Читал литературу, бродил по Интернету и однажды узнал удивительную вещь. Оказывается, Ironman – уже давно не самая крутая триатлонная дистанция. Прогресс не стоит на месте, и еще в 1983 году человечество придумало кое-что похуже.

Ultraman! Плавание 10 км, велосипед 421,1 км и бег 84,3 км – когда я услышал об этом, то снова испытал уже знакомое космическое чувство. Нет, конечно, это нереально, но… может быть, когда-нибудь…

«Железных человечков» в мире уже сотни тысяч. А вот «ультра»… Да, эта гонка разбита на три дня, но испытание все равно убийственное. От сотворения мира до 2013 года лишь 192 представителя рода человеческого финишировали на этой дистанции.

В отличие от «железяки», где помогать друг другу участникам строго-настрого запрещено, на ультрагонке, наоборот, помогать друг другу строго-настрого разрешено. Здесь борются уже не за время, здесь главный результат – это добраться до финиша. И вообще, это уже не одиночная дисциплина, а скорее командный вид спорта. Сделать «ультра» одному так же невозможно, как в одиночку взойти на Эверест. За каждым участником следует его машина сопровождения, пейсеры сменяют друг друга. Напитки, питание, а после промежуточных финишей восстановительные массажи – без всего этого стать ультраменом нереально.

Я очень благодарен всем, кто приехал тогда в Канаду вместе со мной: жене Татьяне, сыну Максиму, друзьям Андрею Добрынину и Тимуру Кибатуллину, тренеру Дэвиду Вордэну, массажисту Давиду Гудзетте. 20 августа 2013 года я стал одним из двадцати девяти homo sapiens, которые снова вышли на старт Ultra. Впрочем, именно по этой причине в том, что мы sapiens, можно было усомниться.

Особенно тяжелым оказался последний день, когда надо было пробежать 84,3 километра. В какой-то момент организм слегка заплутал в терра инкогнита и окончательно потерял чувство голода. Это опасное состояние: можно загнать себя до полного упадка сил. Андрей Добрынин пытался меня кормить принудительно, но я категорически отказывался. В конце концов, ему это удалось, но дело едва не дошло до драки.

Критический момент настал на шестом десятке километров, когда маршрут пошел по горной гравиевой дороге. Там был перманентный ливневый уклон, правая нога каждый раз приземлялась немного ниже левой. На 55 километре эта маленькая проблема аукнулась резкой болью в околоколенной связке. Разогревающая мазь помогла, но ненадолго. Чуть не плача, я уже начинал думать о капитуляции. Но тут вдруг случилось «обыкновенное чудо», описанное еще Харуки Мураками в его культовой книге «О чем я говорю, когда я говорю о беге?».

Организм просто отключил боль. Он исчерпал все свои запасы нытья, он понял, что с этим мудаком по имени Мозг бороться бесполезно, лучше расслабиться и получить удовольствие. Это было похоже на дозу какого-то мощнейшего обезболивающего. Наверное, нечто подобное происходит с человеком, когда ему отрывает руку или ногу, – болевой шок действует вместо анестезии. Жаль только, что одновременно с болью начинает отключаться и сознание. Последние двадцать километров этого забега я помню с трудом.

Говорят, что перед самой смертью у тяжело больных людей вдруг наступает временный приступ хорошего самочувствия. Они начинают всех узнавать, могут даже приподниматься с постели и разговаривать с окружающими. Нечто подобное случилось и со мной. За пару километров до финиша я вдруг заговорил. Услышав мой громкий, завывающий речитатив, местные жители сочувственно улыбались. Они, наверное, думали, что это победная песнь очередного ультрамена, который благодарит Бога, собственный организм, а также маму, папу и первого учителя по физкультуре – за то, что он сегодня не умер. И только мои русские друзья из машины сопровождения угорали со смеху. Потому что они знали, что это мат. Простой русский мат!

На этой последней «горючке» я дотянул до финиша. Результат – 25 часов 45 минут, седьмое место в общем зачете и 196-й финиш на Ultra-дистанции в истории человечества. На церемонии награждения другие участники рассказывали всякие ужасы о том, как они шли к своей сегодняшней победе и какую цену за нее заплатили. Полная перекройка собственной жизни, разрушенные семьи, мертворожденные дети, попытки самоубийств. Один американец в своей пятнадцатиминутной речи сказал, что готовился к сегодняшнему дню долгих двадцать лет. В общем, я понял, что еще легко отделался.

Почему аборигены не ели Кука

После этой победы я чувствовал себя немного странно. С одной стороны, я одолел великую дистанцию, совершил почти невозможное, надежно внес свое имя в историю любительского спорта. С другой, я все никак не мог решить задачу, которую уже давно надо было решить. Я до сих пор так и не смог квалифицироваться на чемпионат мира по триатлону в Коне.

Кона – это город на Большом острове архипелага Гавайи, тот самый, где аборигены убили английского мореплавателя Джеймса Кука. Вот только вопреки расхожему мнению никто Кука не ел, да и вообще трагические события произошли вовсе не из-за кровожадности гаитян, а в результате, что называется, «столкновения культур» – целой цепочки недоразумений и недружественных поступков с обеих сторон. Так или иначе, но останки великого первооткрывателя были отбиты у местных жителей и захоронены в море. А ближайший сподвижник Кука, капитан Чарльз Клерк, который принял командование после его смерти, так и вовсе был похоронен в Петропавловске-Камчатском. Именно туда экспедиция взяла курс, покидая злополучные Гавайские острова. На этот раз смерть наступила, слава богу, всего лишь от туберкулеза, которым Клерк заболел задолго до того, как причалил к окраинам Российской империи.

Кстати, сам Джеймс Кук назвал будущие Гавайи Сэндвичевыми островами – в честь своего начальника и покровителя Джона Монтегю, графа Сэндвича, первого лорда Адмиралтейства. Да, да – благодаря именно этому человеку мы вот уже второй век жуем один из самых вредных продуктов фастфуда. Граф был заядлым картежником, во время игры забывал обо всем на свете, питался всухомятку двухэтажными бутербродами, а дурной пример, как известно, заразителен.

Нынешнее же название Гавайи получили в конце XIX века после их аннексии в пользу Соединенных Штатов Америки. Сегодня это самый южный штат США, и именно здесь в октябре каждого года проходит знаменитый Ironman World Championship. Именно Кона – самая сложная версия трассы Ironman, заветная цель любого «железного человека», Олимп длинного триатлона.

Я много раз пытался завоевать право участвовать в этой гонке, но мне всегда чуть-чуть не хватало. В какой-то момент желание попасть на Кону стало просто маниакальным. Возможно, именно это волнение каждый раз становилось причиной того, что я снова и снова недобирал минуту, пятьдесят секунд, тридцать секунд. Один раз мне не хватило всего одной секунды!

Проклятие

Это случилось в Нью-Йорке. Попасть на гонку было непросто: безумная подписка, рекордная стоимость участия и, честно говоря, не самая лучшая организация самих соревнований.

К месту старта нас буксировали рано утром на пароме – от Манхэттена до дальних окраин Нью-Джерси. Выглядело это очень смешно – как будто везут заключенных или нелегальных мигрантов. С этих площадок мы по очереди ныряли в воду и плыли в вонючей воде Гудзон-ривер, которая не намного чище нашей Москва-реки. При этом еще приходилось постоянно прижиматься к берегу, чтобы не мешать курсирующим туда-сюда многотоннажным кораблям. Радовало лишь быстрое попутное течение, благодаря которому мне удалось поставить личный рекорд по плаванию на четырех километрах. Я проплыл это расстояние за 49 минут при моем стандарте в 1:15. Скорость была такая, что я не успевал отслеживать проплывающие буйки – можно было просто лежать на спине и показать неплохое время. Правда, чтобы вовремя вылезти на сушу, пришлось изрядно побороться с течением, но в отличие от многих других участников заплыва, которых снесло мимо финиша, мне это удалось.