Спортсмены - Гладков Теодор Кириллович. Страница 72

Выступая на торжественном заседании в Большом театре, посвященном Дню 8 марта, Инга сказала:

- Мы (спортсмены. - В. А.) всегда чувствовали, что за нами стоят миллионы советских людей. Какая это радость быть полпредом Страны Советов, делегатом великого народа - строителя коммунизма!

Радость ее зиждилась на необыкновенном чувстве ответственности перед своей Родиной. Один пожилой человек писал ей в те годы: «Милая Инга, я Вас не знаю как человека, но люблю и «болею» за Вас. Вы даже не представляете, что Вы делаете для страны. Большое тебе спасибо, дочка».

Инга получала тысячи писем самого различного содержания. Во многих из них был неизменный вопрос: «В чем секрет Вашего успеха?»

...Инга всегда спокойно относилась к своим победам. Все кругом шумят, хвалят, поздравляют... А она смотрит с недоумением, и на ее лице будто написано: «Товарищи, произошла ошибка, это не обо мне, что вы?» И такого легковесного признания («Я в следующем году пробегу еще лучше») от нее и не услышишь. Только когда приехала она с первенства мира, где выиграла свой второй лавровый венок, а под глазами синяки, тут, как говорится, все налицо. И какой ценой ей давался спорт, тоже становилось понятным. Не на банкетах, нет, когда светилось в бокалах шампанское в ее честь, а она искрилась от счастья, не на парадах, когда на ней были чемпионские ленты с медалями... А вот именно в эти минуты. Есть одна фотография Инги, которая в тысячу раз больше может сказать о цене ее побед и о ней как о человеке, чем сто красивых эпитетов. Ее запечатлели в момент приступа язвы. Глаза ввалились, губы делают усилие, чтобы получилось глотательное движение... Больно, очень больно там внутри! Но в глазах терпеливость. Спокойная, упрямая, гордая. Потом, когда все пройдет, Инга может отшутиться («Сейчас очень модно иметь какую- нибудь болезнь») или признаться матери в своих «достижениях» по излечению язвы («Мама, а я вчера даже кусочек куриной шкурки съела, и, ты знаешь, ничего...»).

Я тоже искал истоки ее успехов. Не так это просто, как кажется на первый взгляд! Даже брату. Но когда я вновь и вновь задумываюсь над вопросом «В чем секрет ее успехов?», невольно вспоминаю наш каток. И смысл опять не в том, что окна нашей комнаты выходили чуть ли не на лед. И не в том, что, много тренируясь с детства, Инга сумела поэтому стать классной спортсменкой. Нет. Хотя кататься действительно она начала очень рано (на массовом катке, наверное, лет с десяти).

С годами она крепла физически, лицо румянело (а ведь в детстве у нее обнаружили туберкулез).

Все это являлось прелюдией к мировой известности, но, если быть педантичным, причина все-таки не в том, что она рано приобщилась к конькам, волею судьбы оказавшись в благоприятных условиях конькобежного двора (ведь сколько там ребят жило, а из многих так и не получилось классных спортсменов), а в том - и это самое главное, - что, накатав за многие годы большое количество километров, не напрягаясь, испытывая при этом радость от движения, она на 80 процентов подготовила из себя конькобежку, не подозревая об этом и храня в неприкосновенности свои нервные ресурсы. Ведь она каталась не по принуждению!

И вот эта непосредственность в тренировках, без заботы о каких-то спортивных результатах, которые она должна обязательно показать, породила в ней и другое качество - умение не думать о предстоящих соревнованиях, воспринимать изматывающую, настоящую тренировку как ту радость, что у нее воспиталась от общения с родным катком. И характер у нее по этой же причине был такой - не принимать все близко к сердцу... Причем искусственной эту ее черту нельзя назвать.

Ингу не жди с катка, прежде чем не смолкнет там музыка и диктор Бодя (так прозвали радиста Бориса) не произнесет в 22.45:

- Внимание, время катания окончено, просьба освободить территорию катка, повторяю...

Специально посмотришь в окно, а она все катается, увертываясь от милиционеров-преследователей. Минут через двадцать слышишь - стучится (не в дверь квартиры) в стенку, которая выходила на лестничную клетку. Врывается веселая, взбудораженная, морозная. Чтобы умерить ворчание бабушки, обнимет ее, а та сразу растает. Инга чуток перехватит чего-нибудь и спать - не шелохнется до самого утра, хоть из пушки пали. Или придет, расскажет, как один парень «пристроился» за ней на катке и все катается, катается, а отставать ему неудобно от девчонки, хотя и рослой. А у нее шаги размашистые, мощные (Инга каталась в байковом черном костюме, на «гагах», давнишних, уже поржавевших; шаровары заправлены были в светлые шерстяные носки). И вот круг за кругом, а парень не отстает, тянется.

- Я уже круг десятый пошла, обернулась, а он, бедный, весь запарился, а на одиннадцатом гляжу - зашатался и к сугробу. - И рассказывает этот случай без издевки. Конечно, сначала хотелось проучить парня, чтоб знал, с кем тягается, а потом жалко его стало.

О надвигающейся мировой известности Инги никто из родных не подозревал. Когда ей было лет 12, в семье полушутя-полусерьезно обсуждался вопрос об Ингиных занятиях спортом (это после того, как ей предложили заниматься в гребной секции). Вот мать и говорит:

- Надо выбрать что-нибудь полегче, например лыжи. - Ничего себе полегче, да? А бабушка тут же:

- Ну, к черту лыжи, запутаются еще ноги в этих палках.

Так выдвигались кандидатуры многих видов спорта. Инга колебалась, не подозревая, конечно, что ее будущее - коньки. Но пошла она в греблю и добилась там, как известно, тоже немалых успехов (стала чемпионкой СССР среди девушек; в 17 лет выполнила норму мастера спорта, была в восьмерке загребной; ее предполагали включить в сборную команду Советского Союза для поездки на чемпионат Европы среди взрослых).

После нескольких лет занятий греблей Инга стала еще сильнее и очаровательней. Летнее солнце, свежий речной воздух на водном стадионе «Динамо» оказали благотворное влияние на нее. Инга, бывало, приедет со сборов - прямо вся шоколадная от загара (загорала она быстро), и лишь одно в ней было неизменно - голубенькие глазенки; вся спокойная-спокойная, ничем не расстроишь. И добродушная, безмятежная, даже беспечная и чуточку равнодушная ко всему на свете.

Но чувствовалось, что большой любви к гребле у Инги нет. Любовь эта уже была воспитана - к катку, и, конечно же, в конце концов взяла свое.

Старый московский дом на Петровке (он был построен в 1836 году), который иначе называли обиденским - по имени его бывшего владельца, помнит многое, в том числе п первые шаги, сделанные Ингой... Она родилась 29 августа 1936 года. Природа подарила ей отцовский большой рост, его спокойную натуру. А от матери она унаследовала сильный характер.

Матери пришлось нелегко, особенно после того, как бросил семью отец и мать стала рассчитывать только на себя: ведь к еде в послевоенные годы дети проявляли повышенный интерес - еды не хватало. Уходила мать на работу рано утром, когда все еще спали, а приходила, когда бабушка, Евдокия Федотовна, уложит внуков спать. А весь «прожиточный минимум» семьи складывался из зарплаты матери и бабушки, работавшей санитаркой в диспансере.

Это и есть та самая «знаменитая» бабушка, которая всем без исключения Ингиным приятелям нравилась до глубины души своим своеобразным, прямым и справедливым характером, непосредственностью и золотым сердцем. Инга для нее была самой любимой из всех на свете.

Бабушка вообще симпатизировала людям высокого роста, таким, к примеру, как ее муж - он погиб в гражданскую войну, и людям с хорошим, незлобивым нравом, какой был у Инги. А сама бабушка была маленькая-маленькая, сухонькая такая, прямо «капельная», и любила все выспрашивать, когда кто-нибудь из наших знакомых оказывался у нее в гостях:

- С кем живешь? Сколько получаешь? Кем у тебе работает мать? - Причем мы всегда заранее в шутку предупреждали наших новых друзей, незнакомых с этой бабушкиной причудой:

- Ребята, будет вас бабушка о чем спрашивать, не юлите, отвечайте все как есть.

И где бы мы потом ни встречались с ними, первым был вопрос: