Наше всё. Футбольная христоматия - Зинин Алексей. Страница 55
В день нашего отлета в гостиницу заехала группа «Премьер-министр». Слава Бодолика — поклонник «Спартака». С ним и с Маратом Малышевым у меня установились приятельские отношения. Еще в нашей компании оказался актер Алексей Панин. Мы сидели в номере и постигали друг друга. Я поведал им о романтике, буднях и праздниках футбола, они мне — о своем видении искусства и жизни. Нам было очень интересно.
Там же я подружился с нашей прославленной легкоатлеткой Светой Мастерковой. Познакомились мы чуть раньше, на «Кинотавре» в Сочи, а во Франции развили возникшие человеческие симпатии. Когда осенью 2006 года Света соревновалась в шоу «Танцы со звездами», я самоотверженно за нее болел.
Участие в «Форте» заметно меня ободрило. Я больше не грустил и уже совсем не сомневался в народной мудрости: «Все, что ни делается, — к лучшему».
По возвращении со съемок передачи я с семьей заехал на четыре дня в Париж. Впервые гулял по этому фантастическому городу, наслаждался его особым духом. Мулен Руж. Эйфелева башня. Елисейские Поля. Я ощущал себя абсолютно свободным от всяких переживаний! Бромантановая нервотрепка навсегда осталась в прошлом.
Когда летел в Москву, на душе было светло. Я подводил промежуточные итоги своего бытия вне зеленого поля и был ими удовлетворен. Я испытал себя во многих ипостасях. Ездил. Встречался. Знакомился. Снимался. Участвовал в разных проектах. Готовил репортажи для «Лав-радио». Комментировал на «Первом канале» чемпионат Европы. Я был всем, кем хотел. Я не ограничивал себя и не загонял ни в какие рамки. Я жил!
Как-то невольно вспомнился день возвращения из Женевы и охватившее меня тогда состояние пустоты и апатии, идущее от невозможности представить свою полноценную жизнь в отрыве от футбола. Я улыбнулся: «Черт и впрямь оказался не так страшен». И в тот момент, как только я это понял, мысли о любимой игре, которые все эти месяцы были запрятаны во мне где-то очень глубоко, вырвались наружу. Я сидел в уютном кресле самолета и упивался ими. Я понял, что боль прошла: теперь я вновь смогу без волевых усилий следить за тем, что происходит на больших полях, смогу обсуждать новости и перипетии любого матча и, наверное, даже съезжу в Тарасовку пообщаться с ребятами.
Так получилось, что через несколько дней после моего прибытия из Франции «Спартак» в Кубке России уступил дорогу скромному липецкому «Металлургу». Скала был отправлен в отставку, а его обязанности доверены Федотову.
Через пару часов после того, как это известие было оглашено в средствах массовой информации, мне позвонил Владимир Григорьевич и сказал: «Егор, ты мне нужен. Приезжай. Будь в команде».
Если бы тогда я находился в космосе или на необитаемом острове, я бы все равно примчался. Ради Григорьича готов пожертвовать многим.
С той минуты, как окончательно стало ясно, что не смогу играть в 2004 году, я ни разу не приезжал на базу и любое приглашение перечеркивал на корню. Ну что мне там было делать? Душу травить? Итальянцы (Скала и К0) — фактически незнакомые мне люди — они бы все равно меня не поняли. А Федотов — свой, родной. К тому же и в моем настроении произошли разительные перемены.
В общем, я примчался на базу. Ком подкатил к горлу, но эту секундную слабость я без труда в себе подавил. Поговорили с Владимиром Григорьевичем, он сказал: «Егор, час пробил. Надевай бутсы».
Так я стал тренироваться. Эмоции — непередаваемые! Каждая клеточка моего организма ликовала. Все то, чем еще неделю назад восхищался, отошло в тень, показалось каким-то незначительным. Даже изнурительные упражнения доставляли радость. Физическую форму набрал быстро. Я стал похож на ту самую скаковую лошадь, которая уже вся на взводе и бьет копытом для того, чтобы сорваться со старта. Но старт мой был намечен только на конец января следующего года. Признаться, это жутко тяжело: осознавать, что ты здоров, в полной боевой готовности, тем не менее играть тебе не суждено. Время засбоило. Я принялся считать дни.
Естественно, такое положение дел меня не устраивало. И вновь я стал искать отдушину в том, чужом мире. И вновь ее там отыскал. Достаточно быстро у меня установился внутренний баланс.
Считаю, что человек никогда не должен плыть по течению, особенно если оно уносит совсем в другую сторону. Нужно бороться за себя, за свой внутренний комфорт. Если у меня что-то не ладится, я обязательно отыщу способы, чтобы переломить ситуацию.
После выхода нашего с Колей Трубачом клипа журналисты примерно полгода Колю засыпали вопросами: «А своим ли делом занимается Титов?» — на что Трубач отвечал: «А вы что, предлагаете Егору закрыться дома и безвылазно там просидеть целый год? Он не такой!»
Коля прекрасно меня знает. Я благодарен ему за эти слова, за его поддержку. Благодарен всем, кто старался подставить мне плечо. Кто понимал меня и одобрял мои начинания.
За те непростые триста шестьдесят пять дней дисквалификации я взглянул на себя под иным углом зрения и убедился в одной важной вещи: я не пропаду без футбола! До этого я дышал только им. Он все заслонял. Был превыше всего! Но выяснилось, что нельзя питаться чем-то одним. Пока искал себя, я стал умнее. В принципе я всегда стремился к постижению прекрасного, но полностью не отдавал себе отчета в том, что живем-то мы на этой земле лишь раз. Есть множество всяческого великолепия, которое может пройти мимо. И теперь мне бы этого особенно сильно не хотелось.
Да, надо думать о завтрашнем дне, но с тех самых пор я еще больше полюбил жить настоящим и наслаждаться всеми его прелестями. Теперь я не хочу, чтобы мое сознание жило событиями, которые наступят через десять, пятнадцать, двадцать лет. При всем при этом окрепла и моя любовь к футболу. Хорошо помню, как весной Алексей Прудников пригласил меня, «отлученного» Егора Титова, на показательный турнир в Турцию. Там помимо нас с Прудниковым подобралась завидная компания: Колыванов, Кирьяков, Цвейба, Колотовкин, Сабитов. Разумеется, мы без особой сложности победили. Суть не в этом. Большой футбол для нас как для игроков остался в прошлом. Это нас сближало, но вместе с тем привносило в наши отношения грустную нотку. И вот тогда я подумал: а ведь в отличие от ребят у меня как у игрока есть еще и будущее. И я ощутил себя счастливым человеком.
Я хочу испытывать свое спортивное счастье как минимум до тридцати пяти лет. С остервенением буду наверстывать упущенное и отправлюсь на покой, только реализовав все свои амбиции.
Теперь я не жалею о том, что мне было суждено пройти столь сложное испытание игровой изоляцией. Я «отсидел свой срок». Еще раз понял свое истинное предназначение. Убедился, что футбольный мир в десятки раз чище мира шоу-бизнеса, а футбольные друзья — самые надежные и настоящие. Я стал крепче и выносливее. Мне вообще приятно осознавать, что очевидный минус я сумел превратить в не менее очевидный плюс!
Кстати, завершить эту главу хочу любопытной историей, которая произошла со мной как раз в тот самый год «отсидки».
Как-то мне позвонила очень взволнованная жена Вероника: «Егор, тут специалисты протестировали нашу дочку, и выяснилось, что в ней заложены гениальные, просто-таки феноменальные способности».
Ну я, естественно, возгордился: «Кто бы сомневался!» Вероника рассказала, что нам с ней необходимо самим обследоваться, чтобы узнать, в кого ребенок такой одаренный.
Выбрали время, и повезла меня супруга в какой-то безумно научный институт. Там серьезный дядечка объяснил, что такие способности, как у Анютки, встречаются в одном случае из сотен тысяч, что такие дети — будущее нации, и так далее и тому подобное. Так голову задурили, что я уже на весь мир стал через розовые очки смотреть. В общем, принялись нас с Вероникой исследовать по отдельности. Надели мне какой-то шлемофон, как у танкиста, только с антеннками и датчиками, для того чтобы улавливать импульсы и снимать показатели. Профессор просит скрестить руки, сцепить кисти — все с деловым видом выполняю. Потом дали листочки, чтобы исправлять какие-то ошибки в тексте. Чего только я там ни выделывал: и писал, и читал, и рисовал. Приходили разные люди — совещались, делали выводы. Затем с торжественным видом сообщили, что дочь унаследовала мои способности, начали меня поздравлять, говорить о «золотом генофонде страны» и о моей исключительности. Немного погодя появился представитель секретных служб. Вместе с профессором они мне объяснили, что в России есть несколько молодых здоровых женщин с такими же уникальными данными, как у меня. В завершение пламенной речи прозвучало заключение: «У вас будут дети, которые смогут вывести Россию на передовые рубежи в мире во всех областях». Я не сразу понял, к чему меня призывают. Тогда в кабинет вошли четыре симпатичные девушки в халатах, и представитель спецслужб сказал мне прямым текстом: «Одной из этих женщин вы должны зачать ребенка. Помните, что это необходимость государственной важности!»