Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович. Страница 39

А тогда сложилась ситуация, которая как раз более всего огорчала Маслова. Сборная существовала сама по себе, поодаль от ведущих клубов. Игроки приходи­ли в сборную из клубов — динамовских Киева, Тбили­си, Москвы, из «Спартака», ЦСКА, но там линия их игры была другой.

Разговоры в журналистском кругу о том, что было бы славно Маслову поработать в сборной, возникали и из-за его человеческой колоритности, и из-за до­стижений на клубном поприще, но более всего они были реакцией на недоумение: почему сборная стоит особняком от клубов, выглядит отстающей, старооб­разной? Мы не знали, как объяснить, но это повторя­лось трижды.

На чемпионате 1958 года, где наша команда играла по общепринятым образцам, система четырех защит­ников, предложенная бразильцами, явилась новостью в равной мере для всех.

Четырех лет оказалось недостаточно, чтобы наша сборная перешла на эту систему — в 1962 году она осталась верна «дубль-ве».

В 1966 году, освоив наконец систему четырех защит­ников, она повторяла расстановку бразильцев восьми­летней давности, а за это время лучшие команды продвинулись вперед.

И в 1970 году, даже если считать, что схематически игроки были расставлены согласно новым требовани­ям, схема не ожила, осталась схемой, не объединила, не слила воедино футболистов, чувствовался разрыв между защитой и нападением, которые порознь зани­мались своим делом.

Там, на «Ацтеке», был сыгран матч, который для меня до сих пор, хотя прошло много лет, остается в памяти катастрофой, неким Ватерлоо. Это матч с уругвайцами в четвертьфинале. Ни с того ни с сего в составе появились пять защитников. Сам по себе факт мог и не быть криминальным, если бы у команды было надежное взаимодействие. Но когда и без того игра сшита на живую нитку, прибавление еще одного защитника равнялось капитуляции, безверию, ставка делалась на оборонительную надежность.

Это еще можно было бы понять во встречах с ко­мандами Бразилии, Англии, ФРГ. Но с Уругваем? Заранее ясно, что команда не из инициативных, что она сама согласна сидеть в осаде, ловя случайные шансы. Да и психологически подоплека (она бывает у каждого матча) складывалась в пользу наших масте­ров. Над уругвайцами не могла не нависать память о пяти встречах, предшествовавших этой, в которых советская сборная без промаха и без особых затруднений одерживала победы, в том числе на первенстве мира 1962 года и дважды в Монтевидео в окружении злотемпераментных трибун «Сентенарио». Мне дважды приходи­лось писать отчеты о матчах СССР—Уругвай, и это была нетрудная задача, игры принимали односторонний характер: уругвайцы понятия не имели, как с нашими играть на победу, во избежание худшего избирали нулевой вариант, но выхлопотать его им не удавалось.

Не стану искать другие слова. Вот что я продикто­вал в «Советский спорт» из Мехико. Непосредственные впечатления вернее всего. Отчет был озаглавлен «Чу­жая игра».

«О том, как огорчителен проигрыш, ничего нового не скажешь, каждый, кто в ту ночь сидел у телевизора, пережил его сполна.

По опыту предыдущих встреч с уругвайцами было известно, что нашим необходимо широко меневрировать, применять длинные передачи, подольше держать мяч, потому что эта команда терпеть не может оста­ваться без мяча, в нетерпении совершает опрометчи­вые шаги. С уругвайцами нельзя ввязываться в игру мелкую, тогда ничего не добьешься, ибо обороняться на узких участках они привычны.

Первые минуты показали, что нашим футболистам известны эти общие соображения. Проходы по углам, прострелы вдоль ворот — все как надо. Вернейший голевой момент возник быстро. Еврюжихин обогнал защитника, послал мяч в центр на Хмельницкого, но тот, будучи метрах в восьми от ворот, засуетился и не подобрал мгновения, чтобы ударить. Примерно пол­часа наши имели преимущество.

А потом случилось то, чего следовало опасаться. Игра приобрела уругвайский орнамент. Возле мяча стали возникать скопления игроков, игра дробилась на единоборства, пошла мелко, в обе стороны много штрафных. Уругвайцы в таких случаях не церемо­нятся, фолы их не смущают. В эпизодах они получше, благодаря ловкому обращению с мячом. В общем, они в своей стихии: мяч чаще у них — за ними и се­редина поля.

Правда, наша защита не оставляет им шансов для атак. Как и в предыдущих матчах, отлично играл Шестернев. И все же заметно, что оборонные линии нашей команды выполняли лишь одну, разрушитель­ную, часть задачи. Каждый, кроме «свободного» Шестернева, был привязан к кому-то из противников и не помышлял о помощи нападающим. Да и наши крайние нападающие чересчур буквально заботились о предот­вращении рывков защитников, уругвайцев, на что ис­тратили уйму сил, больше, чем на организацию атак.

Словом, наша сборная начала играть, применяясь к противнику, никак себя в ответ не проявляя. К добру это не ведет. Матч принял закрытый характер, когда можно только ждать, что подвернется счастливый слу­чай в образе какой-либо оплошности. Встреча шла к ничьей и совсем немного оставалось до той минуты, когда будет брошен жребий. Обе стороны, изнемога­ющие от двухчасовой борьбы, были, по-моему, соглас­ны довериться слепой судьбе...»

Потом, как об этом многократно рассказывалось в футбольной литературе, на 116-й минуте уругваец Эспарраго забил мяч в наши ворота с передачи Кубиллы, по сути дела в незащищенные ворота. А незащи­щенные потому, что наши защитники и вратарь Кавазашвили подняли руки, показывая, что мяч, с которым колдовал Кубилла, пересек линию. Ни судья в поле, ни его помощник сигнала не подали. Наивная вольность наших игроков была жестоко наказана.

И вывод:

«Каждый матч мы обязаны оценивать в целом. Наша сборная провела его неорганизованно, без яс­ного плана, хуже, чем могла, если судить по преды­дущим играм. Неудача тем более досадна, что уруг­вайцы не оставили впечатления. Легко было предста­вить, как при иной, не чужой, а своей игре наши могли их переиграть».

С тех пор минуло много времени. Тогда нево­зможно было предвидеть, что последует за этим ма­тчем, было только чувство стыда. И до этого на трех чемпионатах мира наша сборная терпела по­ражения, но никогда — без боя, никогда — безвольно, никогда — отказавшись от активной борьбы. Пусть не ходила она в фаворитах, но с ней считались, ее побаивались, за счастье считали у нее выиграть. И на тебе, она или не она?

И ведь игроки в ней состояли крепкие. Смотрите: Кавазашвили, Афонин, Шестернев, Капличный, Дзодзуашвили, Хурцилава, Мунтян, Асатиани, Еврюжихин, Бышовец, Хмельницкий, на замену выходили Ло­гофет и Киселев.

Я назвал их не для того, чтобы сказать — вот ви­новники. Нисколько не сомневаюсь, что каждый из них мечтал о победе, старался как мог и тяжко переживал проигрыш. Не удивлюсь, если и по сей день все они не забыли тот матч. Но они играли не так, как хотели, они были потерянные, разобщенные, не было команд­ной идеи, которая объединяла бы, вела, умножала силы. Так и появился, и надолго, в практике сборной футбол ограниченный, приспособительный, опасли­вый, от сих до сих.

За чемпионатом мира 1970 года последовала лихая година: двенадцать сезонов без выхода на мировую арену и, вполне логично, без европейской арены — в чемпионате континента пропуск с 1972 по 1987 год. Годы застоя. Началось все это с матча с уругвайцами, как потом выяснилось. Неспроста такое гнетущее впе­чатление он оставил.

Не знаю, как у других, а у меня тогда пошатнулась вера в нашу главную команду. До этого было привыч­но, не теряя надежд, вести речь о всякого рода несовер­шенствах, рассчитывая, что нелицеприятность репор­терская, глядишь, дает хоть небольшую пользу. По­сле того матча думалось не о конкретных дефектах, не о тактических просчетах. Под сомнение было постав­лено другое — чувство собственного достоинства, вы­сота претензий, смелость, самостоятельность, то, что превыше любых частностей и деталей. Настало безвре­менье, наша сборная потеряла место и лицо.

Тогда в мировом футболе наиболее актуальным вырисовывалось соотношение откровенно оборони­тельных и атакующих начал. Съезд главных сил в Мек­сике рассматривался под этим углом. Нашу сборную вместе с уругвайской «записали» в разряд откровенно оборонительных. Туда же относили и итальянскую.