Рожденный бежать - Макдугл Кристофер. Страница 34

Однако ничто не могло его остановить. Бег, похоже, оставался единственным в его жизни чувственным удовольствием, а посему он воспринимал его не как испытание, а наслаждался им как лакомством. И когда оползень чуть ли не сносил его хибару, Кабальо выползал из-под обломков, чтобы выйти на пробежку, даже не потрудившись водрузить крышу на ее законное место.

Но пришла весна, а вместе с ней катастрофа. Однажды утром я получил электронное письмо следующего содержания:

«Привет, амиго, я в Юрике — после важного забега и нещадно хромаю. За многие годы я впервые в жизни подвернул себе ногу левую! Я так и не привык бегать на толстой подошве, вот и получил сполна за то, что хвастался и носил кроссовки, стараясь приберечь легкие сандалии для соревнований да чтобы бегать побыстрее! Я был неблизко от Юрика, но понимал, что «хряп» этот не к добру, и пришлось мне, чертыхаясь от боли, тащиться в Юрик, а что еще мне было делать, кроме как добраться сюда? Кстати, ступню так раздуло — стала как у слона!»

— О, черт! — Я почувствовал укол нечистой совести. Несчастье с ним — это моя вина! Перед самым расставанием в Криле я заметил, что у нас одинаковый размер обуви, поэтому выудил из рюкзака пару новых кроссовок фирмы Nike и отдал их Кабальо в качестве благодарственного подарка. Он завязал шнурки узлом и перекинул башмаки через плечо, полагая, что они могут прийтись кстати в трудную минуту, если его сандалии совсем развалятся. Он по своей деликатности даже не напомнил мне о тех башмаках, но я был совершенно уверен: он имел в виду именно ту обувку, в которой нога вихляет во все стороны из-за толстой подошвы.

К этому моменту меня уже грызло чувство вины. Я обманывал Кабальо во всех отношениях. Во-первых, эти кроссовки — они стали бомбой замедленного действия; во-вторых — статья. В погоне за колоритом я придал в ней излишнюю выпуклость его странностям, рассчитывая на резонанс как рекламу. Кабальо лез вон из кожи, чтобы дело выгорело, а теперь, после стольких месяцев усилий, единственным человеком, который мог бы явиться к нему, оказался я: мерзкий, полухромой, приносящий ему одни огорчения.

Кабальо был способен закрыть глаза на правду, хоронясь от нее за удовольствием, какое доставлял ему бег сам по себе, но, беспомощный, с травмой, в Юрике, не мог не ощущать гнета реальности. Нельзя вести такой образ жизни, какой вел он, и не выглядеть в глазах всех придурком, и вот теперь он расплачивался: никто не воспринимал его всерьез. Он даже не был уверен в том, удастся ли ему завоевать доверие тараумара, а уж они-то были почти единственными в мире, кто знал его больше других. Так в чем же дело? Почему он гоняется за мечтой, которую все остальные считают забавной шуткой?

И, не сломай он лодыжку, ответа ему пришлось бы ждать долго. Но при сложившихся обстоятельствах, поправляясь в Юрике, он получил послание от самого Господа. По крайней мере от того единственного бога, которому он молился. 

Глава 19

Несколькими днями раньше в крошечной квартирке в Сиэтле, которую он делил с женой и кучей трофеев, величайшему супермарафонцу Америки тоже пришлось на собственном опыте узнать, что такое пределы возможностей собственного тела.

Это тело все еще выглядело отлично, то есть достаточно красивым и крепким, чтобы кружить головы женщинам всякий раз, когда Скотт Юрек и его изящная белокурая жена Лия катались на велосипедах в окрестностях Капитолийского холма, заходили в книжные магазины, сидели в кофейнях и навещали свои любимые тайские рестораны со строго вегетарианской кухней, — красивая молодая пара битников на горных великах, которые они купили вместо автомобиля. Скотт был высоким гибким мускулистым парнем с томным взглядом карих глаз и по-мальчишески хулиганской улыбкой. Он не стриг волосы с тех пор, как Лия порвала с ним по телефону перед его первой победой в «Вестерн стейтс», наградив его буйной кудрявой шевелюрой на зависть греческим богам, спустя шесть лет покрывшей всю его голову и струившейся по ветру во время бега.

Как мог долговязый чудак, этот Дрыгун, как он был прозван, стать звездой супермарафона? Это по-прежнему озадачивает тех, кто видел, как он рос дома, в Прокторе. «Мы лупили его до полусмерти», — вспоминал Дасти Олсен, звезда легкой атлетики в Прокторе в ту пору, когда они со Скоттом были подростками. Во время забегов по пересеченной местности Дасти и его приятели имели обыкновение забрасывать Скотта грязью и пускались наутек.

— Он никогда не мог нас догнать, — рассказывал Дасти. — Никто не понимал, почему он такой тихоход, ведь Дрыгун тренировался усерднее всех.

Нельзя сказать, что у Скотта было слишком много времени для тренировок. Когда он учился в начальной школе, у его матери начался рассеянный склероз, и Скотту, старшему из троих детей, приходилось после уроков ухаживать за матерью, убираться в доме и притаскивать дрова для печки, пока отец был на работе. Много лет спустя ветераны бега на сверхдлинные дистанции фыркали при диких воплях Скотта на стартовой линии и стремительных прыжках в стиле кунг-фу, которые он исполнял «на подлете» в пункт первой помощи. Но если вы в детстве работали как палубный матрос и наблюдали при этом, как ваша мать погружается в мучительный кошмар боли, возможно, вы никогда не перестанете радоваться, оставляя все позади и мчась в горы.

После того как мать пришлось перевезти в интернат для инвалидов с медицинским обслуживанием, Скотт вдруг оказался один на один с ничем не заполненными часами после школьных занятий и тревогой на сердце. К счастью, именно тогда, когда Скотту нужен был друг, Дасти потребовался мальчик на побегушках. Они составляли странную пару, однако на удивление здорово согласованную: Дасти жаждал авантюр, Скотт — спасения бегством. Страсть Дасти к соперничеству была неутолимой; вскоре после того как он победил в национальных состязаниях по лыжному двоеборью и региональном чемпионате по кроссу на пересеченной местности, он уговорил Скотта присоединиться к нему для участия в состязаниях по ходьбе на сверхдлинную дистанцию в Миннесоте — 80 километров. «Ну да, я втянул его в это дело», — признавался Дасти. Скотт никогда не пробегал и половины этой дистанции, но слишком уважал Дасти, чтобы отказаться.

В самый разгар гонки у Дасти соскочила туфля и увязла в грязи. Прежде чем он смог обуться, Скотт ушел вперед. Он промчался через лес и финишировал на своей первой сверхдлинной дистанции вторым, опередив Дасти больше чем на пять минут. «Что, черт возьми, происходит? — гадал Дасти. В тот вечер его телефон не умолкал. — Все парни потешались надо мной, говоря: "Ты неудачник! Тебя обскакал Дрыгун!"».

Скотт удивлялся не меньше остальных. Итак, все эти невзгоды в конечном счете вели в нужном направлении, осознал он. Вся безнадежность ухода за матерью, которой никогда не станет лучше, безысходное чувство своей никчемности, когда над тобой насмехаются придурки, которых ты никогда не мог, как ни старался, догнать, — все это потихоньку переросло в способность все упорнее добиваться своего, даже когда положение дел выглядело все хуже и хуже. Тренер Виджил был бы тронут; Скотту совсем не требовалось его долготерпение, и добивался он большего, чем тот мог бы ожидать.

По чистой случайности он обнаружил самое действенное оружие из арсенала супермарафонца: вместо того чтобы покоряться усталости, примите ее и используйте себе во благо. Не давайте ей разойтись. Вы свыкнетесь с ней настолько, что перестанете ее бояться. Так, Лайза Смит-Бэтчен, удивительно приветливая супермарафонка с попкой феи из Айдахо, которая тренировалась во время пыльных бурь, чтобы победить в шестидневных соревнованиях в Сахаре, говорит об усталости так, будто рассказывает об игривом домашнем любимце. «Я люблю эту "зверюгу", — говорит она, — и всегда жду, когда она появится, потому что с каждым разом все лучше с ней справляюсь и держу под контролем». Значит, как только «зверюга» приходит, Лайза знает, как надо с ней обойтись, и способна сразу взяться за дело. Так разве же не резон побегать по пустыне, чтобы потом приобретенные там навыки заставить поработать на себя? Чтобы по-доброму побороться со «зверюгой» и показать ей, кто тут главный? Нельзя ненавидеть эту «зверюгу» и надеяться ее одолеть, ведь единственный способ кого-либо укротить — полюбить его.