Рожденный бежать - Макдугл Кристофер. Страница 68

Скотт впоследствии вот так живописал их приключения для слушателей программы «Такова американская жизнь»:

— Мы остановили машину и начали преследовать сразу троих: самца и двух антилоп-самок. Бежали они очень быстро, но на короткие расстояния, потом останавливались и пялились на нас, пока мы не подходили достаточно близко. Затем снова срывались с места и убегали.

Отлично! Все разыгрывалось в точности так, как предсказывал Дэвид. Антилопам не хватало времени, чтобы охладиться, до того как Дэвид и Скотт снова садились им на хвост. Еще несколько таких пробежек, подумал Дэвид, и он отправится назад с чемоданом, набитым олениной, и убойным видео, чтобы шмякнуть все это прямо на стол доктору Брэмблу. Однако брат его нутром чуял: происходит нечто совсем другое.

— Три антилопы смотрели на меня так, будто точно знали наши намерения, и ни капельки не волновались, — продолжил Скотт.

Ему не потребовалось много времени, чтобы выяснить, почему они были так спокойны перед лицом надвигающейся смертельной опасности. Вместо того чтобы свалиться от изнеможения на землю, антилопы пустились на хитрость: когда они выбивались из сил, то кружным путем возвращались в стадо и прятались там, оставляя Дэвиду и Скотту гадать, какие из антилоп уставшие, а какие — свежи и полны сил.

— Они непрерывно перемещаются и переходят с места на место, — рассказал Скотт. — Там нет отдельных особей, а есть масса, которая «течет» по пустыне, как лужица ртути по глади стекла.

Еще два дня братья гонялись за шариками ртути по безлесным равнинам Вайоминга, так и не поняв, что пребывали во власти грандиозного заблуждения. Неудача Дэвида случайно послужила доказательством его же теории: человек бегает вовсе не так, как любое другое существо на Земле. Нельзя поймать других животных, просто подражая их поведению, и особенно — стараясь грубо копировать манеру бега животных, к чему мы часто прибегаем в спорте. — Дэвид и Скотт полагались на инстинкт, силу и жизнеспособность, не понимая, что бег человека на длинные расстояния с точки зрения эволюции значение имеет гораздо большее: по сути, это смешение стратегии и мастерства, доведенное до известного совершенства на протяжении миллионов лет принятия решений в ситуации «действуй или прощайся с жизнью». И как любое другое тонкое искусство, бег на длинные дистанции требует согласованной работы ума и тела, на что не способно ни одно другое существо.

Но это утраченное искусство, так что следующее десятилетие Скотту Кэррьеру предстояло потратить на его открытие. Там, на равнинах Вайоминга, творилось нечто странное: притягательная сила утраченного искусства завладела всем существом Скотта и не отпускала его. Несмотря на заведомую безнадежность той экспедиции, Скотт потратил годы на изучение охоты преследованием ради своего брата. Он даже создал некоммерческую корпорацию, занимавшуюся поисками последнего охотника на больших расстояниях, и завербовал лучше-то бегуна на сверхдлинные дистанции Крейтона Кинга, уговорив его присоединиться к экспедиции, где, по сообщениям, крошечный клан индейцев сери сохранил связь с нашим прошлым, когда мы много и далеко бегали.

Скотт отыскал клан — но отыскал слишком поздно. Двое старейшин научились бегу в старом стиле у своего отца, но уже полвека как перестали бегать и были слишком стары, чтобы хотя бы продемонстрировать его.

Это был конец пути. К 2004 году погоня за тем единственным человеком из шести миллиардов населения Земли, продолжавшаяся двадцать лет, привела в никуда. Скотт Кэррьер сдался. Дэвид Кэррьер ушел вперед задолго до этого и теперь изучал структуры физической борьбы у приматов. Поиск последнего из охотников, преодолевающих большие расстояния, стал дохлым номером.

Естественно, именно в этот момент раздался телефонный звонок.

— Итак, совершенно неожиданно для себя я ввязался в разговор с этим незнакомцем, — начал доктор Брэмбл. — Он выглядел как старый ковбой — с лохматой седой шевелюрой и во фланелевой рубашке, то есть в стиле, органично сочетающемся с высушенными черепами животных на стенах его лаборатории и потрясающим даром рассказчика, незаменимого в компании, собравшейся вокруг бивачного костра. К 2004 году команда «Юта-Гарвард» выявила на человеческом теле двадцать шесть признаков бега на длинные расстояния. Не слишком надеясь хоть когда-нибудь отыскать последнего охотника, они решили, что бы там ни было, пойти ва-банк и опубликовать результаты своих изысканий. Журнал Nature поместил их на обложку, а один экземпляр, по всей видимости, прямиком угодил в городок на побережье Южной Африки, откуда, собственно, и был звонок.

— Загнать антилопу до смерти ничего не стоит, — заявил незнакомец. — Могу показать вам, как это делается.

— Простите… кто вы такой?

— Луи Либенберг. Из Ноордхука.

Брэмбл знал все громкие имена в области теории бега, что не составляло особенного труда, так как все они могли поместиться в кабинке типично американского сельского ресторана. Но о Луи Либенберге он ничего не слышал.

— Вы охотник? — спросил Брэмбл.

— Нет.

— Антрополог?

— Нет.

— Ну тогда какова ваша специальность?

— Математика. Математика и физика.

— Математика?! О Господи!.. Но как же это математик может загнать антилопу?

Брэмбл услышал, как на другом конце провода захлебнулись от смеха.

— Большей частью случайно.

Становится жутко, когда подумаешь, как в течение десятков лет эти две жизни — Луи Либенберга и Дэвида Кэррьера — закручивались в спираль, хотя ни один из них этого и не подозревал. В начале далеких 1980-х Луи тоже был студентом колледжа, и, как и Дэвид, внезапно испытал озарение, проникнув в суть эволюции человека, во что вообще мало кто верил.

Частично проблема Луи заключалась в его знаниях: тут у него все было девственно. В то время ему едва исполнилось двадцать и он специализировался по математике и физике в Университете Кейптауна. Изучая в качестве факультативной дисциплины философию науки, он впервые заинтересовался теорией «большого взрыва» применительно к человеческому разуму. Как же все-таки мы сумели перескочить от базового типа мышления, руководимого стремлением к выживанию, как у всех прочих животных, к исключительно сложным понятиям, таким как логика, юмор, дедукция, абстрактные рассуждения и творческое воображение? Ну ладно, допустим, у первобытного человека модернизация «аппаратных средств» произошла за счет увеличения головного мозга, но откуда он взял программное обеспечение? Увеличение головного мозга — это процесс органический, но быть способным использовать тот мозг для того, чтобы проникать в будущее и мысленно связывать, ну скажем, бумажного змея, ключ и разряд молнии и додуматься до передачи электричества, — в этом было что-то магическое. Возникает вопрос: откуда взялась эта искра вдохновения?

Ответ, по мнению Луи, следовало искать в пустынях Южной Африки. И хотя он был вполне городским ребенком, ничего не знавшим о жизни за пределами города, он интуитивно догадывался, что место зарождения мышления человека лучше всего искать там, где началась его жизнь.

«У меня возникло смутное подозрение, что из искусства выслеживать животных, возможно, произросла и собственно наука», — скажет потом Луи. Но тогда кого же еще изучать, если не бушменов, обитающих в пустыне Калахари; кто, кроме них, был мастером по части выслеживания животных и являл собой живые остатки нашего доисторического прошлого?

И вот в возрасте двадцати двух лет Луи решил бросить колледж и вписать новую главу в естествознание, проверив свою теорию на бушменах. Это был безумно претенциозный план для человека, не окончившего колледж, практически не имевшего опыта в области антропологии и выживания в дикой местности и не обремененного никаким научным методом. Он не говорил ни на каби, родном языке бушменов, ни на африкаанс, заимствованном языке. Он даже понятия не имел о выслеживании диких животных, то есть о главной причине, по которой он вообще туда ехал. Он нашел переводчика, владевшего африкаанс, связался с проводниками охотников и антропологами и в конце концов отправился в путь по автомагистрали Транс-Калахари в Ботсвану, Намибию… и в неведомое.