Живущие дважды - Голубев Анатолий Дмитриевич. Страница 37

А сегодня… Хорошую шутку можно было бы сыграть с врачом, положив ему на стол электрокардиограмму и не говоря, чья она. Он сейчас же принял бы решение — абсолютный покой ввиду расширения сердца…

Доктор Лемуан, наблюдающий за здоровьем и особенно за сердечной системой чемпионов, готовит специальную диссертацию. В ней утверждается, что Меркс, как и десятки его коллег, — сердечный больной. Диагноз болезни: неудовлетворительная деятельность сердечно-сосудистой системы, ведущая к ишемии. У бельгийца он легко обнаруживает «ишемические волны и появление инфарктноподобных следов на ЭКГ». Короче, «счастье» Меркса и других звёзд (слово «счастье», естественно, надо писать в кавычках) в том, что перед началом гонки от профессионала не требуют показаться врачу для серьёзного и беспристрастного осмотра.

Но это ещё не всё. Давление у Меркса 170/70. Явный признак замедления сердечной деятельности. Замедленная пульсация — всего 48 ударов в минуту — лишь подтверждает самке худшие предположения.

— Этим парнем очень трудно руководить, — говорит его тренер Гийом Дриэссен. — Он молод, хочет постоянно лидировать и выигрывать. Когда я его предупреждаю, чтобы он шёл вполсилы, он находит мой совет весьма странным. Единственная для меня трудность — суметь его сдержать.

После снятия с «Тур Италии» Меркс вдруг очень резко переменился. После финишной черты он теперь не бросает машину на землю, как прежде, а бережно передаёт её своему механику-итальянцу. И никогда никому другому. Он перестал давать интервью, чтобы не отвлекаться и не терять зря времени. Он перестал доверять всем: возвращается в гостиницу и закрывается на ключ. Его двери от вторжения непрошеных журналистов охраняет тренер. Меркс же принимает горячую ванну, потом на сорок пять минут отдаёт себя в распоряжение швейцарского массажиста. В семь вечера он спускается в ресторан и ужинает с товарищами по команде. Затем, дав несколько автографов, исчезает вновь. Каждый вечер он делает обход гаража, в котором стоят его машины. Он закрывается с ними надолго, и кажется, для него нет на свете ничего дороже, чем его велосипеды.

На большую гонку он привозит семь машин, разных размеров и разного назначения, сделанных одним итальянским мастером. Сборка каждого специально заказанного для него велосипеда производилась на заводе при плотно закрытых окнах и дверях, чтобы не было сквозняков, влияющих на качество сварочных работ.

Наконец Меркс возвращается в свою комнату, где с ним обычно живёт товарищ по команде итальянец Сканделли, обучающий его основам итальянского языка. Перед сном он уточняет со своим тренером по телефону или прямо в номере тактику борьбы на следующий день.

Меркс не пьёт, не курит, не играет в карты, не решает кроссвордов. Это его слишком нервирует. Если он что-либо читает, так только письма.

Проснувшись утром, он завтракает и вновь идёт в гараж. Затем пополняет запасы еды. У него свой портативный холодильник, до которого, кроме него, никто не дотрагивается. Загружает его сам.

А потом вновь запускает в действие своё «больное» сердце, ничем не гарантированный от того, что этот этап окажется последним в его жизни. Во время гонок он успевает уследить за всем, что делается в «поезде». Он оглядывается резко и часто. Старается держаться в голове «поезда» и задаёт темп гонки. Он очень требователен к товарищам по команде, но и сам работает до седьмого пота, если упустил соперника.

«Для нас странно, что Меркс вас удивляет», — говорят те, кто знают Меркса со дня его дебюта. В течение тридцати лет бельгийцы дали миру несколько самых знаменитых гонщиков, но тем не менее регулярно терпели поражения, иногда всего нескольких секунд не дотягивая до победы в таком марафоне, как «Тур де Франс».

Меркс появился сегодня как долгожданный герой, единственный бельгиец, который способен взять реванш. «Он выступает не из-за денег, — говорят его друзья. — Его заставляет выигрывать потомственная гордость Фландрии». Легендарная «гордость», которая сделала из Меркса кумира и которая, между прочим, приносит ему в год двести тысяч долларов чистого дохода.

Да, Меркс типичный бельгийский гонщик. Он одинаково хорошо чувствует себя и на асфальте и на булыжнике, знаменитом «певе», как его ещё называют специалисты. Он прекрасно знает, что на трудных дорогах гонщику лучше сражаться в одиночку, полагаясь только на самого себя.

…Дождь вроде бы прекратился. Но висящая над дорогой пелена сырости ещё долго создаёт впечатление, что он продолжает накрапывать и сейчас. Утренняя грязь, залепившая всё — и лица гонщиков и машины, — нравится только фоторепортёрам, которые носятся от гонщика к гонщику в поисках кадра потрагичнее или посмешнее. Правда, и сами машины репортёров напоминают душевые на колёсах, брызги из-под которых, кажется, пробиваются в самое нутро. И над всей этой картиной ужасного перенапряжения как рок висит допинг.

Подписав профессиональный контракт, гонщик обрекает себя на только на борьбу в «поезде», но и на схватку с медицинскими специалистами. Иногда гонка напоминает состязание новейших медикаментов, а не атлетов. С каждым годом всё чаще энергию даёт открываемое новое горючее, объединённое пока одним сложным понятием «допинг». Он бывает двух видов: химический и психологический. Есть и две точки зрения на допинг. Одна — рассудочная, логическая. Другая — эмоциональная.

Первая привела к тому, что многие специалисты вообще начали выдвигать идею легализации допинга. На повестку дня встали многолетние дискуссии специалистов на тему, что такое спорт — состязание человека с человеком или состязание человека с природой, нечто схожее с альпинизмом.

Если спорт — состязание человека с человеком, то оно должно проходить с такой же чистотой, с какой ставится любой серьёзный научный эксперимент. Надо сделать всё, чтобы условия состязания были равными для каждого из участников. Только тогда спортивная борьба объективно покажет, кто же из соперников сильнейший. Вот почему в современном спорте всё больше и больше стандартизируются условия состязаний и так тщательно разрабатываются правила и регламентации. Поэтому употребление допинга одним из спортсменов ведёт к нарушению самого духа, самой сути спортивного поединка. Хочет того или не хочет сам гонщик, он является объектом, на который направлено действие законов, разработанных цивилизованным обществом в защиту человека. Но отнюдь не всегда спортсмены хотят становиться такими объектами. Проблема обрастает сотнями осложнений. Например, совсем не обязательно самому принимать допинг, чтобы подвергнуться наказанию. Если выступает пара, как это происходит на шестидневных гонках, то дисквалифицируют обоих партнёров по команде, хотя допинг принимал один. Отсюда растут страхи, страхи, страхи…

Научный прогресс позволил открыть такие средства химического возбуждения, которые называют у людей психологический и физиологический стресс. Они до такой степени возбуждают человека и отодвигают ощущение болевого порога, что тот теряет одну из сильнейших своих защитных функций. Такие средства притупляют все сигналы нервной системы, и гонщик идёт практически «вслепую», совсем не представляя, насколько велико физическое перенапряжение.

Конечно, с точки зрения нравственной, допинг не что иное, как капитуляция человеческого духа перед всё возрастающими нагрузками нашего времени, пусть это будет в технической сфере или спортивной. Можно провести, хотя и приблизительную, аналогию с потреблением наркотиков. Приблизительность обусловливается тем, что, как правило, люди, принимающие наркотики, отнюдь не поставлены в такие сложные физические условия, как, скажем, гонщики, потребляющие допинг.

Сегодня рядом с гонщиками куда больше комиссаров и стражников, чем учителей и советчиков. Вместо того чтобы показать молодым атлетам порочную суть допинга, велоспорт наводняют специалистами, задача которых — обмануть соперника или наказать гонщика, пытавшегося выиграть гонку любыми средствами.

Конечно, гонщик не приходит в восторг от того, что, подписывая контракт, он расписывается в графе, где указаны штрафы в случае, если его поймают (подчёркиваю — поймают!) на месте преступления. Но поскольку вся гонка превращается в драку за деньги, и деньги большие, каждый надеется, что его минет сия печальная судьба.