Божественный кулак Масутацу Ояма - Горбылев Алексей. Страница 2

Будо–каратэ Оямы Масутацу

Воинская традиция Японии представлена обширным семейством искусств будо, которые объединяет универсальная философская идея «воинского пути».

«Воинский путь» — это жизнь на грани жизни и смерти, проникнутая пониманием того, что есть время жить и время умирать. Жить со смыслом и умирать с честью и достоинством. «Воинский путь» — это самоотверженный труд ради овладения воинским ремеслом, возвышения его до уровня искусства, ради духовного самопознания и постижения универсальных законов бытия.

Воинское ремесло рождено практическими потребностями ведения борьбы за существование. Воинское мастерство связано с «искусством убивать» и «искусством выживать». Воинская философия связывает понятие мастерства с духовным «искусством жить» и инициатическим «искусством умирать». Недаром мастера будо традиционно почитаются как «мастера жизни». Их понимание философского смысла самопожертвования порой знаменует высокий уровень воинского посвящения.

Еще античные мудрецы осознавали двойственность орудия убийства в руках человека. Они знали, что лук, как орудие охотничьего промысла, выступает одновременно носителем и жизни, и смерти. Лук несет жертве смерть, хотя его цель — добычей поддерживать человеческую жизнь. Философствовавшие мастера будо видели ту же двойственность воинской профессии. Рассуждая о зле и добре, они различали «меч, несущий смерть» и «меч, дарующий жизнь».

Посвященные войны знали также, что «по ту сторону добра и зла» (как говаривал Ф. Ницше) существует еще «духовный меч» или дзэнский, «меч справедливости». Этот «меч» был одним из символов дзэнского «пустого» сознания, которое созерцало истину и служило божественному правосудию. В среде воинской элиты стремление обладать таким просветленным сознанием вносило инициатический смысл в ратный труд и героические подвиги.

Одним из мастеров–подвижников и последователей философии будо был — Ояма Масутацу — основатель всемирно известной школы каратэ Кёкусинкай. Ояма видел высшую цель будо–каратэ в поиске «абсолютной истины» на пути воинского искусства, что превращало практику Кёкусинкай в своего рода религиозный ритуал, духовную йогу, путь самопознания. Ояма решительно отстаивал духовные ценности будо–каратэ, противопоставляя их преобладающей корыстной мотивации западного (особенно профессионального) спорта. Коммерческие приоритеты спорта были несовместимы с самурайской идеологией бусидо — «пути воина», который избрал Ояма. Утверждая духовные ценности будо и бусидо, Ояма бросал «вызов пределам» человеческих возможностей, увлекая личным примером. Его опыт и знания нашли выражение в традиционной по своей сути философии Кёкусин будо–каратэ.

Пропагандируя свое каратэ, Ояма стремился популяризовать идеалы будо. В данном отношении можно считать программным нашумевший в свое время художественный фильм «Поединок» («Обреченный на одиночество»). Он представлял собой сильно мифологизированную биографию мастера. С мифической победы Оямы на первом послевоенном Всеяпонском чемпионате, по бесконтактному каратэ в этом фильме начинается его борьба за возвращение каратэ в лоно традиции будо, ставшая смыслом жизни выдающегося мастера.

В поисках «сильнейшего каратэ» Ояма открыл для себя мир будо в длительном горном отшельничестве, в опасных поединках с профессиональными боксерами и борцами, в схватках с быками. В его додзё широко использовалась запрещенная в спортивных единоборствах техника, что привлекало сторонников реальной «драки» из числа не только новичков, но и мастеров традиционного каратэ.

В целях популяризации своего стиля Ояма был вынужден учредить состязания, ограниченные правилами. Однако поединки в Кёкусинкай были максимально приближены к реальности. Бои велись в полный контакт без защитного снаряжения до нокдауна или нокаута. Чемпионаты мира проводились без весовых категорий, что разительно отличалось от практики спортивных единоборств.

Для Оямы турниры по будо–каратэ в их глубинном содержании были своего рода тестами на выживание и особым видом духовной воинской практики. Мастер понимал опасный поединок как воинский ритуал на грани жизни и смерти. Экстремальные условия боя с полным контактом предъявляли особые требования к подготовке участников состязаний. Но они же способствовали раскрытию резервных возможностей бойцов — физических, технических и духовных. Это были в некотором смысле инициатические испытания на воинском пути.

Знаменательно, что идеальной моделью для Оямы в проведении состязаний по будо–каратэ служили древние Олимпийские игры. Последние же были не спортом, а ритуальной формой героического богослужения и богоуподобления. Герои–олимпионики в Древней Греции приравнивались к полубогам и удостаивались божественных почестей. К сожалению, глубина философских воззрений Оямы на природу будо–каратэ и постижение им универсальных принципов духовной воинской практики остались за пределами массового сознания, ориентированного на современный спорт.

Приверженность Оямы к традиционным воинским идеалам отчасти объясняет и его равнодушие к так называемому «олимпийскому» движению, и его политические «ошибки», из-за которых в свое время был упущен реальный шанс превращения Кёкусинкай в олимпийский вид спорта. Политический просчет Оямы имел коммерческую подоплеку и, по всей вероятности, произошел по вине его советников. Но, как бы то ни было, мастер вполне сознавал опасность для будо–каратэ коммерциализации олимпийского спорта, которая ныне привела его к вполне очевидной духовно–нравственной деградации.

Преобладающему в западном спорте «духу самоутверждения» Ояма противопоставлял характерный для будо–каратэ «дух самоотрицания». Как религиозный философ, Ояма мечтал о мировом движении Кёкусинкай, которое видел «союзом искателей абсолютной истины». Он ратовал за стяжание подлинного воинского духа («духа Кёкусинкай»), который объединял бы людей вне зависимости от цвета их кожи, национальной принадлежности, вероисповедания и политических убеждений.

Во многом наивно, Ояма мечтал о братстве приверженцев будо–каратэ — тех, кто, исповедуя философию Кёкусинкай, мог бы наслаждаться тренировками в додзё, боями на татами, «школьным» общением с единомышленниками. И, как ни странно, кое-что из планов Оямы воплотилось в жизнь. Воплотилось вопреки обстоятельствам, благодаря крайней абмициозности мастера, его максимализму в отношении к себе и ученикам, благодаря вдохновляющему личному примеру.

«Сильнейшее каратэ» совершило победный «марш по земному шару» и завоевало мировое признание. Сложилась общность фанатичных приверженцев Оямы и его школы, готовых к конкурентной и идейной борьбе с теми традиционными школами, которые, по мнению наставника, изменяли принципам будо и утрачивали воинский дух.

Каратэ Оямы отличалось агрессивно–силовой манерой ведения боя и, соответственно, повышенными требованиями к атлетической подготовке, закалке тела, воли и духа бойцов, к умению терпеть боль и с предельной самоотдачей выдерживать сумасшедшие кондиционные нагрузки. По примеру наставника бойцы Кёкусинкай были готовы бросать «вызов пределам» в повседневных тренировках, в практике тамэсивари и в контактных поединках.

Отдельные «камикадзэ» сумели выдержать тест на выживание в 100 боях с постоянно меняющимися противниками. Согласно легенде (не имеющей, впрочем, документального подтверждения), сам Ояма в течение трех дней провел 300 таких боев. Удивительно, но мифологизация биографии основателя «сильнейшего каратэ» и истории школы существенно укрепляла «дух Кёкусинкай» и «братскую» солидарность тех, кто дорожил приобщенностью к его школе.

Правда, подобная мифологизация, подогреваемая еще при жизни Оямы активной пропагандой из токийского хомбу, имела и негативные последствия. Для массы приверженцев «сильнейшего каратэ» Ояма стал кумиром. Титул «божественный кулак» фактически удостоверял его непобедимость и «сверхчеловеческие» возможности. После кончины легендарного мастера и раскола мирового движения Кёкусинкай имя Оямы и его подвиги стали расхожей политической монетой и поводом для своекорыстных спекуляций тех, кто претендовал на знание «истинного» каратэ Кёкусин. Но это уже не имело ничего общего с традицией и философией будо–каратэ.