Эверест, юго-западная стена - Замятин Л. М.. Страница 53

Казбек избежал осложнений, а Валера после возвращения в Москву долго пролежал в больнице и всё же лишился нескольких фаланг на пальцах ног.

Добавлю только, что обсуждался план, по которому сопровождать Валиева и Хрищатого вниз должен был один из двойки Ильинского, а второй её участник подключался бы к тройке Хомутова. Но от этого отказались, считая, что просидеть до штурма почти трое суток в лагере-5 слишком рискованно.

Итак, 8 мая четвёрка Ерванда Ильинского спускалась в лагерь-3, а тройка Валерия Хомутова поднималась в четвёртый. Тройка двигалась по маршруту в хорошем темпе, без сбоев, несмотря на большую загрузку: кислорода в верхних лагерях не оставалось, и они выносили туда необходимые им баллоны. По плану хомутовцы должны были достичь вершины 10 мая, но, выходя из базового лагеря, поделились мечтой — победить Эверест в День Победы. Во время утренней связи я попросил их не форсировать события и работать спокойно.

Днём, как обычно, мы разговаривали по радио с министерством туризма Непала. Присутствовавший там И. А. Калимулин сообщил, что Спорткомитет СССР присвоил звание заслуженного мастера спорта каждому, кто участвовал в обработке маршрута на Эверест и в самом восхождении. Это было так неожиданно и приятно, что, прервав передачу, я позвал всех к рации и попросил Ильдара Азисовича повторить сообщение. Обитатели лагеря толпились около радиопалатки и шумно обсуждали эту новость. В конце радиосвязи Калимулин сказал, что в связи с ухудшением погоды штурм горы надо прекратить, чтобы исключить неоправданный риск.

Попытка обсуждать целесообразность такого шага решительно пресекалась Калимулиным ссылками на то, что решение принято руководством и его надо исполнять.

Я был в полном недоумении: приятно, что так высоко оценили усилия ребят, но обидно кончать, не доведя дело до конца. Почему? В чём истинные причины? В Москве ещё задолго до нашего отъезда знали, что штурм будет осуществляться последовательно четырьмя группами. Так в чём же дело? Хотелось спокойно разобраться в ситуации, обдумать свои действия.

Как обычно в таких случаях, пошёл побродить по леднику. В сотне метров от лагеря попадаешь в сплошной лабиринт многометровых, сверкающих голубым льдом сераков. Трещин здесь нет, только ручьи текут по дну своеобразных долин. Вечерело, свежий ледок потрескивал под ногами. Камней кругом мало, склоны, освещаемые днём солнцем, изрезаны гротами. Звуки от лагеря сюда не долетают, заметны лишь снующие там фигурки. За пятьдесят дней, проведённых в базовом лагере, всё кругом стало знакомым до мельчайших деталей. Кажется, эта картина запомнится теперь на всю жизнь. Над палатками, оживляя пейзаж, кружатся галки. Они появились здесь недавно, и совместное проживание устраивает, по-видимому, обе стороны.

Ветер несильный, большой красный флаг не бьётся, а спокойно парит в воздухе. С висячего ледника на склонах Пумори опять обвал. Каждый день там грохочет по нескольку раз, но ледник почему-то не уменьшается. С другой стороны, где скрывается от глаз Эверест, спокойно. Ребята могут сегодня хорошо поработать и рано подняться в лагерь-4. Они ещё ничего не знают о телеграмме.

Пытаюсь разобраться, с чем может быть связано такое решение. Пожалуй, только с излишними опасениями, связанными с плохим прогнозом погоды, боязнью потерять достигнутое. Но как можно из Москвы оценить складывающуюся у нас обстановку? За эти месяцы мы уже привыкли к здешним условиям, и ничего — работаем. Погода всё время преподносит сюрпризы, и если её бояться, то не надо было и начинать штурм. Но лучшего ждать не приходилось — скоро должны начаться ветры. Такой уж год нам достался!

Надо ли возвращать тройку Хомутова? Несколько часов назад, когда я считал, что Эрику и Серёже необходимо сопровождать двойку вниз, не нужны были ничьи указания. Сейчас же я не вижу никаких оснований для крайних мер. Тройка работает спокойно, уверенно и надёжно.

Ещё раз восстанавливаю в памяти график движения последней группы, штурмующей вершину. Никаких опасений за них не возникает. Пожалуй, всё ясно.

На обратном пути испытываю даже удовлетворение: в этой ситуации победил спортсмен, а не администратор.

Подходя к палаткам, встретил Ю. А. Сенкевича.

Несколько дней назад он добрался, наконец, до базового лагеря и догнал съёмочную группу телевидения. Послезавтра собирается возвращаться вниз. Что же, здесь, конечно, тяжело—такие условия только для альпинистов. На его вопрос ответил, что группу возвращать с маршрута не буду.

В лагере зашёл к А. Г. Овчинникову и Б. Т. Романову — они живут вместе. Анатолий Георгиевич согласился с моим решением и сказал, что тройке имеет смысл сегодня подняться в лагерь-5. Как обычно, наши точки зрения совпали. Борис Тимофеевич был против. Он твёрдо считал, что надо выполнять указания, даже если с ними не согласен.

Все мы, руководящий состав экспедиции, относимся к одному поколению альпинистов. В прошлом наши команды не раз соперничали на чемпионатах страны, но совершать совместные восхождения нам не приходилось. Мои товарищи более маститые спортсмены — оба давно заслуженные мастера спорта, что большая редкость в альпинизме.

С самого начала работы экспедиции мы понимали, что окончательные решения здесь может принимать только один из нас. И никаких сложностей не возникало. Лишь однажды, когда я не отстранил Э. Мысловского от работы на высоте, Борис Тимофеевич был не согласен и высказал особое мнение. Ему свойственна исключительная предусмотрительность.

Когда наступило время вечерней связи, я пошёл в радиопалатку. Как всегда, Валера Хомутов был точен. Слышимость — отличная. Вся тройка уже собралась.

Поздравил ребят с присвоением звания заслуженного мастера спорта. Хомутов передал, что они сегодня же могут попытаться выйти в лагерь 5. Договорились, что группа спокойно всё обсудит, взвесит и мы повторно свяжемся через полтора часа.

Закончив переговоры, увидал, что А. Г. Овчинников и Б. Т. Романов не усидели дома и тоже здесь. Борис, в связи с моим решением не возвращать тройку Хомутова, попросил обсудить это более широким составом. Чтобы закончить обсуждение до связи с группой, начали немедля сходиться в палатку к Эдику Мысловскому.

Смеркалось, в палатке было мрачновато. Во внутренней её части (спальне) нас было немного: в центре Ю. В. Кононов, за ним, поверх спального мешка, лежал Эдик. Он большую часть времени проводил теперь в палатке — руки не давали покоя. По другую сторону устроился, полулёжа, Володя Шопин, а рядом, сгорбившись, сидел Овчинников. Я и Слава Онищенко вабились в передние углы, по обе стороны от входа в спальное помещение. Чтобы поместиться, мы сложились, как перочинные ножи — подбородки вплотную к коленям. В передней части палатки сидел Б. Т. Романов, остальные стояли. Здесь были М. Туркевич, В. Воскобойников и наши гости — Ю. Родионов, Ю. Сенкевич, В. Венделовский, кто-то ещё. По крайней мере половина из присутствующих не были альпинистами, а многие вообще не имели прямого отношения к экспедиции и представляли здесь печать, кино и телевидение.

Излишне сухим и напряжённым голосом (сразу вспомнились заседания президиума Федерации альпинизма в период подготовки экспедиции) я сказал: “Как вы все слышали сегодня утром, я получил указание прекратить восхождение спортсменов на вершину и вернуть группы. Это может относиться только к группе Хомутова. Какая инстанция подразумевается под руководством, я не знаю. Группу с маршрута я не вернул, и они продолжают восхождение”.

Все напряжены и ещё не определили своего отношения к необычному, не свойственному нашей жизни здесь событию. Романов излагает свою точку зрения. Её суть: мы не можем не исполнить указание. Сначала воцарилась тишина. Я, кажется, перестаю злиться. Всё это начинает меня увлекать: как поведут себя остальные?

Потом началось: “Что же мы должны решать? Зачем?”; “Руководитель решение принял, мы не можем обязать его изменить решение. И правильно ли это будет?” Шумели долго.

Наконец договорились — дело руководителя принимать решения, но своё мнение собрание сформулирует.