Вратари — не такие как все - Глэнвилл Брайан. Страница 4

Когда я пришел домой, все сидели на кухне — папа, мама и сестра, которая на два года младше меня.

— Ну, как сыграли? — по обычаю спросил мой старик.

— Выиграли 3:1, — ответил я, а он, тоже по обычаю, захотел узнать, как я пропустил тот гол, была ли это моя ошибка. А потом я рассказал им:

— Ко мне подошел один и дал эту карточку.

Старик взял ее, рассмотрел и сказал:

— «Боро» — это кое-что, Рон. — Он был очень взволнован.

— Да, но это не «Челси», — ответил я.

— Ну, — говорит он, — не страшно, ведь это клуб первого дивизиона, правда? Это великолепный шанс, Рон. А что, если «Челси» никогда не придет за тобой? Или, например, ты пойдешь к ним на смотрины, а они тебя не возьмут?

— Но и в «Боро» меня могут не взять, — возразил я.

— Да, но ведь именно они пришли к тебе, так? В этом вся разница: они хотят иметь тебя. Тебе не пришлось самому идти к ним.

Лично я не мог уловить, в чем тут разница, но старик продолжал напирать на меня, говорил, что, пойдя на смотрины, я ничего не потеряю, и в конце концов я сказал, хорошо, пойду. А потом отправился искать Майка.

Всегда знаешь, где его найти, особенно в это время года, когда вечера становятся светлее. Он непременно окажется на игровой площадке, где мы гоняем в футбол. Это муниципальная собственность — просто открытое место, заасфальтированное и огороженное проволочным забором, с качелями и детской горкой в углу.

Майк обязательно там появится со своим великом, и он непременно будет вести его рядом. Вообще крайне редко можно было увидеть, как он на нем ездит. Это была такая большая, черная, старая и тяжеленная штуковина, без всяких там крыльев или изогнутого руля, как на велосипедах некоторых других ребят. К Майку мы все относились почтительно. У него были черные волосы — много волос и много крема на них, — очень аккуратно всегда зачесанные назад, бледное лицо и велосипедные зажимы на брюках. Я, наверное, ни разу не видел его без этих зажимов, независимо от того, что он делал — играл ли с нами в футбол или только что сошел с велосипеда. Он жил футболом, футбол был его религией, и он действительно знал эту игру. Сам он тоже немного играл, был неплохим любителем и время от времени рассказывал, как играл за «Уолтхэмстоу Авеню» и «Лейтонстоун», а однажды даже просматривался в «Волках», но его не устроили условия, потому что в те времена действовало ограничение на заработок, и денег платили очень мало.

Вокруг него была какая-то тайна. Он жил где-то по соседству, никто точно не знал, где именно, и скорее всего един. Иногда кто-то из ребят видел его где-нибудь на Харроу Роуд, возможно, по дороге домой — естественно, на велике, — но в таких случаях Майк особенно не разговаривал, просто махал рукой и ехал дальше. Никто не знал, где он работает, сам он об этом никогда не говорил, но, как бы там ни было, у него всегда масса свободного времени днем. Он часто играл с нами на площадке: двигался довольно медленно, но хорошо управлялся с мячом, было видно, что когда-то он мог быть очень полезным игроком, но если ты жестко пытался отобрать у него мяч, он приговаривал: «Ох, нога моя, нога», вероятно, намекая на то, что прервало его карьеру.

Довольно часто он ездил в Скрабе, чтобы посмотреть, как мы играем. Облокачивался на свой велик позади ворот и начинал донимать меня: то я делаю неправильно, это я делаю неправильно: этот Майк был выдающимся специалистом по объяснению того, что ты делаешь неправильно. А потом вдруг ни с того ни с сего он улыбнется тебе своей огромной улыбкой и скажет что-то вроде: «Я по-настоящему гордился тобою в субботу, Ронни. Думаю, у тебя все будет здорово», и ты начинаешь чувствовать себя на седьмом небе. Я ценил его похвалы гораздо больше, чем похвалы своего старика, который в конце концов был моим отцом и, естественно, хотел, чтобы у меня все было здорово.

Когда я стал играть вратарем, Майк несколько разочаровал меня. «Ронни, — сказал он, — единственная твоя надежда — на то, что ты подрастешь. Ты на многое способен, от тебя всего можно ждать, но навесы верхом — вот что самое важное, Рон, это то, что отличает мужчину от мальчика — ты должен быть достаточно высоким, чтобы перехватывать их». Это, конечно, никак не укрепляло мою веру в себя. И все же он дал мне немало дельных советов, например, как действовать при угловых, когда выходить, а когда оставаться в воротах. Иногда он был рядом, когда я пропускал, и объяснял мне, что я вышел в тот момент, когда надо было стоять на месте, или что я оставил без прикрытия слишком большой угол, или еще что-нибудь. А еще он иногда прятался за штангой и кричал мне «Давай», когда приближался кто-нибудь из нападающих и мне надо было выбегать ему навстречу. Довольно часто это помогало. Майк был всегда прав, других мнений при нем не существовало, и поэтому, наверное, он так любил водиться с мальчишками, ведь мальчишки не очень-то хорошо умеют спорить.

Короче говоря, в тот вечер он был на обычном месте — показывал ребятам на игровой площадке какие-то хитрые трюки и финты, упражнялся в игре головой — это у него хорошо получалось. Он позвал меня: «Вставай-ка в ворота, Ронни», и я встал в то, что мы называли воротами — просто пролет между двумя столбами, поддерживающими сетку, более или менее подходящий по ширине. Поначалу у меня не было возможности поговорить с ним, так как он был занят тем, что бил по воротам головой с чьей-нибудь подачи или переправлял мяч пяткой, как обычно, сопровождая все это советами: «Такие мячи не лови, а отбивай» и все такое. Потом, когда подошли еще несколько ребят и мы смогли составить две команды, мне удалось сказать ему:

— «Боро» хочет посмотреть меня, Майк.

— «Боро»? — он оторопел, честное слово. — Посмотреть? Тебя? Ты это серьезно, Ронни?

— Абсолютно, — сказал я. — можешь мне поверить.

— От кого ты узнал? От Чарли Макинтоша? — так звали менеджера.

— Нет, вот от этого типа, — я показал ему визитку; конечно же, она была у меня с собой. Майк посмотрел на нее со всех сторон, погладил большим пальцем и, наконец, сказал: «Джо Беннинг, Джо Беннинг. Я слышал о нем», с таким видом, словно если уж он о нем слышал, то, значит, это серьезно.

— Седой такой, очень смешной, — сказал я.

— Да, — подтвердил он, — да. Он там не самый главный скаут, потому что главный у них Бобби Лоуренс, он приходил ко мне, когда я играл за любителей. Но и этот вполне мог быть настоящим, вполне. Я просто не хочу, чтобы ты потом расстраивался, мы ведь помним, что случилось с Томми.

— Да, — сказал я, — я тоже помнил об этом, когда разговаривал с ним в Скрабсе.

— Но если он настоящий, — сказал Майк, — то я очень, очень рад за тебя. Я просто счастлив. — А потом он улыбнулся и продолжил, — даже несмотря на то, что это не «Челси».

— Да уж лучше бы это был «Челси», — сказал я.

— Во дает! — удивился Майк, — К нему приходят из команды первого дивизиона, а он нос воротит. А что если каждый будет вести себя так как ты? Если каждый захочет играть, только в том клубе, за который болеет? Тогда каждый шотландец пойдет в «Рейнджерс» или «Селтик», а половина англичан — в «Манчестер Юнайтед». А джорди? Все они непременно рвались бы в «Сандерленд» или «Ньюкасл Юнайтед».

— Наверное, ты прав. — согласился я.

— Кроме того, — продолжал Майк, — как насчет перехода? Игроков ведь продают и покупают. Ронни. Они же не играют всю жизнь за один клуб, правда?

— Правда, — сказал я. — не играют.

— Ну, так все в порядке. Предположим, ты пойдешь в «Челси», а потом они решат продать тебя. Ты об этом думал когда-нибудь, а? А наоборот: ты будешь играть в другом клубе, «Боро» или еще каком-нибудь, а «Челси» тебя у него купит. Это ведь тоже возможно. И тогда ты сразу же попадешь в первую команду.

Майк хорошо умел убеждать, и в этот раз он меня уговорил. Когда я подходил к дому, то уже мечтал, чтобы все это оказалось по-настоящему, и очень боялся, что тот старик просто разыграл меня. Каждое утро когда приходила почта, я был тут как тут Ј придя из школы после обеда, первым делом спрашивал маму, нет ли писем для меня.