Вратари — не такие как все - Глэнвилл Брайан. Страница 40

Когда мы вернулись в отель, босс послал за Томми, Дзнни, Рэем и мной. После головомойки за прошлую ночь он сказал: «Все четверо отстранены на три недели, оштрафованы на сто пятьдесят фунтов каждый и выставлены на трансфер».

Это меня потрясло — не первые две вещи, потому что чего-либо подобного я ожидал, но трансфер... Я просто не верил своим ушам. Босс продолжал: «Мне не нужны предатели, как бы талантливы они ни были. Я всегда предпочту футболиста с, верным сердцем, пусть и с меньшим талантом».

Едва выйдя из комнаты, Рэй как будто обо всем забыл. Томми вообще сказал, что рад, и добавил: «Да кому он нужен? еще играть за него!». Но мы с Дэнни были в шоке. Что теперь будет? Куда идти? Лондон — это вся моя жизнь, и вот теперь меня могут продать в Ньюкасл, Ливерпуль, Шеффилд или еще куда-нибудь. Мне придется начинать новую жизнь. Даже когда я играл в дубле, «Боро» все равно был моим клубом, тем, в котором я хотел остаться.

Дэнни сказал: «Он не может заставить нас уйти», и был прав, поскольку мы всегда имели право отказаться. Но, хорошо зная босса, можно было без труда представить, какую жизнь он способен устроить нам в таком случае.

Чего, по-моему, никто не понимал, в том числе и босс, — это какой вокруг всего этого поднимется шум. Когда мы прилетели в Лондон, в аэропорту нас ждали телекамеры, дюжины фотографов, толпа журналистов. Никогда прежде я не видел босса таким ошеломленным. Обычно он легко общался с репортерами, шутил и смешил их, но в тот раз он был замкнут и, повернувшись к нам, сказал: «Никаких интервью! Никому ни слова!»

Когда мы с Джесси добрались до квартиры, хозяйка сказала, что телефон трезвонил, не переставая, и ей пришлось отключить его. «И не включайте», — сказал я. Я ни с кем не хотел разговаривать, кроме мамы и папы. Зная, что они волнуются, я сразу же им позвонил. Старик был очень расстроен.

— Зачем ты это сделал? — спросил он. — Когда мама услышала об этом, она сказала: «Это не похоже на нашего Ронни, его наверняка уговорили другие». — Я отчетливо представил себе, как она это говорит.

— Да я даже не лил, пап... — объяснил я, — просто поздно пришел в отель, и все.

— Все равно ты поступил неправильно, ведь у тебя на следующий день была игра, важная игра.

Что я мог ему сказать? Мне был понятен ход его мыслей: больше всего он боялся, что я потеряю работу — для него это было самым ужасным на свете. Для меня же, хоть я, конечно, тоже не хотел бы утратить свой заработок, страшнее всего было уехать из Лондона. Я боялся такого поворота событий, боялся начинать все сначала. Что же касается работы, то я, конечно, найду себе другой клуб, пусть даже не из тех, которые мне нравятся. В конце концов в лиге девяносто два клуба, что я ему и сказал. Но это нисколько не помогло.

Быть отстраненным означает, что тебе не разрешается даже тренироваться: на мой взгляд, это просто смешно, ведь когда мы вернемся, то будем совершенно не готовы к игре. Трудно было находить себе занятие на целый день, когда так привык к распорядку. Я ходил в киношку, смотрел телек, иногда шлялся с девчонками на танцы, как-то раз выбрался с Денни в Уайт Сити на собачьи бега. Но все равно было нелегко. То и дело звонил какой-нибудь журналист и говорил: «Я слышал, такой-то клуб интересуется тобой». Мне говорили про «Лидс», «Бернли» и «Вест Хэм», который вполне устроил бы меня, потому что это лондонский клуб, но из этого ничего так и не вышло.

Через неделю после тех событий Рэя Макгроу продали в «Ас-тон Виллу». Джесси Мод сказал: «Разлетаемся, как мухи». Везет ему: ничто его не волнует! Иногда я наведывался домой, но не часто, потому что, как я уже говорил, там все были очень опечалены, и это только еще больше расстраивало меня. Терри Морган вернулся в команду, но теперь там и в помине не было боевого духа. Они опять проиграли в гостях «Манчестер Сити», а потом подошло время для ответной встречи с греками, и я терзался — идти на стадион или нет. Коль скоро я был отстранен, мне пришлось бы платить за билет. Я спросил Дэнни, собирается ли он, и он ответил: «Ты что, шутишь?», так что в конце концов я тоже решил остаться дома. И правильно: я бы не вынес реплик и подначек из толпы в свой адрес.

Так что я слушал репортаж по радио. Должен признать, что поначалу я почти хотел, чтобы они проиграли. Но, когда начался матч, я настолько увлекся, что вскочил и стал кричать так, что даже хозяйка прибежала узнать, не случилось ли чего. Греки играли, как и ожидалось, — девять, а то и десять человек в обороне, и, что хуже всего, в самом начале они забили дурацкий гол. Пошли в контратаку, их правый крайний прострелил в центр, мяч попал в Джо Лайонса, отскочил к одному из их нападающих, и тот забил.

После этого наши давили без остановки, но чего можно было ожидать без Томми и Дэнни? Незадолго до перерыва Джесси сравнял счет, но не больше. В результате мы вылетели из Кубка. Я очень, очень расстроился. Наверное, в глубине души я надеялся, что мы пройдем дальше, и я смогу сыграть на следующих стадиях.

Эти три недели были самыми долгими в моей жизни. Дэнни говорил, что нам надо свалить на Мальорку и хорошенько отдохнуть, но я не мог, мне было неуютно, я хотел знать, что происходит.

Следующим ушел Томми Дугалл: «Манчестер Юнайтед» заплатил за него сто тысяч фунтов. Я не мог поверить, мне было непонятно, как «Боро» может отпускать такого игрока, как Томми, который, несмотря на все свои ошибки, был великолепен и творил то, чего не мог сделать никто другой. Дэнни позвонил мне и сказал: «Если бы я уже не был выставлен на трансфер, то теперь попросился бы. Здорово будет играть центрфорвардом: сам по себе, никто мяча не даст и не поможет». Но прошли три недели, а мы с Дэнни все еще были на месте.

На тренировке босс встретил нас довольно дружелюбно; с ним никогда нельзя было ничего понять. Теперь он, кажется, имел зуб на Грэма Гиббса, и это меня поразило, потому что Грэм был, как Джесси: никаких противоречий, всегда выкладывался на все сто процентов. Но теперь, по мнению босса, он все делал не так, и я видел, как это его угнетает. Обычно он был весел, теперь же ходил какой-то понурый и выглядел очень несчастным. «Так всегда бывает, когда игрок женится, — говорил босс (Грэм, действительно, только что женился). — Чтобы прийти в себя, ему требуется целый сезон. Будь моя воля, я бы запретил моим игрокам жениться». Он сказал это как бы в шутку, но Дэнни проворчал: «Boт уж ни секунды не сомневаюсь».

В ту субботу мы оба играли за дубль в Ипсвиче. Дэнни не сильно утруждался, почти пешком ходил по полю, но несколько раз ему удались его штучки: в первом тайме он обвел троих и, ударил, так что их вратарю пришлось постараться, чтобы спасти ворота. А после перерыва он очень красиво выпрыгнул, откликнувшись на навес слева, и забил единственный гол в матче, а потом принялся скакать, изображая радость, и махать зрителям — тем немногим, которые были разбросаны по трибунам. Некоторые закричали: «Умник!» или «Деловой!», не понимая, что он просто придуривается.

Прошло около недели, и босс вычеркнул нас из трансферного списка; об этом мы узнали из газет. Из их сообщений вытекало, что он должен был сказать: «Они еще слишком молоды, и я надеюсь, что они усвоили урок».

На следующий день Дэнни возмущался: «Какой еще урок? Что, не надо играть за такого козла, как он? Пойду-ка я к нему и попрошу снова внести меня в список. Ведь он даже не поинтересовался, хочу ли я быть вычеркнутым». Ну, это как раз в стиле Дэнни. После утренней тренировки босс сказал нам как бы между прочим: «Вы сняты с трансфера». И все. Становилось все труднее понимать его; он, похоже, плевал на всех, кроме молодых, которых по-прежнему вводил в состав.

Дзнни снова играл в первой команде в субботу и даже забил гол, но мы все равно продули в Хаддерсфилде 2:4. А я в это время играл за дубль с «Брентфордом»: мы дома победили 5:0, и я вполне мог наблюдать за происходящим с трибуны, так мало у меня было работы в матче. А через неделю я опять вернулся в команду. Казалось бы, это должно было что-то значить, но нет: я не радовался, не испытывал благодарности, даже не волновался по поводу того, как сыграю. Такая уж была обстановка в клубе: мы просто бегали, и все.