Сэр Невпопад и Золотой Город - Дэвид Питер. Страница 26

Я потянулся вперед, и вот ладонь коснулась стены. Кажется, на ней было что-то вырезано, какие-то буквы. Я не знал, что они значат, и не горел желанием узнать.

Я осторожно продвигался вперед, а гул сводил меня с ума, когда вдруг под моими руками что-то сдвинулось. Сначала я решил, что рука просто соскользнула, потому что стена покрыта какой-то слизью. Но потом понял, что камень ничуть не влажный. Стена была сухой на ощупь… но холодной… очень холодной…

.. . а стена двигалась, или часть стены, или ее поверхность…

В голове у меня все перепуталось, я вскрикнул и отдернул руку. Мне показалось, что где-то далеко-далеко в ответ на мой призыв кричит Шейри, но это могло быть просто воспоминание или эхо.

Тут я снова услышал и другие звуки — раньше я не мог понять, что это такое, а теперь, хотя звуки были очень тихие, понял. Шевелилась сама темнота. Звуки, заглушаемые непрестанным гулом, исходили от теней, которые отделялись от стен.

Я понимаю, что звучит это дико, легче сказать, что все напридумывал до безумия перепуганный ум, но в тот момент я ясно понимал, что именно это и происходит.

И я побежал. Я больше не старался шагать осторожно. Я ринулся не разбирая дороги в неизвестном направлении, сам не зная куда.

Конечно, я тут же и упал. Нога зацепилась за какой-то выступ, и я повалился вперед, чудом не выпустив из руки посох. Я упал неудачно, больно ушиб локоть, и мне даже показалось, что боль прошила все тело насквозь, до самых внутренностей. Тьма собиралась вокруг меня, и я шатаясь поднялся на ноги, а боль пронзала тело при каждом движении. Мне не надо было ни видеть, ни ощупывать колени — я и так знал, что они разбиты в кровь. Я всхлипывал, проклинал судьбу, которая занесла меня сюда, в это адское место, и богов, которые повернулись ко мне спиной, да и занимала ли их когда-нибудь моя доля?

И я побежал опять и услышал другие звуки, шепоты, идущие со всех сторон — и спереди, и сзади, и с боков. В воздухе раздавалось «ш-ш-ш», а еще — словно кто-то летел, взмахивая большими крыльями, и что-то прошло прямо сквозь меня. Словно я стоял голый на холодном северном ветру. Ветер проник в мою душу, и я закричал, потому что это было больно и в то же время так чарующе. И вот все кончилось, но появилось что-то другое, и отовсюду раздались голоса, они шептали, кричали мне слова, которых я не мог понять: «Хотиадсюта… хотиадсюта!»

— Помогите! — закричал я, желая только одного — навсегда забыть, что когда-либо входил в подземелье Ба'да'бум.

Я корчился и кричал, а тени неслись сквозь меня, выкрикивая ледяными голосами:

— Запутьапэдам!

Внутренний голос, который столько раз выводил меня из затруднений (а то и заводил в них), пытался внушить мне: «Ты это все представил! Тут ничего нет! Это все в твоем воображении!»

Но разумные мысли тонули в потоке ужаса, затягивающего меня в свою пучину. Я бежал, налетал на стены, спотыкался, пока мне не показалось, что у меня не осталось никаких сил, и все же продолжал бежать.

Тогда я и увидел свет.

В дальнем конце прохода темнота выглядела немного — совсем немного — светлее, чем там, где я стоял. Я смог разглядеть что-то, хотя не понимал, что это такое.

Гул стал еще громче, и мне показалось, что тени стали плотнее, потянулись ко мне, стараясь меня задержать. Хотя, возможно, это усталость не давала мне идти, но я был вне себя и ничего не понимал. Мне уже представлялось, что гул стал очень мощным и даже потихоньку начал материализоваться. Что он превращается еще в одно препятствие, через которое я продираюсь. Я кричал всей грудью — мне казалось, что тело мое потяжелело втрое, а каменистый пол превратился в крутой склон, по которому я взбираюсь. Я споткнулся, с трудом удержался на ногах, а тени хором взвыли — и я вытолкнул свое тело в какую-то большую пещеру.

Здесь пересекалось несколько каменных коридоров, но сама пещера была гораздо больше всех, что я видел. Словно в пещере встретилось большое количество различных дорог, а потом — здесь действительно был свет. Очень скудный, но был. Солнечный свет — тонкие, едва заметные лучи, проникавшие через потолок — такой высокий, что мне его было не разглядеть.

Гул стал оглушительным, он бил в стены, в пол, стучал в моей голове, и у меня не было больше сил стоять. Только посох держал меня, а тени тем временем собирались вокруг. В неполной темноте они словно выросли — или мне так казалось. Они стонали, бранили меня, кидались на меня и винили за то, что оказались в таком положении, винили за свою гибель, за зло, которое им причинили при их жизни, и никогда еще мне не было так страшно. Я пытался отвернуться от них, закрыться, но они были повсюду, просто повсюду.

Инстинктивно я попытался пробраться туда, где посветлее, к неяркому свету, но тени меня не пускали, держали, валили на пол, проникали в меня, как проникает стужа в нутро человека, стараясь заморозить его до смерти.

И в этот момент со мной что-то случилось.

Не знаю, отчего мне пришло такое в голову, наверное, от отчаяния. Этот гул, который сводил меня с ума так, что я ничего не мог делать, не помешал мне собрать последние силы и кинуться в пятно едва заметного света. Там я вытащил из потайного кармана сверкающий алмаз. Я вытянул руку как можно дальше, и камню этого хватило, чтобы поймать луч света, падавший сверху — словно из глаз одного из богов, что наблюдали за мной.

Я толком не знал, чего жду, но никак не мог предполагать того, что случилось дальше. Алмаз, сам по себе источник света, лившегося из его сердцевины, стал обжигающе горячим в моей руке, как только на него упал свет. Он ответил свету так же, как огонь отвечает воздуху. Он с готовностью впитал свет, как голодный ребенок, и тут же рассеял его во все стороны. На дальних стенах заиграла радуга, а в моей голове раздался вой. Нет ничего жутче, чем предсмертные крики тех, кто давно уже умер.

Я вертел камень, наклонял его так и этак, направляя свет всюду, куда доставал мой взгляд, и тени словно попятились. Раздалось злобное шипение, и, хотя в душе я по-прежнему ощущал холод, от которого немело все тело, я понял — только что избежал гораздо более страшной судьбы.

— Прочь! Прочь, ублюдки! Охотники за душами! Я не виноват в том, что с вами случилось, но, во имя богов, я вас уничтожу, подручные демонов! Прочь, я сказал! Прочь! — выкрикивал я изо всех сил.

Вдруг из какого-то коридора на меня надвинулось что-то огромное, более реальное, чем все эти тени, более ужасающее, чем все, что я увидел в этих пещерах.

— Прочь! — заорал я.

Тогда существо заговорило со мной женским голосом, в котором слышалось смущение:

— Невпопад? О боги, что случилось? Да ты посмотри на себя!

— Шейри?

Я едва мог вспомнить ее имя. Словно язык был лишним у меня во рту. Страх пронимал меня, и я забыл о том, что собирался поддерживать надменный и отстраненный вид. Наоборот, я кинулся к Шейри и обнял ее, всхлипывая от только что пережитого ужаса. Каким, наверное, идиотом я ей тогда показался!

— Тени! Тени хотели убить меня! Они выходили из стен! Не пускай их!

Было достаточно темно — я не мог разглядеть ее лица, и это хорошо, потому что смесь презрения и жалости я бы не забыл до конца своих дней. Шейри не стала расспрашивать, что я видел и чего боюсь, но вместо этого сказала:

— Идем. Я нашла выход.

— Нашла?

— Да. Только алмаз отдай.

— Вот! Вот, возьми. — Я сунул алмаз ей в руки, и Шейри убрала его в большой карман плаща. — Возьми! Ты его заработала! Мне он не нужен! Он твой!

Она вывела меня из пещер — туда, где светит солнце и нет теней.

Через пару минут мне удалось потихоньку вытащить алмаз из ее кармана и пристроить в свою сумку.

Благодарность — дело хорошее, но богатство — еще лучше.

6

ПЕРСТ СУДЬБЫ

Шейри не соврала. Она действительно набрела на выход из катакомб Ба'да'бума, и, когда мы оттуда вышли, мне хотелось одновременно зажмуриться от яркого света и разрыдаться от радости, что мы выбрались. (Это было, конечно, до того, как я вытащил алмаз.)