Сэр Невпопад и Золотой Город - Дэвид Питер. Страница 56

— Хватит! Мне до смерти надоело слушать твои поучения! Это ты тут сидишь, а не я! Это ты затеяла заговор, чтобы убить меня! Ты еще не объяснила зачем.

Шейри шагнула ко мне, а я попятился, стараясь держать факел между нами. Она, кажется, и не заметила этого, и получилось, что мы кружим на одном месте.

— Ты хочешь объяснений? Посмотри, каким ты стал! В тебе воплотились не только те черты, которых я боялась, но и те, которых всегда боялся ты сам!

И тут я вспомнил, что она когда-то говорила, и мысли начали по-новому выстраиваться у меня в голове. Я наставил на нее палец.

— Ты как-то сказала, что у меня есть способности к большому злу… и если я их проявлю, ты меня остановишь. Ты поэтому хотела знать, где камень? Потому что он обладает силой, которую можно использовать против меня?

Выдвинув подбородок, Шейри с отвращением произнесла:

— Я ничего тебе не должна говорить.

— Ну конечно, — согласился я. — А я не должен тебя отпускать. Но я попытался. А ты не захотела. Так что моя совесть чиста.

— Неужели?

— Да! А когда я думаю, что уже начиная с послезавтра я никогда больше не услышу твоих поучений и мне не надо будет терпеть ни твоего презрения, ни высокомерия, я так рад, что даже и выразить не могу. — Я попятился к двери, все еще держа факел перед собой. Я не думал, что Шейри попытается на меня напасть. Вряд ли она дала бы мне возможность убить ее при попытке к бегству. — Мы по очереди вытаскивали друг друга из смертельно опасных положений, Шейри. Но сейчас ты здесь, и если тебе не нужна моя помощь…

— Не нужна.

— Это говорит женщина, приговоренная к смертной казни. А, я забыл, — фыркнул я. — Ты же не боишься смерти.

— Нет, не боюсь — холодно ответила Шейри.

Но — потому что она стояла ко мне лицом, глядя, как я выхожу из камеры, ставшей для нее последним пристанищем, — я увидел едва заметный блеск страха в ее глазах. Конечно, мне могло просто показаться. Но и она могла просто напустить на себя самый отчаянный вид. Может быть, как и я, Шейри стала превосходной актрисой, выбрав такой способ выживать в нашем маленьком жестоком мирке — выживать изо дня в день.

Я остановился у двери, постоял и, повинуясь внезапному порыву, широко распахнул ее.

— Шейри, это твой последний шанс.

Но она только покачала головой и ответила:

— Нет, Невпопад, это твой шанс.

Я вышел, захлопнул за собой дверь, повернул в замке ключ и убедился, что дверь заперта. Может быть, мне опять показалось, но, когда щелкнул замок, клянусь, раздался короткий сдавленный всхлип. Как бы то ни было, я ощущал себя счастливым: теперь можно было все это выбросить из головы… и так было гораздо проще.

6

ВИСЕЛЬНЫЙ ЮМОР

Мало какое зрелище для народа сравнится по своей привлекательности с казнью. Если что и может собрать большую толпу подданных, так это узаконенное государством убийство какого-нибудь человека не из числа зрителей.

Монархи хорошо это знают. Поэтому наиболее хитрые стараются устроить побольше публичных казней. Это вроде как должно служить предупреждением преступникам всех мастей — дескать, их делишек тут не потерпят. Но правда состоит в том, что гражданам отчаянно не хватает развлечений. Скучающие граждане становятся бунтовщиками. Если организовать какое-нибудь зрелище, например казнь, люди смогут направить в другую сторону свои неодолимые враждебные порывы, которые все они испытывают ко всему, кроме самой монархии. Не важно, разваливается экономика или нет, завалены ли улицы конским навозом, воюет ли страна, растрачивая попусту молодые жизни и государственные богатства. Пока отвлекаешь людей зрелищами, они могут простить почти все.

В своей инкарнации мироначальника я, конечно, хорошо это понимал, потому что несколько месяцев назад возвел в одном из самых больших дворов виселицу. Теперь я мрачно подумал, что для этого и предназначались пленники, которых брали в побежденных городах. Так же как я пытался оправдать свои действия в других затеях, я и сейчас старался найти какое-нибудь рациональное зерно для подобной жестокости. К несчастью, на ум ничего не приходило. Но после нескольких порций особо крепкого пива я обнаружил, что переживаю по этому поводу гораздо меньше. Однако я не позволил себе напиться так, как напился предыдущей ночью. Мне нужна была ясная голова. Зачем — я еще не знал. Наверное, это извращенное свойство моего характера, на которое ссылалась Шейри. Мне не хотелось, чтобы Шейри хотя бы на секунду решила, будто в трезвом виде я не соглашусь с тем, что она должна болтаться на виселице.

Я спрашивал себя: почему мнение противной слабенькой плетельщицы что-то для меня значит? С чего мне было угождать ей? С самого начала от нее было гораздо больше неприятностей, чем пользы. Голос совести, которую никто не спрашивал, постоянное напоминание о моих бесконечных недостатках… зачем мне все это нужно?

Я начал злиться оттого, что никак не мог решить эту загадку. Одеваясь, перед тем как спуститься во двор, я боролся с мрачными мыслями, которые, словно черные воробьи, метались у меня в голове, а потом и вовсе принялись там гнездиться. Кейт, воплощение восторженной радости, носилась по комнате, то и дело разглядывая в зеркале надетое на ней платье цвета слоновой кости. Она не умолкая болтала о том, какой великий сегодня день и как здорово, что я не дал ведьме провести себя. Леди Кейт, конечно, многого не знала. Не знала, что за мрачное у меня настроение, какие жуткие мысли меня снедают, не знала, что вчера ночью я украдкой спускался в темницу. Раньше меня бы раздражала такая бессмысленная болтовня. Теперь, после безжалостных требований Шейри заглянуть себе в душу, она служила приятным развлечением.

«Да будь проклята эта плетельщица, — подумал я. — Она отвергла мою щедрость. Она осмелилась судить меня. Меня!»

Кейт все еще суетилась; она отошла от большого зеркала, и я, встав на ее место, оглядел себя. Сегодня я был одет в черную кожу, а плечо закрывала короткая черная накидка. Борода, которую я решил не сбривать, была аккуратно подстрижена, и я был рад увидеть, что губы кривятся в привычной ухмылке. Сочувствие, которое я мог испытывать к Шейри, растворялось, как бумага в воде. Она сама во всем виновата, решил я окончательно. Я же просто делаю то, что назначила мне судьба.

Да… судьба. Я начинал все больше и больше в нее верить. Я понял, что судьба — это не то, когда вам предсказывают, кем вы станете, а вы потом стараетесь это исполнить. Наоборот — судьба, это когда вы добились чего-то, а потом, глядя на достигнутое, решаете, что все это определено вам небом.

В душе у меня еще оставались старые опасения. Кажется, Шейри обладала небывалым запасом жизней и удачи, и я побаивался, что ей каким-то образом удастся выбраться живой из теперешнего затруднения. Если так случится — то есть если она спасется, — тогда она не успокоится, пока не отомстит. Да, наверное, я был безумен, когда даже думал о том, что можно позволить ей убежать. Тогда я обманывал сам себя, считая, что Шейри никакой угрозы не представляет. Будто для того, чтобы затеять что-нибудь против меня, ей нужны были какие-то помощники и заговорщики! Хорошенько подумав, я понял, что она и только она представляла реальную опасность. Она никогда не перестанет интриговать против меня.

Почему?

Из зависти. А как же иначе? Она видит, чего я достиг в жизни, как я ее перерос. Она знает, что камень, который она так хочет получить, находится у меня. Да, она хорошо замаскировала свои мотивы высокими словами и обвинениями в мой адрес, но все это — только уловки. Она хочет моего падения, потому что ей невыносимо видеть, как высоко я поднялся. В Шейри нет ни величия, ни мудрости, ни ума, ни загадки. Она просто хорошенькая ревнивая ведьмочка, и ее ждет судьба всех, на кого она похожа.

— Но мне почему-то грустно, — произнес я заключительную мысль в цепочке своих размышлений неожиданно (даже для самого себя) вслух.

Кейт, которая была занята тем, что пристраивала на голове тиару, остановилась.