Сэр Невпопад из Ниоткуда - Дэвид Питер. Страница 1

Питер Дэвид

Сэр Невпопад из Ниоткуда

Предисловие автора

Образ сэра Невпопада во всей его полноте и завершённости впервые водворился в моём сознании на висконсинском конвенте «Мэд Медиа» в 1998 году и не оставлял меня в покое до тех пор, пока я не записал его историю. Я благодарен всем, кто с самого начала поверил в моего плутоватого антигероя, – Сьюзен Эллисон, Джо Даффи, Харлану Эллисону (который лично отредактировал первый абзац), а также чрезвычайно благожелательным слушателям Дрэгонкона в Атланте, которым я впервые представил набросок отдельных глав этой книги. Выражаю особую благодарность Энди Заку, продавшему тираж, и Джону Ордоверу, купившему его; Соне Хиллиос, столь славно потрудившейся над созданием обложки; Гвен (!) Дэвид, сфотографировавшей автора (теперь-то я могу быть уверен, что её имя, которое ухитрились исказить в гранках, будет напечатано без ошибок); моей дочери Шане, которая добросовестно прочитала всю книгу и в целом её одобрила, за исключением эротических сцен, поскольку она считает, что её отец не должен знать о таких вещах; Ариэль, хотя она ещё слишком мала, чтобы читать подобные произведения, но непременно спросит, когда вырастет, почему её имени нет в предисловии. Так вот, пусть оно здесь значится; и моей любимой жене Кэтлин, которая так терпима к моей неврастении.

И вот ещё что... Невпопад оказался назойливей, чем я предполагал, и, хотя я и записал его историю, продолжает меня донимать. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

1

Я стоял, уставившись на алую лужицу крови, которая натекла на пол с острия меча, и почему-то не мог отделаться от мысли: а что, если это кровь моего отца? Раз за разом я повторял про себя этот вопрос и не двигался с места.

Всё случилось так быстро, что, по правде говоря, я просто опешил. В глубине души я не мог не признать, что сцена получилась довольно забавная, но мне было совсем не до смеха: мысль о непоправимости произошедшего постепенно проникла в моё сознание и вытеснила из него все прочие соображения. Надо было что-то делать, но меня словно парализовало. Если честно, мне всегда становится при виде крови не по себе. Не самая лестная из характеристик для оруженосца, мечтающего стать рыцарем на службе у доброго короля Рунсибела Истерийского, которому уж как раз отваги не занимать. Про его величество никто и никогда не сказал бы, что у него сердце не на месте от страха.

Кстати, о рыцаре, который только что испустил дух, такого тоже никак не скажешь – а жаль. Окажись его сердце не на месте, то и меч не сразил бы его наповал, а я не угодил бы в этот жуткий переплёт.

В общем, я стоял истуканом в покоях Грэнитца, где было зябко, как и в любых других помещениях замка, и чувствовал, как тело моё покрывается гусиной кожей. Вдобавок я был полуодет и ещё до этого успел здорово вспотеть. Опочивальню освещали мягким розоватым светом тонкие и длинные элегантные свечи. Тяжёлые шторы были задёрнуты, чтобы сюда не могли проникнуть ни солнечные лучи, ни любопытные взоры. Моя любовница, она же жена (виноват, вдова) убитого рыцаря, полулежала на смятых простынях огромной кровати под шёлковым балдахином и с судорожными всхлипами хватала ртом воздух, пытаясь наполнить им свои лёгкие, что ей, впрочем, удавалось с трудом. На секунду мне показалось, что вымощенный плиткой пол качнулся под моими ногами. Но я волевым усилием заставил себя выпрямиться, и головокружение прошло. Ко мне постепенно стала возвращаться ясность мысли. Да и то сказать, пора было пораскинуть мозгами, как бы выпутаться из этой истории.

Настоящим именем покойного рыцаря было сэр Грэнитц с Эбеновых Болот, но все к нему обращались не иначе как «сэр Гранит». Это прозвище он заслужил беспримерной отвагой и стойкостью в сражениях. Сколько раз, бывало, я сам любовался этой его отвагой... с безопасного расстояния разумеется, поскольку моя матушка, упокой Господи её душу, не дурака набитого на свет родила, в этом уж извольте не сомневаться! Вы поймите, я никогда в жизни не уклонялся от боя, если считал его совершенно неизбежным. Но моё понятие о неизбежности резко расходилось с мнением на сей счёт людей, которые меня окружали.

Для таких, к примеру, как сэр Гранит, «совершенно неизбежными» являлись не только стычки с врагами во время боевых действий, но и поединки во имя чести и тому подобных отвлечённых материй. Я же брался за меч, лишь когда речь шла о спасении моей собственной шкуры, а во всех остальных случаях предпочитал кровопролития избегать. Войны я считал пустой тратой сил и времени, ведь все они без исключения начинались по инициативе людей, мне незнакомых, или из-за их грызни по поводу вещей, до которых мне не было дела, или ради выгод и барышей, от которых лично мне ничего покамест не перепало, да и вряд ли когда-нибудь перепадёт. Что до чести, то для меня она, вы извините, – понятие и вовсе уж эфемерное. Честью не пообедаешь и её не набросишь на плечи, чтобы спастись от холода. И тем не менее во имя неё не одни только строптивые глупцы, но также и вполне добродушные, не лишённые здравого ума люди лезут на рожон и причиняют себе и своим обидчикам, мягко говоря, множество неприятностей. Да что там, жизни не жалеют – ни своей, ни чужой.

Но вот самозащиту я всегда почитал достойнейшим поводом для любой, самой жестокой и опасной драки. Заходила ли речь о разобиженном рыцаре, атакующем меня верхом на боевом коне, или о задиристом драконе, плюющемся огнём, или о шайке отщепенцев троллей, вскарабкавшихся на крепостной вал замка, – всё это представляло угрозу моей собственной безопасности, и я не задумываясь принимался колоть и рубить во имя единственной цели: чтобы не быть убитым, чтобы увидеть следующий рассвет.

Люблю рассветы. В эту пору дня всё кажется возможным.

Так вот, возвращаясь к Граниту... Он-то в противоположность мне готов был сражаться везде и всегда, вступать в поединки по самому ничтожному поводу. Задиры вроде него, как правило, гибнут молодыми. Если только не являются прирождёнными, искуснейшими бойцами. Гранит как раз к таким и принадлежал – ростом намного выше шести футов, с мышцами покрепче каменной кладки и такими широченными плечами, что ему зачастую приходилось протискиваться сквозь дверные проёмы боком.

Сэр Гранит появился в своих покоях не вовремя. В самый, что называется, неподходящий момент. Потому что как раз в эту самую минуту между мной и его супругой должно было произойти то, ради чего мы, собственно говоря, очутились в постели.

Леди Розали была полной противоположностью своему могучему, неустрашимому и во всех отношениях грубоватому супругу. Тоненькая, бледная, невысокого роста, с тихим голосом и безупречными манерами, она однажды вдруг бросила на меня такой выразительный взгляд, что я просто обомлел. Я как раз чистил конюшни и был по колено и по локоть в конском навозе. Но она, очевидно, проигнорировала эти малозначительные поверхностные детали. Не иначе как ей удалось разглядеть нечто привлекательное и желанное в самых что ни на есть потаённых глубинах моего существа.

Они со стариной Гранитом как раз вернулись с верховой прогулки: он возвышался, как каменный утёс, над несчастной спиной своего белого жеребца, она же боком, по-дамски, сидела на гнедой кобыле. Тут-то Розали и метнула на меня совершенно недвусмысленный взгляд и после взяла да ещё и подмигнула. Я, разумеется, схватил первую попавшуюся тряпку и стал вытирать руки. От одной мысли о том, какое жалкое и в высшей степени неаппетитное зрелище я собой являю, мне хотелось сквозь землю провалиться. Но внешне я, конечно же, старался ничем не выказать своего смущения. Леди Розали выбрала именно этот момент для крайне неудачной попытки спешиться. Ножка её запуталась в стремени и, не поспеши я на помощь, она наверняка крепко приложилась бы к деревянному полу, присыпанному соломой. Я подхватил её на лету. Она оказалась на удивление лёгкой. Нисколько не тяжелее тех мыльных пузырей, что вздуваются на ладонях, когда моешь руки.