Заговор Ван Гога - Дэвис Дж. Мэдисон. Страница 36

– А интересно, какой модели у него замок… – задумчиво произнесла Эсфирь.

Хенсон быстро оглядел улицу в обе стороны.

– Ты шутишь?!

Девушка нагнулась и пригляделась поближе. Потом подмигнула Мартину.

– О, только не это… – простонал тот. – Не хватало еще…

– Если хочешь, обожди в машине.

– На углу есть бар, – добавил Жолие.

– И ты туда же?

– Ну, кому-то же надо стоять – как там у вас это называется? – в общем, смотреть, не идет ли кто. Я правильно понимаю?

– Мартин, у тебя такой вид, что один стаканчик явно не помешает, – сказала Эсфирь, расстегивая молнию на боковом кармашке своей сумочки. – Ну?

Хенсон опять оглядел улицу в обе стороны и сказал:

– Я не собираюсь отсиживаться в каком-то там баре.

– Вот это да! – тем временем восхищался Жолие. – Мне еще не приходилось видеть, как работают отмычкой!

Эсфирь вытащила связку ключей. На первый взгляд ничто не отличало их от миллионов других подобных связок. Более того, их можно было пропустить через рентгеновский аппарат в аэропорту, и даже натренированный глаз не смог бы с ходу понять, что кое-какие ключи в действительности распадались на комплект хитроумных отмычек. Девушка принялась за дело, пока Хенсон энергично озирался по сторонам.

– Знаешь что, постарался бы ты не выглядеть таким шкодливым, – посоветовал ему Жолие.

– С ума сойти, – сказал Хенсон, когда тяжелая дверь приветливо распахнулась.

– А, пустяки, – беспечно отозвалась Эсфирь. – И даже сигнализации нет.

– О боже милосердный, – ахнул Жолие, округляя глаза.

– А вы разве не заметили? – подмигнула ему Эсфирь.

– Ладно, теперь посмотрим, дома ли наш толстяк, – сказал Хенсон.

– А я-то думал, что ты должен стоять на улице и присматривать за всем, – удивился Жолие.

– Нельзя ли как-то побыстрее? – нахмурился Хенсон.

Жолие заколебался.

– Может, мне не следует нарушать неприкосновенность жилища великого человека…

– Ну, тогда ты стой на улице, – решил Хенсон. – Подумаешь, дело какое… А если кто-то начнет интересоваться, то дверь уже была открытой, ясно?

Эсфирь пошарила по стене и отыскала старомодный поворотный выключатель. Узенькая прихожая уходила в глубь дома только на пару метров. За ней виднелась лестница, ведущая к столь же небольшой площадке наверху, освещенной крошечной лампочкой. Они поднялись по ступенькам, попутно размышляя, каким образом тяжеловесный инвалид мог бы взбираться со своими тростями в таком узком месте. Дверь на втором этаже была покрыта красным лаком и имела замок, с которым Эсфирь разделалась едва ли за десять-пятнадцать секунд.

– Ты уверена, что не перепутала жизненное призвание? – спросил Хенсон.

– Я все делаю в меру необходимости, – ответила она.

– Доктор Ту-урн! Э-эй!

В открытой комнате оказался виниловый пол, хорошо просматривавшийся даже в тусклом освещении. Концентрический узор из черных и белых плиток создавал довольно драматический эффект. Когда девушка включила свет, то глазам предстали белые стены, оттененные черной мебелью. В углу стояло модерновое кресло работы супругов Имс. Рядом – китайский столик с золотыми драконами по черному лаку. Такой же раскраской отличался и сервант. Во всей комнате посторонним казался только лишь древний газовый обогреватель. Ни ковра, ни каких-либо случайных предметов вроде журналов или, скажем, настольной пепельницы возле кресла. В глазах Хенсона помещение выглядело нежилым, словно музейная экспозиция.

– Уютное местечко, ты не находишь? – заметил он.

Эсфирь между тем разглядывала одинокую картину – панорамный ландшафт с пастухами и пастушками, пьющими вино под разлапистым деревом. Внизу виднелась небольшая латунная табличка с загадочной надписью: «Яп Донкерс».

– Это что значит? – спросила Эсфирь. – Чье-то имя?

– Автор? – рассеянно отозвался Хенсон, пересек комнату и подергал за ручки серванта, выполненные в форме виноградных кистей. – Хм-м. Заперто.

Девушка прошла в глубь квартиры. Кухня была столь же аккуратна и пуста, как и гостиная. В настенных шкафчиках располагались стопки тарелок из великолепного фарфора с красно-черными японскими мотивами. Напольные шкафчики содержали набор из разнокалиберных эмалированных мисок и кастрюль. В небольшом холодильнике – одинокая фаянсовая масленка и больше ничего.

Пока Хенсон осматривал спальню, Эсфирь занялась сервантом, а точнее, его простеньким замком под стержневой ключ. Внутри оказалась бутылка арманьяка, стилизованная под банджо, а по соседству с ней – настойка на вишневых косточках, анисовая водка, шотландское виски и кое-какие вина.

– У меня пусто, – сказал Хенсон.

– Если не считать ассортимента напитков, я видела гостиничные номера, обставленные куда лучше.

– Зачем вообще держать такую квартиру? – задался вопросом Хенсон. – Попадая в Амстердам, почему бы ему попросту не снимать на время комнату? Такое впечатление, что он тут не живет.

– Ты думаешь, он здесь вообще бывает? По-моему, смахивает на явочную квартиру.

– В спальне, на стене, висит портрет молодого человека. Мне кажется, это он. Есть еще подпись – «Г. В. Турн».

– Наверное, сам нарисовал.

– Внешность его, – сказал Хенсон. – А манера письма похожа на Ван Гога.

– Не хочешь выпить, пока сервант открыт?

Вместо ответа Хенсон посмотрел в окно.

– Ой-ой-ой… – вдруг протянул он. – Антуан с кем-то болтает.

Девушка спешно заперла дверцу и направилась к двери.

– Быстренько сбегай, посмотри на портрет. Потом скажешь, на кого он похож, – скомандовал Хенсон.

Эсфирь скользнула в спальню и искренне удивилась размеру и круглой форме кровати. Нет, такую вещь по лестнице не поднять. Должно быть, втаскивали через окно.

А что касается портрета… Да, тут без вопросов, Турн собственной персоной. Куда более худощавый, если не сказать истощенный, но ошибки нет. Все тот же высокомерно-нагловатый вид, выпирающая челюсть, презрительный прищур глаз. Похоже, его нынешняя манера держаться появилась еще сорок, пятьдесят, а то и шестьдесят лет тому назад. Судя по всему, ведущие эксперты мира не формируются постепенно, их рождают в готовом виде.

Сам же портрет был весьма тщательной попыткой воспроизвести стиль Ван Гога. Толстые, густые мазки, так называемое «импасто», так что холст в результате местами походил на миниатюрный макет горного рельефа. Хотя цвета, вихрящиеся вокруг головы Турна, выглядели не столь яркими, поза во всех деталях совпадала со скетчем из памятного издания монастырской школы и музея «Де Грут». Лицо изображено в три четверти, как и у Винсента. Рука находится между двумя сюртучными пуговицами и повернута ладонью вверх, словно готовясь подхватить некий теннисный мячик. Да, явно имитация Ван Гога. Может, это было своеобразной пробой пера перед созданием подделки?

Эсфирь прикинула, не взять ли картину с собой, но нет, это было бы слишком дерзко. Тогда она заскочила в чуть ли не стерильную ванную комнату, оторвала кусок туалетной бумаги и, вернувшись обратно, ногтем отковырнула малюсенькую чешуйку желтой краски с пуговицы возле руки Турна. Аккуратно завернув ее, девушка сунула трофей себе в сумочку. К тому времени, когда Эсфирь вернулась на лестничную площадку и принялась запирать за собой дверь, Хенсон и Жолие уже поджидали ее внизу.

– Быстрее, – сказал Мартин.

– Полиция?

– Давай-давай, быстрее.

– А не стоит ли Антуану взглянуть на портрет?

– Какой портрет? – заинтересовался Жолие.

– Потом, все потом, – сказал Хенсон.

Эсфирь плюхнулась на заднее сиденье машины. Жолие включил передачу, и они отъехали.

– Да что случилось-то? – спросила она.

– Какая-то старушка, соседка через улицу, – ответил Жолие. – Возвращалась с рынка и увидела, как Турн выходит из дому. Говорит, у машины его поджидал шофер. В черном костюме и черных перчатках.

– Да?

– Но, залезая внутрь, шофер что-то обронил. Она понятия не имеет, что это такое, однако решила, что Турну это может понадобиться. Наверное, она приняла нас за его друзей, – продолжил Жолие, поворачивая к центру города.