Автобиография - Дэвис Майлс. Страница 45

Кроме этого, ничего особенного в 1952-м не происходило. Я все еще пытался встать на правильный путь. Но, как рассказывал Сесил Тейлор, в это время якобы произошла одна история, я, правда, ничего такого не помню. Это история про Джо Гордона, отличного трубача из Бостона, Сесил Тейлор тоже оттуда. Так вот, Сесил говорил, что однажды Джо пришел в «Бердленд» поиграть со мной джем, и, когда он заиграл, я, мол, ушел со сцены – так он хорошо играл, – пока ко мне не подбежал Птица и не сказал: «Да ты же Майлс Дэвис, ты никому не должен уступать свое место!» Я якобы вернулся на сцену и просто стоял там, не играя. Кто-то из критиков даже написал, что тот парень смог утереть мне нос только потому, что у меня в 1952 году было «искаженное сознание». Я, правда, ничего подобного не помню. Может, это и было, но я не думаю. (Джо Гордон погиб при пожаре в 1963 году, и он ничего особенного не достиг – однажды сыграл с Телониусом Монком в одном из альбомов. Так что сам он не может подтвердить эту историю, а другой парень, Сесил Тейлор, всегда меня ненавидел, с того момента, как я сказал ему, что он не умеет играть, так что он мог что угодно наплести из мести.)

Тысяча девятьсот пятьдесят третий год начался для меня хорошо, я делал запись для «Престижа» с Сонни Роллинзом (который вышел из тюрьмы), Птицей (которого на обложке обозначили как Чарли Чен), Уолтером Бишопом, Перси Хитом и Филли Джо Джонсом на ударных (с ним мы были закадычными дружками в то время). Птица был связан эксклюзивным контрактом с фирмой «Меркурий» (кажется, к тому времени он уже не работал для «Верв»), поэтому ему и пришлось записаться под псевдонимом. Птица завязал с героином: Реда Родни арестовали и снова отправили в тюрьму Лексингтон, и Птица боялся, что полиция следит и за ним. Вместо обычных убойных доз героина он вливал в себя огромное количество спиртного. Помню, однажды на репетиции он выжрал литр водки, так что к тому времени, когда инженер поставил пленку для записи, уже ничего не соображал.

На сессиях грамзаписи у нас было как бы два лидера. Птица обращался со мной, будто я его сын или будто это я в его оркестре. Но это была моя запись, и мне пришлось сказать ему об этом в лицо. Это было нелегко – он все время придирался ко мне то из-за одного, то из-за другого. Один раз я на него очень сильно разозлился, даже пришлось его отшить – я сказал ему, что никогда не поступал с ним так на его репетициях. Сказал ему, что всегда, когда играл для него, вел себя профессионально. И знаешь, что этот мерзавец ответил мне? «Ол райт, Лили Понс… [10] Чтобы создать прекрасное, нужно страдать – из устрицы получается жемчужина». И все это с дурацким британским акцентом. А потом эта сволочь заснула. Я просто рвал и метал, даже стал в игре ошибаться. Айра Гитлер, выпускавший эту пластинку для Боба Уайнстока, вышел из будки и сказал, что я дерьмово играю. Но к тому моменту я уже был сыт всем этим по горло, стал паковать трубу и собрался уходить, как вдруг Птица говорит: «Майлс, что ты делаешь?» Я передал ему слова Айры, и Птица говорит: «Да ладно тебе, Майлс, давай еще сыграем». И мы начали играть —и сыграли на этот раз действительно хорошо.

Мне кажется, мы сделали эту запись в январе 1953 года. Точно помню, что через некоторое время после этого я записал еще одну пластинку для «Престижа» с Элом Коном и Зутом Симсом на тенор-саксофонах, с парнем по имени Сонни Труит на тромбоне, Джоном Льюисом на фортепиано, Леонардом Гаскином на контрабасе и Кении Кларком на ударных. Боб Уайнсток сильно огорчился из-за нашей с Птицей ссоры на последнем альбоме и решил собрать группу из более «респектабельных» музыкантов, хотя бы в студии, которые не валяют дурака под кайфом.

Но мы-то с Зутом и сами были наркотой и таки приняли дозу до записи в тот день. Но в итоге все вышло удачно, все очень прилично играли. Почти никто не исполнял соло – по-моему, только я один раз и Джон Льюис один раз, а так там было много ансамблевой музыки. Я играл лучше, чем обычно в последнее время.

После этого альбома я через некоторое время сделал еще один для «Блю ноут» с Джей-Джеем, Джимми Хитом на теноре, Гилом Коггинсом на пианино, Перси Хитом на басу и Артом Блейки на ударных. Я запомнил день той записи, потому что помимо исполнения музыки мы с Джимми Хитом обдумывали, как бы нам купить героина у пианиста Элмо Хоупа, который жил на 46-й улице и приторговывал наркотиками. Мы записывались недалеко от его дома и хотели купить у него героина, чтобы выхватить кайф до записи. Джимми и я ужасно себя чувствовали: нам необходимо было подпитать сидящих внутри нас монстров. Мы сказали Альфреду Лайону, продюсеру и владельцу «Блю ноут», что Джимми нужны язычки для трубы. Потом я сказал Альфреду, что мне нужно пойти с Джимми, чтобы помочь ему донести коробку с этими язычками.

О господи, ты же знаешь, что коробка с язычками не больше мыльницы, и понятно, что для того, чтобы донести ее, сил таких двух оглоедов, как мы, совершенно не требуется. Уж не знаю, поверил этому Альфред или просто махнул на нас рукой. В общем, мы на этой записи сильно торчали. Арт Блейки тоже был в кайфе, но после той истории в Лос-Анджелесе, когда нас с ним арестовали и он донес на меня, я ему уже больше не доверял.

Мы исполнили одну из тем Джимми Хита, которая называлась «СТА» – это инициалы одной красотки – наполовину китаянки, наполовину черной – по имени Конни Тереза Энн. Помню, однажды мы с Джимми и Филли играли в Филадельфии в «Рейнолдз-Холл» – со мной была Сыозан, белая красавица, с Джимми – Конни, а с Филли – очень красивая пуэрториканка. Они были до того хороши, что все на этих концертах были сражены наповал. Мы их называли «девушки Объединенных Наций».

У меня была еще одна запись в 1953 году, а потом еще одна – когда был записан концерт в «Бердленде», где я заменил Диззи в его оркестре. Я два вечера выступал в «Бердленде», а между этими выступлениями записывался, так что мои челюсти к тому времени были в порядке – я регулярно играл. А записался я в составе квартета: я, Макс Роуч, Джон Льюис и Перси Хит, это было для «Престижа».

У меня была возможность растянуть свою игру в этом альбоме, так как я был главным солистом. Плюс в одной теме Чарли Мингус играл на фортепиано – по-моему, в «Smooch». Все очень хорошо тогда сыграли.

Но вот выступления в «Бердленде» раздражали меня ужасно, и не из-за музыкантов, которые были великолепны, а из-за одного поганого певца по имени Джо Кэррол, постоянно паясничавшего. Я люблю Диззи, но ненавижу его клоунскую манеру на потеху белой публики. Но это было его делом, потому что это был его оркестр. Но когда мне пришлось целых два концерта видеть этого Джо Кэррола, господи, да меня от него замутило. Но мне были необходимы деньги, и я все, что угодно, мог сделать для Диззи. Но тогда я решил для себя раз и навсегда, что никогда не буду участвовать в таких унизительных представлениях. Если люди придут послушать меня, они будут слушать музыку – и только.

Я окончательно превратился в раба наркотиков. К этому времени полицейские привычно заставляли меня засучивать рукава и искали свежие следы уколов. Поэтому тогдашняя наркота приспособилась колоть героин в вены ног. Но когда полицейские стаскивали тебя со сцены и начинали проверку, это был ужасный позор. Особенно они гонялись за музыкантами в Лос– Анджелесе и Филадельфии – там для них слово «музыкант» означало «наркоман».

Сводить концы с концами мне помогали женщины; каждый раз, когда мне действительно что-то было необходимо, я шел к ним. Если бы не они, не знаю, удержался ли бы я от каждодневных краж – удела многих наркоманов. Но, даже несмотря на их помощь, я совершил некоторые поступки, о которых потом сожалел, – например, в случае с Кларком Терри или когда я силой выбил из Декстера Гордона деньги на героин. Я постоянно все это проделывал. Закладывал все, что попало, иногда чужие вещи, а потом они пропадали – трубы, одежда, драгоценности, – денег на выкуп у меня не было. До воровства я, правда, не опускался и поэтому не рисковал попасть в тюрьму, хотя после публикации о нас с Артом Блейки в «Даун Бите» и после того, как Кэб Кэллоуэй порассказал всякого дерьма о нас, наркоманах, Алану Маршаллу и потом все это попало в журнал «Эбони», где наряду с другими было упомянуто и мое имя, мы могли очень легко залететь в тюрьму. А все потому, что никто не давал нам работы.