Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) (сборник) - Меляев Ходжанепес. Страница 58

Реджеп смотрел-смотрел и побежал ко мне.

— Папа, почему он бодается?

— Да нет, он не бодается. Эта корова — его мама. Он сейчас сосет молоко, — ответил я.

Тогда Реджеп попросил:

— Пусть он пенку не трогает.

В зимний день мы с Реджепом пошли на базар. Там было много народу. Реджеп отстал от меня. Я вернулся назад, подошел к нему. Он потянул меня за руку, указывая на какую-то женщину.

— Посмотри, усадила лису на плечи и носит по базару. Как у лисички глаза блестят! А она не укусит тетю?

Я сеял дыни. Рыхлил землю, делал лунки, бросал в них семена и засыпал влажной землей.

Увидев, как я работаю, Реджеп принес свою лопатку и тоже стал рыть ямку.

— Что ты собираешься сажать? — спросил я.

— Конфетку, — ответил Реджеп.

Однажды Реджеп подошел ко мне и сказал:

— Папа, я выучил сказку. Рассказать тебе?

— Ну-ка расскажи, — поинтересовался я.

— Жил-был один старик, — начал Реджеп. — У него было два сына. Одного звали Скажи, а другого — Нескажи. Скажи всегда слушался отца. Если просил принести молоток, приносил ему молоток. Если отец просил петь, пел ему песни. Скажи был очень умным мальчиком. А другой… как его звали? Вот забыл.

— Нескажи, — подсказал я.

— Хорошо, папа, не скажу, — засмеялся Реджеп и убежал.

Поднялись травы, зацвели деревья.

Я поднялся рано, сел пить чай. Вскоре проснулся и Реджеп. Он вышел во двор. Через минуту торопливо вернулся, подбежал ко мне и спросил:

— Папа, почему на наш огород не выпал снег?

— Какой же может быть снег в такое время? — удивился я.

— Не веришь, папа? Вон на соседнем дворе под урюковые деревья выпал снег.

— Реджеп, снег в теплое время не выпадает. Зимой бывает холодно. Тогда и снег выпадает. А сейчас не холодно. В это время урюковые и вишневые деревья роняют свой цвет. Ты это и принял за снег.

Ата Копекмерген

Над кем я пошутил

(перевод Н.Желниной и Г.Кулиевой)

Темной ночью тридцать первого года, возвращаясь домой, проходил я через заросли камыша, и тут меня схватили басмачи. Торопясь узнать, за кого я — за них или за Советы, главарь крикнул:

— Сен кимин адамсы? Ты чей человек?

— Мен Акджемалын адамсы! Я муж Акджемал! [15]

Басмачи отпустили меня с миром. Дурак — решили они.

Один знакомый показывал мне свой приусадебный участок. Он явно хвастался хорошим огородом и садом. Но так как человек этот был не только хвастлив, а еще и жаден, я не стал ничего хвалить. Наоборот, про громадные подсолнухи сказал:

— Ну какая от них польза! При такой еде не то что благодарственную молитву читать, «бисмилла» не скажешь [16].

Тогда хозяин обратил мое внимание на дерево лоха, усыпанное плодами.

— Зато вот благодать! — сказал он.

— Самое жадное дерево на свете! — Я пренебрежительно отмахнулся. — Пока не отлупишь его как следует, ничего не получишь [17].

Ата Ялама, торговец скотом, вывел на базар корову. Плохая была корова, молока от нее — не больше, чем от козла. «Слепое вымя» называют таких. Тем не менее набежали покупатели. Когда я подошел, один мой знакомый уже собирался деньги выкладывать, увидев меня, спросил:

— Как по-твоему, хорошая эта корова?

Прямо сказать, что она не доится, мне было неудобно: как-никак с Ата Яламой мы тоже здороваемся. Пришлось говорить обиняками:

— Суди сам, — отвечаю. — Груз на нее не навьючишь? Нет. В арбу не запряжешь? Нет. Стричь ее нельзя ни весной, ни осенью, значит даже такой малости, как шерсть на веревку для себя самой, она не даст. Правда, из-под нее можно будет собирать навоз для кизяков, но и то придется караулить: прозеваешь — уляжется на него спать.

Знакомый понял меня и раздумал выкладывать деньги.

В жаркий час пополудни подошел ко мне старик и спросил, сколько времени осталось до захода солнца.

Шла ораза [18], старик, конечно, был верующий, поэтому до темноты не мог ни есть, ни пить. Он, видимо, изнемогал от голода и жажды и хотел знать, долго ли еще томиться.

Я ответил:

— Не знаю.

— Как так? — Старик опешил. — А эта машинка у тебя для чего? — Он указал на мои часы.

— При чем здесь машинка? Вы же сами твердите постоянно, что заход и восход солнца свершаются лишь по воле аллаха. Вот и спрашивайте у него, когда соблаговолит он приказать солнцу садиться.

Возвращаясь с базара, я встретил знакомого.

— Ну как базар? — спросил он. — Хороший был?

— Ой, нет! — ответил я. — До полудня шумели, орали, спорили, но так ни до чего и не договорились. Разошлись, условившись встретиться в следующее воскресенье.

Ко мне на урок пришел инспектор районо. После звонка он сказал:

— Плохо, товарищ Мергенов! Скучно вели вы урок. Придется наверно дать вам выговор.

Я схватил первую попавшуюся посудину и поспешил за инспектором.

— Это еще что такое? Зачем вы ходите за мной с какой-то миской? — спросил он.

— Положу в нее то, что вы хотели мне дать.

Стояла несусветная жара. Не помню уж, откуда шел я домой берегом арыка, точнее брел, еле переставляя ноги. Каждый шаг казался мне последним: на новый не хватит сил.

Вдруг до слуха моего донесся шорох. Смотрю — парень траву жнет на противоположном берегу. Остановился я и давай осыпать его бранью. Он сначала обомлел, потом одним махом перескочил арык и бросился да меня с серпом. Волей-неволей пришлось удирать. Обиженный не отставал. Очень скоро добежали мы до нашего села. Здесь парня перехватили и попытались успокоить. Отдышавшись, подошел и я.

— Спасибо, братец, — говорю, — если б не ты, я бы только к вечеру домой добрался.

Пью как-то чай, вдруг приходит сын и сообщает, что в гости к нам идет сосед Чанлы.

— Только пусть стряхнет с себя пыль, прежде чем войти в дом [19], — сказал я.

Когда я проходил мимо бахчи, меня окликнул сторож. Закинув полы халата на плечи, он присел возле кучки отборных дынь.

— Клади.

— Что класть?

— Что видишь, то и клади.

— Ладно, — говорю. И положил ему в завернутый халат несколько комков глины.