Синее платье - Дёрри Дорис. Страница 20

Я слышу ее ленивый голос: «Если через два часа вы найдете выход, выиграете выходные в шикарном отеле на озере Кохельзее для двоих».

Ну, теперь Томасу есть к чему стремиться. В Эрбенбахе мы таким же вот образом выиграли настольный пылесос, в Холледау – набор из пяти ножей. В Бургене я растянула ногу, и поездка на Майорку досталась не нам. Не хватило пяти минут, хотя Томас последние несколько метров тащил меня на себе.

Жирные навозные мухи жужжали вокруг моей головы, как маленькие вертолеты, слепни уже облизывались, глядя на меня, осы мной сильно не заинтересовались, зато комары ликовали. Ох, и любят же насекомые кукурузные поля, сил нет! Я натираю «аутаном» каждый сантиметр моей кожи, не закрытый одеждой. В конце концов все равно любое зелье перестанет помогать, уж я-то знаю. Стиснув зубы, я вынуждена подставить хищным кровососам свои руки и ноги, потому что на мне, черт возьми, опять это синее платье – я ведь так нравлюсь в нем Томасу, он рассматривает меня всякий раз, как картинку: «До чего же тебе идет этот цвет!»

– Ты идешь?

В отдалении кричат дети, кричат все время одно и то же:

– Здесь мы уже были!

– Куда дальше?

– Пошли сюда!

– Нет, вот сюда, сюда дальше!

Треугольные белые флажки пляшут над полем, будто парусники на море. И зачем только всем всучивают эти дурацкие флажки? Наверное, чтобы можно было ими помахать и позвать на помощь, когда вечером уже никого в лабиринте не останется. И тогда придет крестьянин, хозяин поля, с карманами, набитыми до отказа выручкой, и, конечно, спасет заблудившегося гостя.

– Ну, иди уже наконец, – торопит Томас, – брось ты это все – комаров еще нет!

– Томас, у тебя вода с собой?

Да-да, он взял воду. Это я вечно все забываю, теряю, путаю!

Нетерпеливо хватает он меня за руку и увлекает в мрачный лабиринт. Высокие, уродливые растения воняют каким-то химикатом. С каждым шагом становится все страшнее. Мне тут же кажется, что я отдаюсь на волю судьбы. С тоской бросаю прощальный взгляд назад, где белеет пятно входа. Томас же с белым знаменем в руке уверенными шагами заворачивает за угол. Понурив голову, бреду за ним. В позапрошлый раз я украдкой сыпала на дорожку конфетти, чтобы долго не плутать, но он быстро заметил бумажные кружочки в траве и призвал меня к ответу: спортсменка фигова, вот я кто! Зачем игру порчу? Почему не доверяю ему? Не нужна ему здесь Ариадна. Настоящий мужчина никогда не заблудится!

Навстречу нам появляется парочка, он весь в зеленом, она – в красном.

– Мы здесь точно были, – смеется она, – точно говорю, клянусь тебе, были!

– Ну-ну, – самодовольно ухмыляется Томас, – все всегда так говорят.

Мы добрались до первой «угадайки». После старой, как мир, загадки Сфинкса «Что утром ходит на четырех ногах, в полдень – на двух, а вечером – на трех?» лабиринт превращается в паззл. Кто соберет все кусочки, поедет на выходные на Кохельзее.

Я с тоской вспоминаю о своем балконе, где сейчас распускались цветы. Пусть расцветет бегония! А теперь пусть петуния! Теперь – герань! Я почти слышу, как щелкает пальцами мой отец: щелк – вот теперь, в этот самый момент распускается петуния. Щелк – раскрывается герань. Щелк – расцветает бегония.

Пусть мой любимый снова придет ко мне, как тогда в мае.

– Пошли! – Томас тянет меня за собой, глядя на часы.

Верещащие дети проносятся мимо нас по закоулкам лабиринта. Издалека их окликают голоса матерей. Мы обгоняем пожилую супружескую пару в костюмах цвета хаки. Они низко склонились над планом, как следопыты. Я киваю им, проходя мимо. Они отвечают тем же и снова склоняются над картой, а потом поднимают голову и разглядывают кукурузные початки. Эти люди выглядят потерянными, заброшенными, будто попали сюда сто лет назад и не могут вспомнить, где и когда они уже все это видели.

А у меня такое чувство, что мы ходим по кругу, причем уже минут двадцать. У Томаса пот выступил на лбу. Он останавливается, настойчиво отдает мне флажок и снимает кепку. Я гляжу на него по-дружески. Я научилась не смотреть на Томаса с осуждением, когда у него что-нибудь не получается.

– Сейчас соображу, – уверяет он.

Я опускаю голову и, как лошадь копытом, долблю ногой землю. Он достает из рюкзака бутылку с водой, помедлив слегка, передает ее сначала мне.

– Зачем ты вечно таскаешь с собой эту гигантскую сумищу? Что у тебя там, в самом деле, а?

– Конфетти и клубок ниток, – сухо отвечаю я.

– И думать не моги. – Он убирает в рюкзак почти пустую бутылку. – Пошли дальше, и чтобы никаких фокусов! – И целует меня потными губами.

– Ариадне ее путеводная нить тоже не пригодилась, – вздыхаю я. – Все равно Тезей бросил ее одну на пустынном острове.

– Да, в общем… По-другому и быть не могло!

– Это почему же? Не напомнишь ли, что-то я подзабыла.

– Потому что Ариадна была предназначена в жены Дионису. И Тезей так по этому поводу печалился, что забыл поставить белый парус на корабле. А его отец увидел издалека черный, решил, что сын погиб, и бросился со скалы в море.

– А ты неплохо разбираешься в мифологии.

– Еще бы, я же специалист по трагедиям.

Из-за угла возникает уже знакомая красно-зеленая пара. Не слишком они теперь веселятся. В параллельном коридоре рыдает ребенок.

Томас начинает что-то насвистывать и берет меня за руку.

– Ну, – произносит он покровительственным тоном, – где мы сейчас, по-твоему?

– По-моему, мы ходим по кругу, – честно отвечаю я.

– Да ладно тебе, – смеется он. – Смотри: вон солнце, там у нас что? Там у нас юго-восток. Если есть солнце на небе и часы на руке, никогда не заблудишься.

Он бодро шагает дальше и тащит меня за собой. Пожилая пара в костюмах цвета хаки стоит за ближайшим поворотом и растерянно оглядывается по сторонам.

– О, этих мы уже встречали, – замечает Томас.

– Понятное дело, мы же по кругу ходим, – тихо повторяю я.

Он не слушает.

На пути нашем возникает семейство с тремя отпрысками. На каждом – желтая футболка с надписью «Развлечения на кукурузном поле». Мать стонет, отец бранится. Дети ноют.

– Ничего я не заблудился, – злится папаша, – и вообще, это вы хотели сюда повернуть, а не я!

Мы протискиваемся мимо них дальше. Маменька с завистью глядит вслед Томасу: у него такой уверенный вид, будто он шерп 5 какой-нибудь и один знает правильную дорогу.

Раза три я повторила, что мы, судя по всему, шагаем по кругу. Вот опять наткнулись на красно-зеленую парочку. Она стоит, прижав платок к глазам, плечи вздрагивают, он нервно оглядывается и неуклюже мнет ее руку.

Я потерянно гляжу на часы: час сорок восемь минут кружим мы тут. Голые ноги Томаса покрываются противными красными волдырями. А ведь комаров еще нет, правда, дорогой? Темные пятна пота расплываются по его майке, вода кончилась, яйца и яблоки проглочены, на выход – ни намека.

– Ну, что ж, – вымученная улыбка, – выходные на Кохельзее нам уже не светят. Прости, Бетти, мне жаль.

– Да ладно, – откликаюсь я и осторожно интересуюсь: – Ты не знаешь, случайно, где мы находимся?

– Ха, – выкрикивает он, – этого только не хватало! – И продирается дальше, как будто решил пересечь Северный полюс, заодно взять приступом Аннапурну и еще пройти живым и невредимым пустыню Гоби насквозь.

У меня отекли лодыжки, плечо онемело от тяжелой сумки.

– Не могу больше, – жалуюсь я.

Он даже не оборачивается. Только когда я совсем отстаю и остаюсь далеко сзади, возвращается за мной.

– Ну, давай, Бетти, пошли. – Он слегка постанывает. – Весело же!

Весело ему! Я на такое даже отвечать не буду.

– Самому-то не смешно? Ты что сейчас сказал-то? Вот именно!

Он, конечно, все понял и погрустнел.

– Мы что, заблудились? – Я снова подступаю к нему. – Где мы? Куда идти дальше, ты знаешь?

Я падаю на вытоптанную побуревшую траву. Должно быть, мы оказались в одном из боковых коридоров, потому что мимо нас ни одна живая душа не промелькнула. Томас садится рядом со мной.