Полет сокола - дю Морье Дафна. Страница 22

– Экономики и коммерции? В таком случае мне вас жаль. Вы не заснете от шума. Это настоящие гуляки.

– Прошлой ночью они вели себя достаточно тихо, – возразил я.

Она продолжала взвешивать мои pro и contra. Я заметил, что Тони, стоя на лестнице, прислушивается к нашему разговору.

– Где вы собираетесь ужинать? – спросила она.

– Дома, – ответил я. – Кормят просто отлично. – И дабы сделать свое алиби более убедительным, пояснил:

– Моих юных друзей зовут Паскуале, Паоло и Катерина Паскуале.

Она пожала плечами.

– Никогда не вступаю ни в какие контакты со студентами факультета экономики и коммерции.

И здесь Тони дал мне подножку.

– Вы сказали, Паскуале? – спросил он, желая проявить самые дружеские чувства. – В таком случае ваше свидание сорвалось. По субботам они всегда уезжают в Сан-Марино. Возвращаясь сюда днем, я видел, как они уезжали. Не повезло!

Он широко улыбнулся и в полной уверенности, что оказал мне услугу, направился в другой конец библиотеки за пальто.

– Отлично, – сказала моя преследовательница. – Значит, вы свободны.

На мгновение передо мной мелькнуло видение больного Джузеппе Фосси, лежащего на одре, но я тут же с облегчением вспомнил, что он на несколько лет старше меня. К тому же не исключено, что все дело в стряпне. На моих губах заиграла улыбка групповода.

– Да, свободен, – пробормотал я. – Мы поужинаем в "Отеле деи Дучи".

Она вскинула брови:

– К чему лишние траты? Кроме того, когда мы освободимся, он уже закроется.

Ее замечание прозвучало довольно зловеще. Оно намекало на изнурительную гонку, даже без аперитива для поддержания аппетита. Я отнюдь не был уверен, что выдержу подобное напряжение и окажусь на высоте. Я не против таких подвигов, но предпочитаю сам выбирать для них время.

– Итак? – спросил я.

Она позволила своему взгляду проследовать за уходящими служащими и синьориной Катти, которая замешкалась в дверях.

– У меня есть план, – вполголоса сказала она.

Мы вместе пошли к выходу. Синьорина Катти, отведя взгляд, заперла библиотеку и холодно простилась. Она удалялась через квадратный двор, и ее каблуки звонко стучали по каменному полу. Моя спутница дождалась, когда последний звук замер вдали. Затем, улыбаясь, повернулась ко мне, и я заметил в ней напряженное волнение; оно исходило от всего ее существа.

– Нам очень повезло, – сказала она. – У меня есть два пропуска в герцогские покои. Я выпросила их у самого председателя художественного совета. Это большая честь. Он очень щепетилен.

Я внимательно посмотрел на нее. Что за поворот? Или я слишком впрямую понял ее выбор вечернего времяпрепровождения?

– Герцогские покои? – повторил я. – Но вы можете видеть их, когда пожелаете. Вы каждый день водите туда студентов.

Она рассмеялась и жестом попросила сигарету. Я дал ей сигарету и поднес огонь.

– Вечером все иначе, – возразила она. – Никакой публики, никаких посторонних студентов, никого из города или университета. Только те, кого пригласил лично председатель. Повторяю, нам оказали большую честь.

Я улыбнулся. Мне это вполне подходило. То, что ей кажется великим событием, мой отец устраивал из недели в неделю. Меня радовало, что оживет хотя бы один из забытых обычаев. Ребенком я, время от времени сопровождая Альдо или мать, смотрел, как отец показывает друзьям те или иные особенности какой-нибудь комнаты или картины.

– И что произойдет? Мы будем стоять, разбившись на группы, и молча слушать, как председатель развивает одну из своих теорий?

– Ничего не могу вам сказать, – ответила она. – Мне самой ужасно интересно это выяснить. Думаю, сегодня вечером он покажет нам репетицию фестиваля.

Она посмотрела на два пропуска, которые держала в руке.

– Здесь указана половина восьмого, но думаю, мы могли бы туда подняться. Если двери еще закрыты, можно подождать в галерее.

Меня забавляло, что приглашение председателя художественного совета Руффано производит такое впечатление на преподавателя университета, да еще столь искушенного, как Карла Распа. Наверное, она занимает не слишком высокую ступень в служебной иерархии. Она напомнила мне тех туристов, которые получают билеты на папскую аудиенцию в Ватикане. Не хватало только вуали. Мы стали подниматься по лестнице, ведущей в галерею.

– Что, собственно, это за фестиваль? – спросил я.

– Ректор учредил его несколько лет назад, – ответила Карла Распа. – В здешнем университете факультет истории искусств невелик, он не имеет декана и находится в ведении самого ректора. Фестивалем руководит ректор совместно с председателем художественного совета. Он всегда проходит с потрясающим успехом. Каждый год выбирают какой-нибудь исторический сюжет, и студенты разыгрывают его в герцогских апартаментах, во дворе или в бывшем театре под дворцом. В этом году из-за болезни ректора организация фестиваля целиком легла на председателя художественного совета.

Мы поднялись на верхнюю площадку лестницы. Перед закрытыми дверями тронного зала уже собралась небольшая группа приглашенных. Они были молоды – скорее всего, студенты – и в основном юноши. Они спокойно, даже сдержанно переговаривались; не было и в помине той наигранной веселости, которая у меня всегда ассоциируется со студенческими собраниями. Карла Распа подошла к ним и с несколькими поздоровалась за руку. Затем она представила меня и объяснила мое положение при университете.

– Здесь все студенты третьего или четвертого курсов. С младших курсов никого не приглашают, – сказала она мне, после чего обратилась к молодым людям:

– Кто из вас будет принимать участие в фестивале?

– Мы все вызвались, – ответил юноша с густой копной волос и с бакенбардами, которого мои приятели Паскуале непременно окрестили бы "искусственником". – Но последнее слово за председателем. Если не соответствуешь стандарту, нечего и рассчитывать.

– Какому стандарту? – спросил я.

Студент с шевелюрой взглянул на своих приятелей. Они заулыбались.

– Очень жесткому. Надо иметь соответствующую физическую подготовку и уметь фехтовать. Почему? Понятия не имею. Таковы новые правила.

Здесь вмешалась Карла Распа:

– Прошлогодний фестиваль, которым руководил сам ректор, был просто великолепен. Разыгрывалось посещение Руффано папой Клементом, и профессор Бутали исполнял роль папы. Парадная дверь была открыта, и студенты в костюмах папской гвардии внесли ректора во двор, где его встретили герцог и герцогиня. Герцогиней была синьора Бутали, а герцогом – профессор Риццио, декан педагогического факультета. Костюмы были восхитительны.

При звуке поворачиваемого в замке ключа мы все устремились к тронному залу. Двустворчатые двери широко распахнулись. Стоявший у входа студент – я решил, что это студент, – проверял пропуска. Должно быть, он выдержал испытание по физической подготовке. Он был сухощав, с резкими чертами лица и напоминал мне одного профессионального футболиста из Турина. Возможно, если бы мы повели себя как-то не так, председатель художественного совета привлек бы его в качестве вышибалы.

Через тронный зал мы направились в комнату херувимов, откуда доносились приглушенные голоса. Атмосфера стала еще больше походить на атмосферу папской аудиенции. У входа в комнату херувимов стоял еще один досмотрщик. Он отобрал у нас пропуска. Я почувствовал себя несколько обделенным – пропуска, как и знаки различия, придают некий статус. Затем я с удивлением увидел, что электрический свет в комнате херувимов выключен. Комната освещалась факелами, которые отбрасывали чудовищные тени на потолок и шафрановые стены, придавая всему мрачную, жуткую таинственность, пробуждающую образы средневековья и в то же время странно волнующую. В бесценном камине, во времена моего отца священном и неприкосновенном, пылали огромные поленья. Извивающиеся языки пламени словно магнит притягивали взгляд.

Отбрасывая тени на потолок, факелы и пламя камина почти не освещали наших соседей, отчего было невозможно отличить гостей от хозяев. Все выглядели молодыми, почти все были мужчины. Казалось, что несколько молодых женщин присутствуют здесь из милости.