Ребекка - дю Морье Дафна. Страница 5

Он допрашивал меня, будто знал много лет и имел право давать советы.

– Ну что ж, найдутся и другие старухи вроде миссис ван Хопер, – ответила я. – Ведь я же молода и здорова.

И тут я вспомнила длинные столбцы газетных объявлений: предложение всегда превышало спрос.

– Сколько вам лет? – спросил он и, когда я ответила, рассмеялся и встал со стула. – Я знаю этот возраст. В эти годы страх перед будущим отсутствует, а упрямство особенно сильно… Жаль, жаль, что мы не можем обменяться с вами годами… Ну, ладно. Поднимитесь наверх, наденьте шляпу, а я пока подам автомобиль к подъезду.

Он наблюдал за мной, пока я не вошла в лифт. Я думала о том, что плохо поняла его вчера, сочтя жестоким и насмешливым после более чем холодной беседы с миссис ван Хоппер. Теперь я чувствовала в нем друга, близкого мне уже много лет, брата, которого у меня никогда не было.

Я села в автомобиль рядом с ним, и началась наша прогулка по Монте-Карло. Оказалось, что я его до сих пор не видела, а если и видела, то не замечала.

Я была в том же нескладном фланелевом костюме, юбка которого была светлее жакета от длительной носки. На голове была уродливая шляпка с резинкой, а на ногах – туфли на низком каблуке. И все-таки я чувствовала себя совсем по-другому, более взрослой и уверенной. С моря дул легкий веселый ветерок, мы болтали и весело смеялись.

Рисовать на таком ветру оказалось невозможным, и я только показала ему прелестный уголок, запланированный для моего альбома. А затем мы поехали дальше. С миссис ван Хоппер мы иногда катались в старом «даймлере», который она нанимала на весь сезон, и тогда мне приходилось сидеть спиной к движению и всячески вертеть шеей, чтобы полюбоваться видами. У автомобиля, в котором я сидела сейчас, были крылья Меркурия, мы поднимались все выше и выше, и когда он, наконец, остановил машину, мы вышли и оказались на самом краю обрыва глубиной не менее шестисот метров. Ветра не было, но стало холоднее.

– Вам знакомо это место? – спросила я. – Вы бывали здесь раньше? – В моем вопросе, видимо, слышался испуг. Он взглянул на меня. Очевидно, он забыл обо мне, углубившись в свои воспоминания. Он стал похож на лунатика, и у меня даже мелькнула мысль: может быть, он ненормален или просто болен?

– Уже поздновато. Не вернуться ли нам домой? – сказала я ласковым голосом, который не обманул бы и ребенка.

Он моментально пришел в себя и начал извиняться.

– С моей стороны просто непростительно, что я затащил вас сюда. Садитесь в автомобиль и не волнуйтесь. Спуск гораздо проще, чем это кажется, глядя от сюда.

– Значит, вы все-таки были здесь раньше?

– Да. Много лет назад. Хотелось посмотреть, что тут изменилось.

– Ну и есть перемены?

– Нет. Никаких.

Зачем ему понадобилось углубляться в воспоминания, да еще при постороннем человеке. Мне вовсе не хотелось знать, какая пропасть лежит у него между прошлым и настоящим, и я пожалела, что приехала с ним сюда. Мы спускались вниз молча.

В машине он заговорил о Мандерли. Не рассказывал о своей жизни там, а описывал красоту поместья, заросли кустарников, лужайки и цветники, восходы и заходы солнца.

– Дикие цветы росли только в саду, а для дома приносили из оранжерей. Восемь месяцев в году в комнатах Мандерли стояли вазы с живыми розами…

Он говорил и говорил, а мы спускались ниже и ниже, пока не очутились на шоссе в потоке автомобилей. У подъезда отеля я сунула руку в карманчик на дверце кабины, куда положила свои перчатки, и пальцы мои наткнулись там на тоненькую книжку. Очевидно, это были стихи.

– Если хотите, можете взять эту книжку и почитать. – Голос его снова был холоден и ровен, как обычно, когда он не говорил о Мандерли. – Ну, выходите. Я должен поставить машину в гараж… За обедом я вас не увижу, так как приглашен в другое место… Приношу вам благодарность за совместное проведенный день.

Я поднялась по ступеням. Скучный будет день, думала я, без него… И оставшиеся часы до ночи я проведу в печальном одиночестве.

Чтобы избежать расспросов миссис ван Хоппер и сиделки, я пошла в ресторан, села в самый дальний уголок и заказала чай. Официант, увидев меня одну, решил, что ему незачем торопиться и пропал. В тоске я открыла книжечку стихов, и мне бросились в глаза строки: «Feci, guod potui, faciant meliora potentes».

Я вспомнила его рассказ о Мандерли. Если он действительно так любит Мандерли, зачем же он бросил его ради Монте-Карло? Вчера он сказал миссис ван Хоппер, что покинул поместье второпях.

Я снова открыла книжку и увидела дарственную надпись: «Максу от Ребекки. 17 мая». Почерк был своеобразный, какой-то скользящий.

Я захлопнула книжку, взяла иллюстрированный журнал и наткнулась на описание старинного поместья в Блуа, его замка, старинной башни и роскошного парка, но я не восприняла ни текста, ни иллюстраций. Передо мной маячило лицо миссис ван Хоппер: вилка с равиоли застыла в воздухе и она заговорила вполголоса:

– Это была ужасная трагедия, газеты долго описывали то, что там случилось. Говорят, что сам он ничего не рассказывает об этом. Знаете ли, она утонула в заливчике возле самого Мандерли…

5

Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один год мы не очень-то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно лихорадило. Я всех и всего боялась, особенно – если все станет известным миссис ван Хоппер.

– Что вы делали сегодня днем? – спрашивала она, обложившись в кровати подушками. Ее все раздражало, как и каждого, кто, не будучи по-настоящему болен, слишком долго лежит в постели.

– Играла в теннис с тренером… – и тут же подумала, что случится, если тренер навестит ее и скажет, что уже много дней не видел меня на корте.

– Конечно, пока я хвораю, у вас нет никакого дела, и я просто не знаю, чем вы занимаетесь все это время. А когда я посылаю вас за покупками, вы, вернувшись, объясняете, что забыли купить для меня таксоль. Надеюсь, что вы, по крайней мере, научитесь играть в теннис. Такой слабый игрок, как вы, не годится ни в какую компанию. Вы же все время мажете.

Да, на этот раз она удивительно точно охарактеризовала меня. Уже больше двух недель я не была на корте, но все эти дни регулярно завтракала с мистером де Винтером, а потом каталась в его автомобиле.

Я уже забыла, о чем мы беседовали, объезжая окрестности Монте-Карло, но хорошо помню, как дрожали мои руки, когда я надевала шляпу, как бежала по коридору, опережая швейцара, спешившего открыть мне дверь. Он обычно уже сидел в автомобиле и просматривал газету.

– Ну, как себя чувствует сегодня «близкий товарищ», и куда он желает отправиться? – спрашивал он.

Но у меня не было никаких желаний, и если бы он просто гонял машину по кругу, я бы даже не заметила этого. Он стал гораздо мягче в обращении и не казался таким недоступным, как вначале.

– Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто.

И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он со мной и не разговаривал. Я мечтала, чтобы память сохранила мне эти минуты в его обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся.

– Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое умение водить автомобиль?

– Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на мне было черное шелковое платье, а на шее – нитка жемчуга.

– Если бы вы были такой, то не сидели бы со мной в автомобиле. И перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы.

– Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я все-таки спрошу: почему вы ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы делаете это из-за своей доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия?

– Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет и вы одеты не в черный шелк.

Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя или нет.