Похождения червонного валета - дю Террайль Понсон. Страница 25

— Ах, герцогиня, герцогиня! — бормотал он, чуть не рыдая. — Найдете ли вы когда-нибудь возможность простить нас? Герцогиня провела его обратно в будуар и, заперев двери, сказала:

— Ну, а теперь поговорим! Дорогой мой граф! Знаете ли вы, что за народ гасконцы?

— Еще бы! Это хвастуны, фаты…

— Да, да, но зато они храбры!

— Ну вот еще!

— И очень верны и неизменны в преданности. Вот я и захотела сделать себе верного раба из этого Лагира. Нам необходимо иметь своего человека в свите наваррского короля, тогда мы всегда будем осведомлены. Но вдруг мне пришло в голову, что у вас с Лагиром могут быть свои счеты из-за схватки на улице Каландр. Вот я и послала Амори за вами, чтобы предупредить вас о Лагире. Я боялась, чтобы у вас не произошло столкновения… Но — увы! — я спохватилась слишком поздно! Боюсь теперь, как бы этим досадным столкновением не было испорчено все дело. И так тут разыгралась драма ревности… — Граф Эрих опять рассыпался в извинениях. Герцогиня продолжала:

— Да, но вы ведь сказали мне, что Лев опасно ранен?

— Быть может, теперь он уже умер!

— Боже мой! Такой верный слуга! Но поезжайте же поскорее в Париж и возвращайтесь обратно сюда, чтобы сообщить мне, как его здоровье!

Герцогиня была умелой комедианткой, а Кревкер — слишком влюбленным человеком, чтобы не поверить ее искренности. Поэтому, смущенно пробормотав еще несколько извинений, он поспешил вскочить на лошадь и стрелой умчался к Парижу…

Когда топот его лошади замер вдали, Анна отправилась в ту комнату, где Лагир сидел с Марион.

— Долой маску! — сказала она камеристке. — Ступай вон, комедия сыграна!

Затем она знаком приказала Лагиру следовать за ней в будуар. Здесь он спросил ее:

— Так что же, герцогиня, комедия удалась?

— Вполне. Он поверил всему!

— Какие глупцы — мужчины! — пробормотал Лагир. — Итак, ваше высочество, дело сделано, я сдержал свое обещание. Для сира Льва и его друзей я — обмороченный дурак, а вы — целомудреннейшая o из женщин!

— Да, вы сдержали свое обещание, но ведь я тоже сдержала свое, освободив вас от клятвы!

— Да, прошлым мы поквитались, ваше высочество, а будущее…

Анна вспыхнула:

— Что такое? — крикнула она. — Уж не осмелитесь ли вы ставить мне новые условия за свое молчание в будущем?

— Фи! — с негодованием ответил Лагир. — Право же, я гораздо лучше, чем вы думаете обо мне! Поверьте, светлое воспоминание о вашем высочестве будет с признательностью сохраняться моим сердцем! — Анна Лотарингская ответила ему лишь пренебрежительным жестом. Он продолжал: — О, к чему между нами встала эта проклятая политика, которая невольно разъединила нас! Я был бы так счастлив служить вам, как обожаемому светлому ангелу, но это несовместимо с моим долгом подданного наваррского короля.

— Значит, вы очень любите своего государя? — спросила Анна.

— Это мой долг.

Герцогиня окинула его своим магическим взором и тихо сказала:

— А если бы я попросила вас избрать себе другого повелителя? Ах, вы вообразили себе, что я женщина без сердца, способная отдаваться лишь сухому политическому расчету… А ведь как знать! Быть может, я, несмотря ни на что, не буду в силах забыть проведенные с вами часы.

Говоря это, Анна была хороша как никогда; быть может, и искренна она была в этот момент тоже как никогда.

— Герцогиня! — задыхаясь, сказал Лагир. — Во имя неба, заклинаю вас: не говорите со мной так!..

Она продолжала взволнованным, нежным голосом, обдавая пылкого гасконца магнетизирующим, одурманивающим взглядом:

— Да и почему бы вам не служить мне? Разве я недостаточно молода и хороша для этого? И какие узы могут существовать между вами и наваррским королем, чтобы ради него вы чуть не предали меня, неблагодарный?

— Я родился его подданным.

— Ну так что же? — Герцогиня вложила свою руку в руку Лагира, и тот жадно поднес ее к своим губам. — Вы скажете еще, что у вас имеются родина и родное гнездо… Воображаю себе его! Это какая-нибудь хижина, сквозь крышу которой свободно проходят дождь и ветер и стены которой разваливаются от малейшего прикосновения! Дайте мне увезти вас в Лотарингию, и там я дам вам замок, настоящий замок, опоясанный лесами, пашнями и лугами!

Слова герцогини вызвали неожиданный результат: напоминание о родине и родной кровле вырвало Лагира из состояния морального оцепенения, в которое его погружала обольстительная речь Анны. Он встал и со спокойной гордостью сказал:

— Ваше высочество! В тот день, когда мой король не будет больше нуждаться во мне, я встану на колени пред вашим высочеством и скажу: «Мне не нужно ни замков, ни лесов, ни пашен, ни лугов. Дайте мне лишь такую службу, где бы я мог с пользой пролить всю свою кровь за благо вашего высочества!»

У герцогини вырвался скорбный возглас.

— Ну что же, — грустно сказала она, — уезжайте! Уезжайте и никогда более не возвращайтесь сюда! Но сначала дайте мне клятву, что для всего остального мира то, что произошло здесь будет лишь сном.

— Райским сном, герцогиня!

Анна дала ему для поцелуя руку, он преклонил пред ней колено.

— Уезжайте! — повторила она. — Я вижу, нам суждено стать врагами!

— Прощайте, ваше высочество, — со скорбно бьющимся сердцем ответил Лагир. — Бог милосерд. Он, быть может, позволит чтобы наступил день, когда я получу возможность умереть за вас!

С этими словами красавец гасконец ушел.

— Боже мой. Боже мой! — простонала Анна Лотарингская. — Четыре храбрых, красивых, благородных юноши любят меня до фанатизма, готовы в любой момент пролить за меня всю кровь, а мое сердце остается равнодушным к ним… Между тем когда этот искатель приключений ушел, мне показалось, будто вместе с ним у меня оторвалось что-то от сердца!

Слеза молчаливой скорби жемчужиной выступила на глазах герцогини, повисла на пушистых ресницах и медленно скатилась по щеке.

А Лагир тем временем с бешеной скоростью мчался в Париж. Прибыв туда, он направился прямо в Лувр, в комнаты Ноэ.

— Ну, что? — спросил его Амори.

— Я дрался с Львом и положил его на месте!

— Он умер?

— Вроде этого!

— Славное дельце!

— Кроме того, я нашел средство уладить дело с клятвой.

— Каким образом?

— Это мой секрет, и, прошу тебя, не старайся проникнуть в него. Кроме того, помни: прошлое должно умереть навсегда — такова цена моего освобождения от клятвы! Во всяком случае, с тебя достаточно знать, что отныне моя шпага всецело в распоряжении нашего короля!

— Браво!

— Только помни вот еще что: если ты задумаешь какую-нибудь скверную проделку против герцогини, то для выполнения ее выбирай себе других помощников, а не меня!

Ноэ не успел ответить на эту фразу, как в дверь постучались, и сейчас же показалась хорошенькая головка пронырливой Нанси.

— Наваррский король должен сегодня же собраться в путь, или это, может, никогда не удастся ему! — сказала она.

— Почему?

— Рене в Лувре! Ноэ нахмурился.

— Я согласен с тобой, милочка, — сказал он, — парижский воздух становится вреден для нас! Наступает время сбора винограда, и нам было бы лучше заняться осмотром бродильных чанов!

— Аминь! — торжественно сказал Лагир.

XXIX

Мы оставили Рене в монастыре на попечении монахов. После того как монастырский врач сделал ему перевязку и дал успокоительное питье, Рене сносно проспал ночь и на следующее утро проснулся в значительной степени бодрым.

Аббат, придя навестить его утром, спросил:

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Значительно лучше, — ответил Рене.

— Могли ли бы вы встать с постели?

— Мне кажется — да!

По приказанию аббата монахи одели Рене. Ему дали поесть и угостили парой стаканов старого вина, от которого кровь быстрее забегала по жилам раненого. Когда Рене кончил есть, ему принесли монашеское платье.

— Это зачем? — спросил он.

— Вы отправитесь в Париж!

Рене поспешно надел монашеские одежды и глубоко надвинул на глаза капюшон. В те времена монашеская одежда служила лучшей защитой, так как сам начальник полиции не осмелился бы приподнять капюшон, даже если бы и имел достоверные основания предполагать, что под этим капюшоном скрывается голова присяжного разбойника. Поэтому Рене чувствовал себя сравнительно спокойно в этом одеянии.