Чайная книга - Фрай Макс. Страница 18
Я толкаю дверь аптеки, вхожу. Без меня вокзал пустеет, бледнеет и прекращает существовать. И город тоже исчезает — пусть ненадолго, пусть на пять минут, но даже малость, случается, греет сердце и прибавляет сил.
Чай с ромом для тех, кто устал и недужен
(Рецепт от макса Фрая)
С ромом следует пить только чай, который в европейской традиции называют «черным». Идеальный вариант — цейлонский, крупнолистный, но, в общем, подойдет любой черный чай без ароматизатора.
Желательно заварить чай правильно. То есть нагреть воду до появления первых пузырьков, ополоснуть заварочный чайник, засыпать туда чай (классический расчет: одна чайная ложка на чашку плюс еще одна «для чайника», но я предпочитаю брать чай не ложкой, а рукой, на глаз). Плеснуть немного горячей воды, закрыть чайник крышкой, две-три минуты спустя, когда чайные листья раскроются, долить воды.
Но, честно говоря, с ромом можно пить и неправильно заваренный чай. А если совсем начистоту, даже чай в пакетиках станет практически божественным напитком после того, как смешается с ромом. Единственное жесткое требование — чай должен быть крепкий, я знаю, некоторые люди называют чай словом «заварка» и щедро разбавляют водой. Так вот, об этой традиции вы, пожалуйста, забудьте.
Ром должен быть темный. Светлый ром, конечно, тоже можно пустить в дело, но будьте готовы, что у вас получится, скажем так, далекий от идеала напиток.
Сперва в кружку наливают ром, а уже потом чай. Не знаю почему. Можно считать это бессмысленным суеверием. Но соблюдать придется как самое настоящее правило.
Рома не должно быть слишком много. Больше двадцати пяти граммов на двухсотграммовую чашку не наливайте. Потому что у нас нет задачи напиться (а если есть, разбавлять ром чаем совершенно ни к чему).
В чай можно добавить лимон и даже сахар. Это — исключительно дело вкуса.
В результате в руках у вас окажется воистину чудодейственный напиток, одинаково хорошо подходящий для освежения после бессонной ночи, борьбы с похмельем, приведения себя в чувство после тяжелого дня и профилактики простуды. Впрочем, с уже наступившей простудой это зелье тоже превосходно справляется, просто придется пить его целый день, по кружке в два-три часа. Прекрасно проведете время.
Елена Касьян
Чай для Берты
Если чайная церемония предполагает создать свое небольшое царство Будды на земле, она должна начинаться с нежности души.
Ей не нужно никуда идти. У нее все здесь. Все, что нужно.
Берта спускает ноги с кровати и ощущает прохладу листьев, их мякоть и глянец. Она закрывает глаза и тихонько раскачивается из стороны в сторону. Она пытается вспомнить мелодию, она почти вспомнила… но нет, нет.
Спальня поросла диковинными растениями. Они стелются по полу, ползут по стенам, упираются в потолок, свисают с карниза, обвивают стулья. Они зацветают.
Когда Берта на них смотрит, они меняют цвет. И размер. И запах.
Берта любит сидеть вот так и смотреть то налево, то направо, то вверх…
К обеду растения начинают плодоносить, и Берте тягостно это зрелище. Берта встает и босиком выходит из спальни. Она вернется сюда только вечером, чтобы наблюдать молодые, непуганые побеги и сочинять для них цвет и форму.
В коридоре темно и сыро. Берта хорошо знает дорогу, но каждый раз нащупывает ногой первый камень, словно кто-то мог его сдвинуть. Он немного скользкий, но прохладный и гладкий, как она любит.
Здесь, кажется, есть дети. Да, пожалуй.
Иногда они встречают ее и спрашивают о чем-то. Берта не знает, сколько их. Те же они, что вчера, или другие? Каков их пол и возраст? Что им от нее нужно?
Берта не умеет разговаривать с ними. Они пугают ее, эти дети…
В ванной мягкий белый свет, и туман стелется по кафелю. Берта входит в него, как в воду. Время течет плавно и неторопливо. Берта наклоняется и окунает в облако факел густых рыжих волос. В них тут же начинают селиться глазастые рыбы. Они путаются в кудрях, бьют плавниками, щекочут. Берта смеется.
Справа висит большое зеркало. Не надо зеркал, не надо! Она не любит! Зачем оно здесь?
Берта вбегает в кухню, останавливается и прислоняется к стенке, хватая ртом воздух. Туман стекает по волосам, по спине. Берта ощущает тепло и шершавость стены, торчащие камешки покалывают лопатки. Вверх-вниз снуют юркие ящерицы, под ногами песок, от ветра почти сразу же пересыхают губы.
В кухне мужчина моет чашки. Она не знает его, не помнит. Был ли он вчера? Берта садится на небольшой выступ в скале и закрывает глаза. Она почти вспомнила мелодию, почти…
Поднимает голову, сквозь ресницы смотрит на мужчину. Он все еще здесь.
— Кто вы? — спрашивает Берта. — Я вас знаю? Мужчина не отвечает. Он качает головой, сутулится, вытирает чашки, ставит на полку, оборачивается:
— Бетти, хочешь чаю? Вкусного сладкого чаю?
Да-да, она его помнит, да. Вот сейчас, когда он посмотрел на нее и улыбнулся.
Берта сдавливает ладонями виски, окидывает взглядом пространство. Солнце почти в зените, и песок похож на сыпучее золото, а вдалеке — на серебро. Цветные змейки ползут вдоль занавесок, играя тонкими язычками.
— Бетти? — Мужчина осторожно касается ее плеча.
Вот на бархан взбирается большая синяя черепаха. Черепаха поднимает голову и упирается в облако…
Но что это, господи?! Что происходит?..
Берта часто-часто моргает ресницами, и у черепахи пропадает рисунок на панцире, появляется смешная крышечка с ручкой… Берта видит чайник. Большой синий чайник на плите. Он закипает, пускает носиком пар и протяжно свистит: тю-ю-ю… тю-ю-ю…
Вот она! Вот она мелодия!
Берта звонко смеется, откидывает прядь волос со лба, складывает губы трубочкой и тихонько поет: «Тю-ю-ю, тю-ю-ю, тю-ю-ююю…»
Мужчина ставит перед ней чашку, и Берта видит чашку.
Рядом он ставит блюдце с вареньем, и Берта видит блюдце.
Он садится напротив и смотрит в глаза, и Берта видит его глаза.
Он подносит к ее губам чашку и поит, как ребенка.
Чай немного терпкий, немного горький и пахнет спелым августом. Берта берет ложечку и окунает ее в густое рубиновое варенье.
— Это шиповник? — спрашивает она.
— Да, Бетти. Ты помнишь, как мы собирали его вместе с детьми? Мари оцарапала руку, помнишь?
— Да, помню, с детьми… Мари помню, да… Я так устала, Фрэнк, я так устала…
— Выпей еще немножко, еще глоточек. — Мужчина целует ее волосы и гладит по руке.
— Где дети, Фрэнк, где мои дети?
— Ты хочешь, чтобы я позвал их? Я сейчас, Бетти, сейчас. — Он выходит из кухни.
Он выходит, и тут же поднимается горячий ветер, песок летит в лицо. Ложечка падает у Берты из рук и уползает под стул серым хвостатым скорпионом.
«Слишком сухо, надо полить цветы, — думает Берта, — надо опрыскать новые листья…»
Она выходит в коридор, прикрывая глаза от ветра, и осторожно нащупывает ногой первый камень. На стенах проступает влага, шум стихает, и глаза привыкают к темноте.
Здесь какие-то люди… дети… они что-то спрашивают. Берта прижимается к стене и идет боком, очень медленно, стараясь не оступиться.
Кто этот мужчина? Она его не знает. Что им нужно?
Берта входит в спальню, облегченно вздыхает и садится на кровать. Тонкий зеленый стебель ползет вверх, вдоль ноги.
Берта закрывает глаза, тихонько раскачивается и гладит маленькие мягкие листья. Она пытается вспомнить мелодию, она почти вспомнила… но нет, нет.