Актея - Дюма Александр. Страница 25

На мгновение наступило молчание, затем Павел спросил:

– Чего бы ты хотела?

– Найти убежище, где я смогу думать о нем и плакать.

– Хватит ли у тебя сил последовать за мной?

– Идем, – сказала Актея, собираясь встать.

– Нет, дочь моя, сейчас это невозможно: ты беглянка, а меня преследует закон. Мы можем передвигаться только в темноте. Готова ли ты отправиться в путь сегодня вечером?

– Да, отец мой.

– И тебя, такую нежную и хрупкую, не страшит долгий, изнурительный переход?

– В моей стране девушки приучены бегать за козами по самым густым лесам и самым высоким горам.

– Тимофей, [222] – обернувшись, сказал старик, – позови сюда Силу. [223]

Рыбак взял темный плащ Павла, надел его на длинную палку, вышел из хижины и воткнул палку в землю.

Этот сигнал сразу же был замечен: через мгновение с вершины Низиды спустился к морю какой-то человек, сел в небольшую лодку и, оттолкнувшись от берега, пошел на веслах через неширокий пролив, отделяющий остров от скалистого мыса. Это не заняло много времени: примерно через четверть часа он причалил к берегу в ста шагах от дома, где его ждали, и еще через пять минут появился на пороге. Когда он вошел, Актея вздрогнула от неожиданности. Она не видела его приближения: ее взор был прикован к Бавлам.

Вновь прибывший, в котором по его золотисто-смуглому лицу, тюрбану на голове и сухощавому, стройному телу легко было узнать сына Аравии, почтительно приблизился к Павлу и приветствовал его на непонятном языке. Павел сказал ему на том же языке несколько слов, и в его голосе слышались одновременно дружеское расположение и властный приказ. Вместо ответа Сила потуже затянул ремешки сандалий, подпоясался веревкой, взял дорожный посох, преклонил колено перед Павлом, благословившим его, и вышел.

Актея с изумлением глядела на Павла: кто же он был, этот старик, управлявший людьми так мягко и вместе с тем так решительно, кому повиновались словно царю и кого почитали словно отца? За недолгое время, проведенное при дворе Нерона, она часто наблюдала у людей готовность беспрекословно повиноваться; это проявлялось по-разному, но за этим всегда стояло низменное и боязливое чувство, порожденное страхом, а не усердие, порожденное искренней преданностью. Быть может, в мире было два императора, и тот, кто скрывался от преследования, не имея ни сокровищ, ни рабов, ни войска, был могущественнее другого, со всеми его богатствами, ста двадцатью миллионами подданных и двумястами тысячами воинов? Мысли эти пронеслись в голове у Актеи с такой быстротой и так ее поразили, что она обернулась к Павлу и, сложив руки, с той же робостью и почтением, какие при ней все проявляли к этому святому старцу, спросила:

– О господин, кто же ты такой, что люди повинуются тебе, не испытывая страха?

– Я уже говорил тебе, дочь моя, меня зовут Павел, я апостол.

– Но что такое апостол? – сказала Актея. – Это оратор, вроде Демосфена? Или философ, как Сенека? У нас красноречие изображают с выходящими из уст золотыми цепями. Ты связываешь людей словом?

– Слово, которое я несу людям, не связывает, а освобождает, – с улыбкой ответил Павел, – и я не говорю людям, что они рабы, напротив: я пришел возвестить рабам, что они свободны.

– Теперь я тебя не понимаю, хотя ты говоришь на моем языке так, словно ты из Греции.

– Я провел полгода в Афинах и полтора года в Коринфе.

– В Коринфе… – прошептала Актея, закрыв лицо руками. – И как давно это было?

– Пять лет тому назад.

– А чем ты занимался в Коринфе?

– В будни я изготавливал палатки для воинов, матросов и путешественников, потому что не желал быть обузой для великодушного хозяина, у которого жил, а в субботние дни проповедовал в синагоге. Я учил женщин благонравию, мужчин – терпимости, и всех – евангельским добродетелям.

– Да, да, теперь я вспоминаю, я уже слышала о тебе, – сказала Актея. – Ты жил возле иудейской синагоги, в доме почтенного старика Тита Иуста? [224]

– Ты знала его? – с нескрываемой радостью воскликнул Павел.

– Он был другом моего отца, – ответила Актея. – Да, да, теперь я вспомнила: иудеи выдали тебя, они отвели тебя к Галлиону, проконсулу Ахайи и брату Сенеки. [225] Когда ты шел мимо, отец подвел меня к двери и сказал: «Смотри, дочь моя, вот идет праведник».

– Как зовут твоего отца, как твое имя?

– Моего отца зовут Амикл, а меня зовут Актея.

– Теперь я вспомнил, это имя мне не вовсе незнакомо. Но как вышло, что ты оставила отца, покинула родину? Как могло случиться, что я нашел тебя на берегу, одну, умирающую от изнеможения? Расскажи мне, что с тобой произошло, дитя мое, дочь моя, и, если у тебя больше нет родины, я дам тебе родину, если ты лишилась отца, ты обретешь его вновь.

– О нет! Никогда, никогда! Я не смею рассказать тебе об этом!..

– Неужели твои признания настолько ужасны?

– О! Я умру от стыда, не завершив рассказа.

– Что же, для того чтобы ты ставила себя выше, я должен поведать тебе о собственной низости, и скажу тебе, кто я, чтобы ты смогла рассказать о себе. Я откроюсь перед тобой в моих преступлениях, чтобы ты призналась в твоих ошибках.

– В преступлениях?..

– Да, в преступлениях. Благодарение Небу, я искупил их, и Господь, надеюсь, простил меня!.. Слушай же, дитя мое, ибо я поведаю тебе о вещах, о которых ты не имеешь ни малейшего представления, но однажды ты поймешь их и они станут для тебя смыслом жизни.

Я родился в городе Тарсе, в Киликии. За преданность, выказанную моим городом Августу, он даровал его жителям права римских граждан. Таким образом, мои родители, будучи людьми состоятельными, могли вдобавок пользоваться преимуществами, какие подобают этому званию. Там я изучил греческую словесность, процветавшую в нашем городе не меньше, чем в Афинах. Затем мой отец – он был иудей и принадлежал к секте фарисеев – отправил меня учиться в Иерусалим, к Гамалиилу, высокоученому и строгому наставнику в законе Моисеевом. [226] В то время я звался не Павел, а Савл. [227]

Был тогда в Иерусалиме молодой человек, на два года старше меня: звали его Иисус, что значит «Спаситель», и о его рождении рассказывали чудеса. Его будущей матери явился ангел от Господа и возвестил, что она, избранная среди женщин земли, должна произвести на свет Мессию. Через какое-то время девица эта вышла замуж за человека преклонных лет, по имени Иосиф; заметив, что она беременна, и не желая ее позора, он решил тайно отослать ее обратно к родителям. Но когда он собрался выполнить свое намерение, ему также явился ангел Господень, тот же самый, что посетил Марию, и сказал: «Иосиф, сын Давида, не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в ней есть от Духа Святого». В те дни вышло от Цезаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сирией. [228] И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеемом, записаться с Марией, обрученной ему женою. Когда же они были там, наступило время родить ей; и родила сына своего первенца, и спеленала его, и положила его в ясли, потому что не было им места в гостинице. В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им ангел: «Не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, который есть Христос Господь».

Обратил Господь взор на землю и решил, что времена, предначертанные его мудростью, настали. Весь мир – или, по крайней мере, весь мир, известный науке язычников, – повиновался одной власти. Тир и Сидон рухнули по слову пророка; [229] Карфаген был разрушен и превращен в пыль среди песков, Греция была завоевана, Галлия покорена, Александрия стала добычей пламени. [230] Один человек через своих проконсулов повелевал ста провинциями. [231] И всюду давало себя почувствовать острие меча, рукоять которого сжимали в Риме. Но, несмотря на видимое могущество, здание язычества колебалось на своем фундаменте из глины: какое-то прежде неведомое, повсеместное беспокойство возвещало, что сердце старого мира слабеет, что близок неизбежный перелом и людям явится нечто новое, неведомое. Уже не осталось правосудия, ибо власть стала беспредельной; уже не осталось людей, ибо было слишком много рабов; уже не осталось веры, ибо число богов было чрезмерным. Когда я прибыл в Иерусалим, [232] там, как я сказал тебе, уже появился человек, говоривший людям: начальствующим – «Делайте только то, что вам приказано, и ничего сверх этого»; богатым – «У кого две одежды, тот дай неимущему»; хозяевам – «Нет ни первого, ни последнего, земное царство принадлежит сильным, а царство небесное принадлежит слабым»; всем другим – «Боги, которым вы поклоняетесь – ложные боги, и есть только один всемогущий Бог, создатель неба и земли, и он мой отец, ибо я – Мессия, обещанный вам в Писании».