Дочь регента - Дюма Александр. Страница 13

На секунду он подумал — ведь даже в самом чистом сердце иногда возникают постыдные мысли, — что Элен, чтобы избежать шума и ссор при расставании, выбрала окольный путь, но потом рассудил, что в дороге любая мелочь превращается в происшествие и, следовательно, влечет за собой опоздание.

Тогда он снова сел за стол, хотя уже давно отобедал, и, поскольку Ован, вошедший в этот момент убрать со стола, удивленно смотрел на него, приказал:

— Вина!

Он явно чувствовал, как и Ован четверть часа назад, что ему недостает уверенности в себе.

Ован только что унес едва початую бутылку, по праву теперь принадлежавшую ему,'Поэтому, ошалело уставившись на хозяина, обычно очень сдержанного в питье, он переспросил:

— Вина?

— Ну да, — ответил в нетерпении Гастон, — вина! Я хочу пить… Что ж тут удивительного?

— Ничего, сударь, — ответил Ован.

И пошел к двери передать заказ хозяина трактирному слуге, который принес вторую бутылку.

Гастон налил себе бокал вина, выпил и налил второй. Ован смотрел на него с напряженным вниманием.

Затем, очевидно полагая, что остановить хозяина на гибельном пути, на который тот, по-видимому, вступил, его призывает и долг, и собственный интерес; поскольку и вторая начатая бутылка точно так же принадлежала ему, как и первая, Ован сказал шевалье:

— Сударь, я слышал, что не следует пить в холодную погоду, если собираешься ехать верхом; вы забываете, что у нас впереди еще длинный путь, и чем позже мы выедем, тем холоднее будет, уж не считая того, что если мы еще немного задержимся, то можем и вообще не получить лошадей на почтовой станции.

Но Гастон был погружен в свои мысли и ровно ничего не ответил на замечание, хотя оно было вполне справедливо.

— Я позволю себе заметить, сударь, что скоро уже три часа, а темнеет сейчас в половине пятого.

Настойчивость лакея удивила Гастона.

— Ты так спешишь, Ован, — сказал он ему, — у тебя что, свидание с тем путешественником, который спросил у тебя дорогу?

— Господин знает, что это невозможно, — ответил, ничуть не смутившись, Ован, — ведь путешественник направлялся в Рен, а мы едем в Париж.

Однако под пристальным взглядом хозяина Ован покраснел, и Гастон открыл уже рот, чтоб задать еще один вопрос, как вдруг услышал стук колес экипажа, приближавшегося со стороны Нанта, и кинулся к окну: это была зеленая с черным карета.

При виде ее Гастон все позабыл и, оставив Ована спокойно приходить в себя, бросился вон из комнаты.

Вот тут наступила очередь Ована посмотреть в окно и узнать, что могло вызвать столь внезапную перемену настроения его хозяина: он вышел на балкон и увидел, как подъехала черная с зеленым карета. С козел сошел человек в грубом плаще, открыл дверцу, и из кареты вышла сначала молодая женщина в черной накидке, а за ней сестра-августинка. Дамы заявили, что, поев, они отправятся дальше, и попросили отдельную комнату. Но чтобы попасть в эту отдельную комнату, им нужно было пройти через общий зал. Гастон уже стоял там у печки с самым равнодушным видом. Элен и шевалье обменялись быстрым, но многозначительным взглядом, и, к великому удивлению Гастона, в человеке в грубом плаще он узнал монастырского садовника, того самого, который дал ему ключ от решетки. В тех обстоятельствах, в которых находились молодые люди, это был нужный и полезный помощник.

И все же Гастон со спокойствием, делавшем честь его умению владеть собой, пропустил садовника обратно, не остановив его, но когда тот пересек двор и вошел в конюшню, последовал за ним, потому что очень спешил его расспросить обо всем. У него оставалось опасение, что садовник должен был доехать только до Удона и немедленно возвратиться в монастырь.

Но с первых же слов этого человека Гастон успокоился: садовник сопровождал женщин до Рамбуйе, первой цели путешествия Элен, потом он должен был отвезти назад в клисонский монастырь сестру Терезу (так звали монахиню-августинку), которую настоятельница не хотела подвергать опасностям столь долгого путешествия в одиночку. Окончив разговор, происходивший на пороге конюшни, Гастон поднял глаза и в свою очередь увидел, что в окно на него смотрит Ован. Любопытство лакея ему не понравилось.

— Что вы там делаете? — спросил шевалье.

— Жду ваших распоряжений, сударь, — ответил Ован.

В том, что лакей, которому нечего делать, смотрит в окно, не было ничего необыкновенного, но Гастон все-таки нахмурился.

— Вы знаете этого парня? — спросил Гастон у садовника.

— Господина Ована, вашего слугу? — ответил тот, удивленный вопросом. — Конечно, знаю, мы же земляки.

— Тем хуже, — прошептал Гастон.

— Ован — славный парень, — не согласился с ним садовник.

— Не важно! — сказал Гастон. — Прошу вас, об Элен ни слова.

Садовник обещал. Впрочем, он сам был больше всех заинтересован сохранить в тайне свои отношения с шевалье. Откройся только, что он дал ему ключ, он бы немедленно потерял место, а для человека, который умеет его ценить, должность садовника при монастыре августинок имеет много преимуществ.

Гастон вернулся в общий зал, где его ожидал уже Ован. Нужно было его убрать оттуда, и Гастон приказал ему седлать лошадей. Садовник торопил почтовых служащих, поэтому лошадей распрягли и тут же заложили новых. Экипаж был готов, ждали только путешественниц, и те, после короткой и скромной трапезы, поскольку это не был день полного поста, снова прошли через зал. У дверей, сняв шляпу, стоял Гастон, готовый помочь дамам сесть в карету. Подобного рода вежливость по отношению к женщинам была в то время в обычае у молодых господ. Впрочем, Шанле был немного знаком августинке; она приняла его услугу, не изображая себя недотрогой, и поблагодарила его милостивой улыбкой. Само собой разумеется, что, предложив руку сестре Терезе, Гастон получил право предложить ее Элен. Совершенно понятно, что именно этого он и добивался.

— Сударь, — сказал Ован позади шевалье, — лошади готовы.

— Прекрасно, — ответил Гастон, — я выпью еще стакан вина — и едем. Гастон в последний раз поклонился дамам, карета отъехала, а шевалье поднялся к себе в комнату и, к великому удивлению лакея, заказал себе третью бутылку вина, поскольку вторая исчезла так же, как и первая, хотя Гастон выпил едва ли полтора бокала.

Это новое пребывание за столом дало возможность Гастону выиграть еще четверть часа, после чего, не имея больше никаких причин задерживаться в Удоне и торопясь теперь отправиться в путь почти так же, как Ован, он сел на лошадь и отъехал. Но не проехали они и четверти льё, как увидели, что в пятидесяти шагах впереди них на повороте дороги зеленая с черным карета, проломив лед, покрывавший колею, прочно застряла в ней, и, несмотря на все усилия садовника, пытающегося приподнять колесо, и проклятия и удары кнутом, которые кучер сыпал на лошадей, экипаж не двигался с места.

Это происшествие было просто даром Неба. Гастон не мог оставить двух женщин в столь затруднительном положении, тем более, что садовник, увидев своего земляка Ована, который было не признал его самого под капюшоном, попросил его о любезности. Всадники спешились, а так как добрая сестра-августинка была в великом страхе, дверцу кареты открыли, и женщины вышли на дорогу. С помощью Гастона и Ована экипаж удалось вытащить из рытвины, в которую он попал. Дамы снова сели в карету, и все вместе отправились дальше.

Но знакомство уже состоялось, причем началось оно с оказанной услуги, что поставило Гастона в чрезвычайно выгодное положение. Приближалась ночь, и сестра Тереза робко осведомилась у шевалье, безопасна ли дорога. Бедная августинка, никогда до сих пор не покидавшая монастыря, полагала, что большие дороги кишмя кишат ворами. Гастон не стал в полной мере успокаивать ее: он сказал ей только, что пока им по пути и поскольку она тоже должна сделать остановку в Ансени, он со слугой с этого места будут сопровождать экипаж. Это предложение сестра Тереза сочла очень галантным, приняла его без малейших колебаний и совершенно успокоилась. Во время всей этой маленькой комедии Элен прекрасно играла свою роль: вот доказательство того, что, сколь бы проста и наивна ни была молодая девушка, в ней дремлет инстинкт притворства, только и ждущий своего часа, чтобы раскрыться. Путники продолжали двигаться к Ансени, и, так как дорога была узкой, ухабистой и скользкой, Гастон ехал все время рядом с дверцей кареты, что позволило сестре Терезе задать ему несколько вопросов. Она узнала от него, что его зовут шевалье де Ливри и что он брат одной из самых любимых монастырских воспитанниц, три года назад вышедшей замуж за Монлуи. Успокоенная знакомыми именами, сестра Тереза не нашла ничего неуместного в том, что шевалье сопровождал их, и Элен постаралась больше не обсуждать с ней это решение.