Двадцать лет спустя - Дюма Александр. Страница 8
— Еще бы! — сказал Мазарини.
— Так вот, монсеньер, четыре человека решили спасти ее. Эти четыре человека не были ни принцы, ни герцоги, ни люди влиятельные, ни даже богачи: это были четыре солдата, у которых не было ничего, кроме храбрейшего сердца, сильной руки и длинной шпаги. Они отправились в путь. Министр знал об их отъезде и расставил повсюду людей, чтобы помешать им достигнуть цели. Трое из них были выведены из строя врагами, гораздо более многочисленными, чем они; но один добрался до порта, убил или ранил пытавшихся его задержать, переплыл море и привез королеве украшение, которое она в назначенный день могла приколоть к своему плечу. Это чуть не погубило министра. Что вы скажете об этом подвиге, монсеньер?
— Великолепно! — проговорил Мазарини задумчиво.
— Я знаю за ним еще десяток таких дел.
Мазарини не отвечал: он размышлял. Прошло несколько минут.
—У вас ко мне нет больше вопросов, монсеньер, — спросил Рошфор.
— Так д'Артаньян был одним из этих четырех людей, говорите вы?
— Он-то и вел все дело.
— А кто были другие?
— Монсеньер, позвольте мне предоставить д'Артаньяну самому назвать их вам. Это были его друзья, а не мои; он один только был связан с ними, а я даже не знаю их настоящих имен.
— Вы мне не доверяете, дорогой господин де Рошфор. Ну, все равно, я буду откровенен до конца: мне нужны они, нужен он, нужны все.
— Начинайте с меня, монсеньер, раз вы послали за мной и я здесь, а потом уж вы займетесь ими. Не удивляйтесь моему любопытству. Проведя пять лет в тюрьме, станешь беспокоиться, куда тебя пошлют.
— Вы будете моим доверенным лицом, дорогой господин де Рошфор. Вы поедете в Венсен, где заключен герцог Бофор, и будете стеречь его, не спуская глаз. Как! Вы, кажется, недовольны?
— Вы предлагаете мне невозможное, — ответил разочарованный Рошфор, повесив голову.
— Как — невозможное? Почему же это невозможно?
— Потому, что герцог Бофор мой друг; или, вернее, я один из его друзей; разве вы забыли, монсеньер, что он ручался за меня королеве?
— Герцог Бофор стал с тех пор врагом государства.
— Я это допускаю, монсеньер; но так как я не король, не королева и не министр, то мне он не враг, и я не могу принять ваше предложение.
— Так вот что вы называете преданностью! Поздравляю вас. Ваша преданность к немногому вас обязывает, господин Рошфор.
— И затем, монсеньер, вы сами понимаете, что выйти из Бастилии для того, чтобы перебраться в Венсен, значит, только переменить одну тюрьму на другую.
— Скажите сразу, что вы принадлежите к партии Бофора, — это будет, по крайней мере, откровенно с вашей стороны.
— Монсеньер, я так долго сидел взаперти, что теперь хочу примкнуть только к одной партии, к партии свежего воздуха. Пошлите меня с поручением куда хотите, назначьте мне какое угодно дело, но в чистом поле, если возможно.
— Мой милый господин де Рошфор, — сказал насмешливо Мазарини, — вы увлекаетесь в своем усердии. Вы все еще воображаете себя молодым, благо сердце ваше еще молодо; но сил у вас не хватит. Поверьте мне: все, что вам теперь нужно, это отдых. Эй, кто-нибудь!
— Итак, вы ничего не решили насчет меня, монсеньер?
— Напротив, я уже решил.
Вошел Бернуин.
— Позовите стражника, — сказал он, — и будьте подле меня, — прибавил он шепотом.
Вошел стражник. Мазарини написал несколько слов и отдал записку, потом, кивнув головой, сказал:
— Прощайте, господин де Рошфор.
Рошфор почтительно поклонился.
— Кажется, монсеньер, — сказал он, — меня опять отвезут в Бастилию?
— Вы очень догадливы.
— Я возвращаюсь туда, монсеньер, но, повторяю, вы делаете большую ошибку, не воспользовавшись мной.
— Вами, другом моих врагов!
— Что прикажете делать? Вам следовало сделать меня врагом ваших врагов.
— Уж не думаете ли вы, господин де Рошфор, что вы один на свете? Уверяю вас, я найду людей получше вас.
— Желаю вам удачи, монсеньер.
— Хорошо, ступайте, ступайте. Кстати: бесполезно писать мне, господин де Рошфор, — ваши письма все равно затеряются.
— Оказывается, я таскал каштаны из огня для других, а не для себя, — проворчал, выходя, Рошфор. — Уж если д'Артаньян не останется мной доволен, когда я расскажу ему сейчас, как расхвалил его, то, значит, трудно ему угодить. Черт, куда это меня ведут?
Действительно, Рошфора повели по узенькой лестнице, вместо того чтобы провести через приемную, где ожидал д'Артаньян. На дворе он увидел карету и четырех конвойных, но между ними не было его друга.
«Ах, так! — подумал Рошфор. — Это придает делу совсем другой оборот.
И если на улицах все так же много народу, то мы постараемся доказать Мазарини, что мы, слава богу, еще способны на нечто лучшее, нежели сторожить заключенных».
И он так легко вскочил в карету, словно ему было двадцать пять лет.
Глава 4. АННА АВСТРИЙСКАЯ В СОРОК ШЕСТЬ ЛЕТ
Оставшись вдвоем с Бернуином, Мазарини просидел несколько минут в раздумье; теперь он знал многое, однако еще не все. Мазарини плутовал в игре; как удостоверяет Бриенн, он называл это «использовать свои преимущества». Он решил начать партию с д'Артаньяном не раньше, чем узнает все карты противника.
— Что прикажете? — спросил Бернуин.
— Посвети мне, — сказал Мазарини, — я пойду к королеве.
Бернуин взял подсвечник и пошел вперед.
Потайной ход соединял кабинет Мазарини с покоями королевы; этим коридором кардинал в любое время проходил к Анне Австрийской.
Дойдя по узкому проходу до спальни королевы, Бернуин увидел там г-жу Бове. Она и Бернуин были поверенными этой поздней любви. Г-жа Бове пошла доложить о кардинале Анне Австрийской, которая находилась в своей молельне с юным королем Людовиком XIV.
Анна Австрийская сидела в большом кресле, опершись локтем на стол, и, склонив голову на руку, смотрела на царственного ребенка, который, лежа на ковре, перелистывал толстую книгу о войнах и битвах. Анна Австрийская была королевой, умевшей скучать с царственным величием; иногда она на целые часы уединялась в своей спальне или молельне и сидела там, не читая и не молясь.
В руках короля был Квинт Курций, история Александра Македонского, с гравюрами, изображающими его великие дела.
Госпожа Бове с порога молельни доложила о кардинале Мазарини.
Ребенок приподнялся на одно колено, нахмурил брови и спросил у матери:
— Почему он входит, не испросив аудиенции?
Анна слегка покраснела.
— В такое трудное время, как теперь, — сказала она, — нужно, чтобы первый министр мог в любой час докладывать королеве обо всем, что творится, не возбуждая любопытства и пересудов придворных.
— Но Ришелье, кажется, так не входил, — настаивал ребенок.
— Как вы можете знать, что делал Ришелье? Вы были тогда совсем маленьким, вы не можете этого помнить.
— Я и не помню, но я спрашивал других, и мне так сказали.
— А кто вам это сказал? — спросила Анна с плохо скрытым неудовольствием.
— Кто? Я знаю, что не надо никогда называть тех, кто отвечает на мои расспросы, — ответил ребенок, — не то мне никто больше ничего не скажет.
В эту минуту вошел Мазарини. Король встал, захлопнул книгу и, положив ее на стол, продолжал стоять, чтобы заставить стоять и кардинала.
Мазарини зорко наблюдал эту сцену, пытаясь на основании ее разгадать предшествующую. Он почтительно склонился перед королевой и отвесил королю низкий поклон, на который тот ответил довольно небрежным кивком головы. Но взгляд матери упрекнул его за это проявление ненависти, которою Людовик XIV с детства проникся к кардиналу, и, в ответ на приветствие министра, он заставил себя улыбнуться.
Анна Австрийская старалась прочесть в лице Мазарини причину его непредвиденного посещения; обычно кардинал приходил к ней, лишь когда она оставалась одна.
Министр сделал едва заметный знак головой. Королева обратилась к г-же Бове.