Две королевы - Дюма Александр. Страница 30

От этой связи родился мальчик, которого на протяжении всего его детства называли просто «сын Луизон»; Месье был большой эгоист, он совсем не заботился о ребенке и бросил бы его, если бы не Мадемуазель, столь же наделенная духом противоречия, как и ее отец. Однажды, поссорившись с ним, она решила подшутить над родителем и взяла ребенка к себе, признала как брата, купила ему поместье Шарни, присвоила мальчику это имя вместе с титулом шевалье, затем сделала его графом. Мадемуазель воспитывала его на свои деньги, даже купила ему полк.

Добрые чувства к графу де Шарни не ослабевали все то время, пока она была в ссоре с Месье, но несколько утихли после их примирения и заметно сошли на нет со смертью герцога Орлеанского. Использовав как предлог какие-то безрассудства бастарда, свойственные молодости, Мадемуазель почти совсем отказалась от бедняги. Устав добиваться признания во Франции, где его гнали отовсюду, граф уехал искать счастья в Испанию, но и эта страна не принесла ему большой удачи.

Он буквально прозябал в то время, когда его заметила королева; вечером она заговорила о нем с королем.

Тот выслушал Марию Луизу с подчеркнутым безразличием, и как только она выразила желание принять графа, выразил крайнее удивление и запретил ей это делать.

— Как! — воскликнула Мария Луиза. — Ты запрещаешь мне встречаться с двоюродным братом моего отца?

— Он бастард, он пропитан французскими идеями и будет способствовать лишь укреплению их в тебе.

— Он беден, государь, и это позор для меня и моих родных.

— Для его родных — возможно, что же касается тебя, то у испанской королевы нет иных родственников, кроме тех, кто имеет отношение ко мне.

— О ваше величество! Неужели, чтобы быть королевой Испании, надо попирать законы природы?

— Я не мешаю тебе писать во Францию, получать оттуда письма; твоя мачеха, надеюсь, не дает тебе передышки. Эта принцесса Пфальцская, эта Мадам, — не невестка великого короля, а писарь!

Всякий раз, когда появлялся повод поиздеваться над французами или тем, что имело отношение к Франции, король его не упускал. Королева позволила ему высказаться, но еще раз попробовала настоять на встрече с графом де Шарни; ей было отказано, и Мария Луиза заплакала от гнева и обиды.

— Не будет ли мне позволено хотя бы оказать ему помощь? Не станешь же ты вести себя как дикарь, запретив мне и это?

Но упрашивать короля пришлось довольно долго; наконец Мария Луиза добилась того, о чем просила, и на следующее же утро прежде всего решила отправить к графу Наду, снабдив его значительной суммой и письмом. Взволнованным голосом она поручила карлику передать бедному изгнаннику тысячу слов сожалений: королева не может встретиться с ним, она не свободна, это всем известно, и Шарни должен ее понять.

Когда карлик уже собирался уходить, чтобы выполнить поручение Марии Луизы, в комнату с одной стороны вошла герцогиня де Терранова, а с другой — главный мажордом: должности обоих давали им это исключительное право. Главная камеристка быстро подошла к маленькому человечку и спросила его, что он несет и откуда это золото.

— Я выполняю приказ ее величества, — ответил карлик.

— Это правда?

— Да, правда.

— А нельзя ли узнать, к кому вы посылаете этого милого гонца?

— С разрешения короля я посылаю его к графу де Шарни, моему кузену.

— К графу де Шарни! Еретику, посещающему мессу только по воскресеньям, не чаще, к человеку, который всю свою жизнь только и делает, что подвергает нападкам Святую инквизицию! Простите меня, сударыня, но ваше величество не пошлет деньги этому господину и ничего не сделает для него, а что касается предоставления ему аудиенции, то я скорее допустила бы сюда самого ничтожного монаха-прислужника из самого ничтожного нищенствующего ордена.

— Что это значит, герцогиня? Разве я не хозяйка тому, что мне принадлежит? Разве не могу распоряжаться этим по своему усмотрению?

— Нет, сударыня. Обязанность следить за тем, что происходит в ваших покоях, возложена на меня, я отвечаю за все, что здесь находится и что делается. Мне пришлось бы отчитываться за эту сумму перед вашим повелителем королем, и я не хочу, чтобы меня обвинили в столь дурном применении этих денег. Нада, сейчас же отдай мне кошелек!

— Прикажете отдать его? — спросил карлик у королевы.

— Нет, — ответила она. — Иди и исполняй мое поручение.

— А я запрещаю тебе это, — с остервенением воскликнула дуэнья, — и, если ослушаешься, прикажу высечь тебя и бросить в тюрьму!

— Ах, госпожа, защитите меня, — заплакав, взмолился карлик, — она ведь сделает то, что говорит.

— Отдай деньги мне, бедный малыш, и не бойся, я буду защищать тебя, мой верный слуга, что бы ни случилось. Придется найти другого гонца, которому не страшна эта мегера.

Королева почти всегда говорила с Надой по-французски — герцогиня не знала нашего языка; что же касается г-на де Асторга, то он прекрасно говорил на нем, но в присутствии врагов и виду не подавал, что все понимает. Однако в этих обстоятельствах герцог пренебрег осторожностью и, низко склонившись перед своей повелительницей, спросил ее, что она хотела послать графу де Шарни.

Удивленная королева посмотрела на него и в смущении довольно невнятно произнесла:

— В этом кошельке было пятьдесят тысяч экю.

— Прекрасно, сударыня, пусть ваше величество больше не беспокоится: гонец найден и ваши распоряжения будут выполнены сегодня же вечером.

Герцогиня смотрела то на королеву, то на главного мажордома, гнев душил ее — она ничего не понимала и лишь увидела, что герцог де Асторга вышел; удивленная королева положила кошелек в свой карман, а Нада спрятался, задыхаясь от смеха.

Камеристка прежде всего ударила карлика ногой, отчего он тотчас поменял тон, а затем надменным тоном заявила королеве:

— Я еще узнаю, одобряет ли его величество то, что главный мажордом королевы беседует с ней на языке, пользоваться которым запрещено при дворе, а также спрошу, должна ли я служить предметом для насмешек ничтожному ублюдку, который с соизволения хозяйки проявляет неуважение ко мне.

Сказав это, она повернулась и вышла, не засвидетельствовав королеве ни малейшего знака почтения.

— Ну, почему я так несчастна, Нада? Бывает ли положение хуже моего?

— Госпожа, герцог отправит бедному графу пятьдесят тысяч экю из своих средств, и желание вашего величества будет исполнено.

— Неужели ты думаешь, дитя мое, что я не верну их ему? Отправляйся сейчас же и вручи герцогу этот кошелек от моего имени.

— Он не возьмет его, сударыня, иначе старая колдунья догадается, что вы передали эти деньги, несмотря на ее запрет, и Бог знает, какая тогда начнется травля!

— Отнеси его, я так хочу.

— Я выполнил бы приказ вашего величества, даже если вы повелели бы мне умереть; поэтому я пойду во дворец герцога де Асторга, хотя и опасаюсь последствий…

Карлик выполнил поручение и передал кошелек герцогу. Тот принял его, точнее, он взял сам кошелек из василькового атласа с вышитыми вензелями королевы, сказав, что будет хранить его как самую драгоценную реликвию. А деньги герцог вернул Наде, велев передать ее величеству, что он станет несчастнейшим из смертных, если она заставит его взять их.

— Я буду благословлять королеву каждый день за то, что она позволила мне услужить ей такой безделицей, для меня это мгновение останется самым прекрасным в жизни. К тому же герцогиня де Терранова, несомненно, поинтересуется золотом и надо будет показать ей его, иначе король все узнает. И мы — королева, я и ты — станем жертвами главной камеристки; выбор — за ее величеством.

Королева с большим трудом позволила себя убедить, хотя что значили пятьдесят тысяч экю для герцога де Асторга? В Испании имеется пять или шесть сеньоров, что побогаче иных королей.

Все последующие дни за королевой слишком пристально следили, так что она и подумать не могла о супруге коннетабля, а бедняжка изнывала от нетерпения и надеялась в этой жизни только на нее. Король был довольно сильно задет этим случаем с графом де Шарни, а королева рикошетом была задета еще больше. Госпожа де Терранова стала вести себя как надзирательница и не позволяла ей разговаривать с кем бы то ни было в свое отсутствие; Нада был удален из покоев королевы в первую очередь.