Графиня де Шарни. Том 1 - Дюма Александр. Страница 38

— Государь! — подхватила королева. — Если маркиз де Фавра так говорит, вы, ваше величество, можете быть уверены в том, что это чистая правда.

— Да, — кивнул король, — однако мое положение далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава; Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, крепость Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировала, я же…

— Вы же окружены парижанами, — нетерпеливо перебила его королева, — четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.

— Ну, ну, сударыня…

— Король Станислав рисковал только тюрьмой, в крайнем случае — смертью, а мы… Король остановил ее взглядом.

— Разумеется, последнее слово за вами, государь, — продолжала королева, — вы сами должны решить, что нам делать.

И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.

— Господин де Фавра! — обратилась она к маркизу. — Я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Мне показалось, что они оба исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; что бы ни произошло, — ежели предположить, что нечто произойдет, — они могут положиться на королеву Французскую; королева их не оставит: она — дочь Марии-Терезии и умеет ценить смелость.

Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он подхватил:

— Так вы говорите, маркиз, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?

— Да, государь.

— Какие же?

— Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Шапока, супруга померанского наместника, говорившая на немецком языке, как на родном, передала ему, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом ее супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего страну. Это — тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве короля Французского в том случае, если это нужно сделать тайно, ночной порой…

— А во-вторых? — перебил его Людовик XVI, словно ему было неприятно сравнение с королем Станиславом.

— Во-вторых, государь, можно было с тысячью людей рискнуть пробиться сквозь кольцо московитов; об этом способе я тоже уже упоминал в разговоре с королем Французским и заметил при этом, что у него в распоряжении не одна, а тридцать тысяч человек.

— Вы сами видели, на что мне пришлось употребить эти тридцать тысяч человек четырнадцатого июля, господин де Фавра, — отвечал король. — Перейдем к третьему способу.

— Третье предложение было Станиславом принято; оно заключалось в том, чтобы, переодевшись в крестьянское платье, выйти из Данцига, но не в сопровождении женщины, которая могла бы оказаться в пути обузой, не с тысячью человек, которые все от первого до последнего могли быть перебиты, так и не сумев прорвать кольцо вражеских войск, а отправиться лишь с двумя-тремя надежными людьми, которые всегда пройдут, где угодно. Этот третий способ был предложен господином Монти, французским послом, и поддержан моим родственником генералом Штейнфлихтом.

— Этот план и был принят?

— Да, государь. Если какой-нибудь король окажется в таком же положении, как польский король, или в положении сходном, и, остановившись на этом плане, соблаговолит оказать мне такое же доверие, какое ваш венценосный прадед оказал генералу Штейнфлихту, я мог бы головой поручиться за этот план, в особенности — когда дороги столь безлюдны, как во Франции, а король

— такой прекрасный наездник, как ваше величество.

— Ну, разумеется! — подхватила королева. — Однако в ночь с пятого на шестое октября король мне клятвенно обещал, что никогда не уедет без меня и даже не будет замышлять бегство без моего участия; если король дал слово, он его не нарушит.

— Ваше величество! — воскликнул Фавра, обращаясь к королеве. — Это затрудняет путешествие, но не исключает его. Если бы я имел честь руководить подобной экспедицией, я взялся бы доставить королеву, короля и членов королевской семьи целыми и невредимыми в Монмеди или в Брюссель точно так же, как генерал Штейнфлихт в целости и невредимости доставил короля Станислава в Мариенвердер.

— Слышите, государь?! — вскричала королева. — Я думаю, что нам нечего бояться с таким человеком, как маркиз де Фавра.

— Да, ваше величество, — согласился король. — Я тоже так думаю. Однако время еще не пришло.

— Ну что ж, государь, — молвила королева, — ждите, как тот, кто смотрит на меня с портрета. Один вид его, как мне кажется, должен был бы дать вам лучший совет… Ждите, пока вас не вынудят вступить в бой; ждите, пока вас не посадят в тюрьму, пока под вашими окнами не построят эшафот… Сегодня вы говорите: «Слишком рано!», а тогда будете вынуждены признать: «Теперь слишком поздно!» — Как бы то ни было, государь, я в любую минуту по первому слову вашего величества буду к вашим услугам, — с поклоном промолвил Фавра; он боялся, как бы его присутствие, послужившее причиной размолвки между королевой и Людовиком XVI, не утомило короля. — Мне остается лишь предложить моему повелителю свою жизнь: ваше величество, вы можете располагать мною!

— Хорошо, маркиз, — молвил король, — взамен я подтверждаю данное вам королевой обещание позаботиться о маркизе и о ваших детях.

На сей раз король явно отпускал его; маркиз был вынужден удалиться, и, несмотря на то, что ему очень хотелось продолжить беседу, он, видя, что его поддерживает только королева, да и то лишь взглядом, пятясь вышел из комнаты.

Королева провожала его глазами до тех пор, пока за ним не упала портьера.

— Ах, ваше величество! — воскликнула она, протягивая руку к полотну Ван-Дейка. — Когда я приказала повесить этот портрет в вашей спальне, я думала, что он лучше на вас повлияет.

И она с высокомерным видом, словно не желая продолжать разговор, пошла в альков, потом внезапно остановилась со словами:

— Государь! Признайтесь, что маркиз де Фавра — не первый, кого вы принимали нынче утром.

— Да, ваше величество, вы правы; еще раньше у меня был доктор Жильбер. Королева вздрогнула.

— А-а, я так и думала! И доктор Жильбер, насколько я понимаю…

— ..Совершенно со мной согласен: мы не должны уезжать из Франции.

— Может, быть, в таком случае он дает совет, как сделать наше пребывание здесь возможным?

— Да, ваше величество, он дает такой совет. К несчастью, я нахожу его если и не плохим, то уж, несомненно, невыполнимым.

— Что же он советует?

— Он хочет, чтобы мы купили на год Мирабо.

— За сколько? — спросила королева.

— За шесть миллионов... и одну вашу улыбку. Королева глубоко задумалась.

— Возможно, это неплохой способ…

— Да, однако вы от него откажетесь, не так ли, ваше величество? — спросил король.

— Я не говорю ни «да», ни «нет», государь, — отвечала королева; лицо ее приняло в это мгновение угрожающее выражение, какое бывает у ангелов зла в минуту их торжества, — надо об этом подумать…

Уже выходя, она прибавила, едва слышно:

— И я об этом подумаю!

Глава 20. ГЛАВА, В КОТОРОЙ КОРОЛЬ ЗАНИМАЕТСЯ СЕМЕЙНЫМИ ДЕЛАМИ

Оставшись в одиночестве, король постоял с минуту, потом, словно испугавшись, что королева может вернуться, он подошел к двери, в которую она вышла, отворил ее и выглянул в приемную.

Он увидел там только лакеев.

— Франсуа! — позвал он вполголоса.

Камердинер, поднявшийся при виде короля и вытянувшийся в ожидании приказаний, немедленно подошел, и когда король вернулся в свою комнату, лакей вошел вслед за ним.

— Франсуа! Вы знаете, где находятся апартаменты графа де Шарни? — спросил король.

— Государь! — отвечал камердинер, тот самый, который был допущен к королю после десятого августа и оставил мемуары о последних днях его правления. — У графа де Шарни вообще нет апартаментов; он занял мансарду на чердаке павильона Флоры.