Графиня де Шарни. Том 2 - Дюма Александр. Страница 36
— Да, пожалуй, это привлечет на нашу сторону некоторых конституционалистов. Хорошая мысль, господин де Лакло.
Остаток петиции был выдержан в том же духе, который был задан ей ее вдохновителем.
Назавтра Петион, Бриссо, Дантон, Камил Демулен и Лакло собрались у якобинцев. Они принесли петицию.
В зале было почти пусто.
Все были у фейанов.
Барнав не ошибся: почти все якобинцы покинули клуб.
Петион тотчас же помчался к фейанам.
Кого он обнаружил там? Барнава, Дюпора и Ламета, пишущих обращение к обществам якобинцев в провинции, в котором те оповещались, что Якобинского клуба более не существует и что члены его перешли к фейанам, образовав «Общество друзей Конституции.»
Таким образом объединение, созданное с таким трудом и накрывшее, подобно сети, всю Францию, только что прекратило существование, парализованное нерешительностью.
Кому поверят, кому подчинятся старые или новые якобинцы?
А в это время будет произведен контрреволюционный государственный переворот, и народ, лишенный опоры, усыпленный своей верой в тех, кто бодрствует за него, проснется побежденный и скованный по рукам и ногам.
Речь шла о том, чтобы противостоять буре.
Каждый клуб напишет свое обращение и пошлет его в провинцию, туда, где он надеется получить наибольшую поддержку.
Ролан был чрезвычайным депутатом от Лиона и пользовался большим влиянием среди населения второй столицы королевства; Дантон, перед тем как отправиться на Марсово поле, где надо было за отсутствием якобинцев, которых так и не смогли найти, заставить народ подписать петицию, зашел к Ролану, объяснил ему положение и предложил незамедлительно послать к лионцам обращение, составить которое поручили Ролану.
Народ Лиона протянет руку народу Парижа и одновременно с ним подаст обращение.
Вот это-то обращение, составленное мужем, и переписывала г-жа Ролан.
А Дантон отправился к своим друзьям на Марсово поле.
Когда он туда прибыл, там как раз заканчивался большой спор.
Посередине огромного поля был воздвигнут к празднику четырнадцатого июля Алтарь отечества, оставшийся здесь, словно напоминание о прошлом.
Выглядел он точно так же, как алтарь, воздвигнутый в честь праздника Федерации в 1790 году, который мы уже описывали, и представлял собой платформу с лестницами, ориентированными по четырем сторонам света.
На Алтаре отечества находилась картина, изображающая триумф Вольтера, который состоялся двенадцатого июля, а на картине — афиша кордельеров с клятвой Брута.
Спор произошел из-за тех трех слов, что вставил в петицию Лакло.
Они чуть было не проскочили незамеченными, но вдруг человек, принадлежащий, если судить по его наряду и манерам, к представителям народа, с простотой, граничащей с грубостью, остановил чтеца:
— Стой! Тут надувают народ!
— То есть как это? удивился чтец.
— Этими вот словами: «Всеми конституционными средствами. — вы меняете шило на мыло, восстанавливаете королевскую власть, а мы больше не желаем короля!
— Долой королевскую власть! Долой короля! — закричали многие присутствующие.
Забавно, но именно якобинцы встали на защиту королевской власти.
— Господа! Господа! — закричали они. — Одумайтесь! Уничтожение королевской власти и низложение короля означает установление республики, а мы еще не созрели для нее!
— Не созрели? — бросил человек из народа. — Не беда. Парочка солнечных дней наподобие Варенна, и мы созреем.
— Голосовать! Голосовать петицию!
— Голосовать! — поддержали те, кто кричал: «Долой короля!»
Пришлось голосовать.
— Кто против Людовика Шестнадцатого и любого другого короля? — подняв руку, спросил неизвестный.
Подавляющее большинство вскинуло руки, так что спрашивать, кто за короля, не понадобилось.
— Хорошо, — сказал подстрекатель. — Завтра, в воскресенье семнадцатого июля, весь Париж соберется здесь, чтобы подписать петицию. Я, Бийо, беру на себя оповестить парижан.
Как только прозвучало это имя, все тут же узнали несгибаемого фермера, который сопровождал адъютанта Лафайета, арестовал в Варенне короля и доставил его в Париж.
Вот так обошел самых дерзких кордельеров и якобинцев — и кто же? Человек из народа, иными словами, инстинкт масс. Хорошо еще, Камил Демулен, Дантон, Бриссо и Петион объявили, что, по их мнению, подобные действия парижского населения могут привести к буре и потому очень важно прежде всего получить в ратуше разрешение на завтрашнее собрание.
— Ладно, — согласился Бийо, — получайте, а не получите, тогда этим займусь я.
Камил Демулен и Бриссо взялись получить разрешение.
Байи в ратуше не оказалось, там был только первый синдик. На себя он брать ничего не стал, не отказал, но и не дал разрешения, ограничившись тем, что в разговоре одобрил петицию.
Камил Демулен и Бриссо вышли из ратуши, уверенные, что разрешение ими получено.
Первый синдик тотчас сообщил Национальному собранию о просьбе, которая ему только что была заявлена.
Национальное собрание этим сообщением было застигнуто врасплох.
Оно до сих пор ничего еще не постановило относительно положения Людовика XVI, который бежал, был лишен королевского сана, задержан в Варенне, доставлен в Тюильри и содержался там с двадцать шестого июня на положении пленника.
Дальнейшие проволочки были уже невозможны.
Деменье, усиленно рядившийся во врага королевского семейства, предложил проект декрета следующего содержания:
«Приостановление исполнительной власти продлится до тех пор, пока конституционный акт не будет представлен королю и король не примет его.»
Декрет, представленный в семь вечера, в восемь был принят подавляющим большинством.
Таким образом, петиция народа оказывалась ненужной: король, отстраненный от власти до дня, когда он примет Конституцию, самим фактом принятия ее вновь становился, как прежде, королем.
Значит, всякий, кто потребует низложения короля, конституционно поддержанного Национальным собранием, после того как король согласится вновь исполнять свои обязанности, станет мятежником.
А поскольку положение было крайне серьезно, мятежников будут преследовать всеми способами, какие закон предоставит своим представителям.
Вечером в ратуше произошло заседание муниципального совета во главе с мэром.
Оно открылось в половине десятого вечера.
В десять было постановлено, что завтра, семнадцатого июля, в восемь утра декрет Собрания, отпечатанный и расклеенный на стенах, будет под барабанный бой объявляться на всех перекрестках должностными лицами и городскими приставами, которых будет сопровождать вооруженный эскорт.
Через час после принятия этого решения о нем стало известно в Якобинском клубе.
Якобинцы чувствовали, что они слишком слабы; после того как большинство ушло от них к фейанам, они остались без союзников и без сил.
И они покорились.
Сантер из Сент-Антуанского предместья, пивовар, прославившийся после взятия Бастилии, которому предстояло сменить Лафайета на посту командующего национальной гвардией, взялся пойти на Марсово поле и от имени клуба изъять петицию.
Кордельеры оказались еще осторожней.
Дантон объявил, что проведет завтрашний день в Фонтене-су-Буа, где у его тестя, владельца лимонадного завода, был сельский домик.
Лежандр пообещал ему приехать туда вместе с Демуленом и Фрероном.
Роланы получили записку, в которой им сообщали, что уже нет нужды отсылать в Лион их обращение.
Все то ли провалилось, то ли откладывалось.
Вот-вот должно было пробить полночь, и г-жа Ролан только-только закончила переписывать обращение, как вдруг пришла записка от Дантона, из которой ничего невозможно было понять.
А в это время два человека сидели в задней комнате кабачка у заставы Гро-Кайу, допивая третью бутылку вина за пятнадцать су, и заканчивали обсуждение одного весьма необычного плана.
То были куафер и инвалид.
— Забавные у вас идеи, господин Лажарьет! — заявил инвалид, тупо и похабно хохоча.