Изгнанник - Джейкс Брайан. Страница 4

— Блик Булава, говоришь? — На сей раз из-за мебели торчала острая мордочка Милы, жены Тори. — Как же, слыхали. Говорят, он великий воин. Так он здесь? Буду рада с ним познакомиться.

Не так-то просто оказалось убедить дядюшку Блуна и тетушку Умму выйти из дому, зато малышей уговаривать не пришлось: легендарный боец барсук не вызывал у них ни малейшего страха. А лисы, все это время находившиеся под прицелом свирепого взгляда Скарлета, боялись даже морды оторвать от грязной земли. Осмелевший дядюшка Блун все же вышел и тут же принялся палкой дубасить лисиц.

— Урр, дядюшка, уважаемый Блик, чай, сам решит, что делать с негодяями! — вырвав у старика палку, произнес Бруф.

Тори поведал своим спасителям, каким страданиям подвергли их лисицы. Блик слушал и с умилением поглядывал на маленьких кротят, которые лакали дождевую воду у него из лапы. Наконец он схватил дубину и, подмигнув Скарлету, произнес:

— Прежде чем вынести приговор злодеям, я хочу взглянуть в их гнусные морды.

Чумазые лисицы разом взвыли и затрепетали от страха.

— Значит, это вы мучили детей и стариков, вы преследовали беззащитных? Что скажете в свою защиту?

Старый лис открыл было рот, но удар соколиного крыла лишил его дара речи. Скарлет туго знал свое дело. Со страшным видом он взлетал вверх и пикировал вниз.

— Блик, — обратился он наконец к барсуку, — мерзавцам даже сказать нечего. Считаю, что они злодеи и наши враги. Надо предать их смерти.

— Пощади нас, мы ничего дурного не хотели! — в один голос жалобно завопила лисья банда, уткнувшись носами в мокрую землю.

Скарлет подмигнул Блику, тот взял дубину и медленно завертел ею в лапе, размышляя вслух:

— Хмм, если прикончить их прямо здесь, пожалуй, это огорчит малышей, к тому же придется копать яму и хоронить трупы… — Блик подмигнул Тори, который схватил его мысль на лету. — Что скажешь на это? Страдала-то твоя семья.

С печальным видом Тори Лингл вышагивал по загривкам лисиц, прижимая их морды к земле:

— Может, завести их куда-нибудь подальше и там укокошить? Чего с ними церемониться? Впрочем, дело твое, Блик.

Лисий вой стал просто невыносим, и Блик был вынужден цыкнуть, чтобы те замолкли. Потом он достал крупный лист лилии и, слегка надорвав его с краю, сложил вдвое, поместил между лап, вставил в рот и свистнул.

— А у тебя так выйдет? — как бы невзначай поинтересовался он, передавая лист Тори Линглу.

У ежа звук вышел еще громче.

— В молодости я обожал делать свистульки из листков. А почему ты спрашиваешь?

Вместо ответа барсук повернулся к лисам и строго сказал:

— Отныне у каждой доброй зверюшки будет при себе такой листок. В случае опасности свист услышит сокол или другие птицы. И тогда вам несдобровать. А теперь убирайтесь на север и, коль вздумаете вернуться, пеняйте на себя. Мне сообщат об этом те, кому вы угрожали, и я, Блик, торжественно клянусь своей булавой, что отыщу вас и больше не ждите от меня пощады. Ясно?

Лисицы, онемев от страха, склонили головы и отчаянно закивали. Блик принялся угрожающе вертеть булавой, перекидывая ее из одной лапы в другую и с каждым словом говоря все громче и громче, так что под конец разразился оглушительным рычанием:

— Ну-ка покажите мне, как сверкают ваши пятки. На север марш!

И пятеро дюжих зверей припустили что было мочи, словно сам черт наступал им на пятки. Очень скоро их топот затих вдали. На какое-то время у порога дома Дуббо и Лингла воцарилась тишина, которую вскоре нарушил дружный хохот.

Оба семейства принялись наперебой знакомиться со своим спасителем. Ежата и кротята первый раз в жизни увидели такого крупного пушистого зверя. Вскарабкавшись к нему на плечи, они радостно поглаживали золотистую меховую полосу на голове.

— Тут это… как на меховой горе!

— Большой хороший зверь!

Барсук стоял, почти не дыша, млея от восторга и боясь уронить или придавить малюток.

Гостеприимно предоставив Блику и Скарлету свое жилище, хозяева отправились на поиски пищи в близлежащий лес. Двое друзей устроились на толстых тростниковых циновках и безмятежно заснули.

Во сне Блик слышал шум плещущихся волн, видел светлый песчаный берег, море и гору. И ему до боли захотелось оказаться там! Однако вожделенный берег казался далеким и недостижимым. Тогда низкий голос — голос другого взрослого барсука — пропел ему:

К завтраку Блика разбудили малыши. Посреди пещеры стояла плоская каменная печь, где на огне готовились всевозможные кушанья. Бруф Дуббо подал гостям кружки, а ежиха обратилась к гостям с торжественной речью:

— Примите нашу благодарность за то, что спасли нас от лисиц. Отныне наш дом — это ваш дом, живите здесь сколько пожелаете. Однако соловья баснями не кормят, так что угощайтесь, друзья.

Стол ломился от всевозможных блюд — столько вкуснятины Блику со Скарлетом и во сне не снилось. Суп из молодого лука и лука-порея, горячий черный хлеб с паштетом из буковых орешков, салат из лесных трав и огромный яблочно-сливовый десерт. Последний очень пришелся по вкусу малышам, и они щедро поливали его медом.

Присвистывая и причмокивая от удовольствия, старый дядюшка Блун хлебал суп из деревянной плошки.

— А я уж решил, что вовсе… это самое… зачахну с голоду. Гурр! До чего же все вкусно! Сто лет во рту ничего не держал!

Барсук на аппетит не жаловался, но хлебосольные хозяйки и слышать не хотели, когда он от чего-нибудь отказывался.

— Кушайте на здоровье, теперь, когда вы нас, значит… спасли, мы можем собрать в нашем лесу чего только душа пожелает.

Так Блик Булава восстановил в этих краях справедливость.

Поздним вечером отдохнувшие, разомлевшие и впервые в жизни наевшиеся до отвала барсук с соколом подползли к огню. Старая кротиха тетушка Умма извлекла откуда-то прелюбопытнейший инструмент, этакий «шест-оркестр»: барабан, шест с колокольчиками и двумя струнами — все на одной подставке. Умма стала щипать струны, дергать за колокольчики и пристукивать задней лапой по барабану. Малыши так развеселились, что им было не до сна. Хлопая в ладоши и притопывая в такт музыке, они скакали вокруг печи.

В пещере долго звучали смех и аплодисменты. Оба семейства любили развлекаться от души и знали множество песен и стихов. Наконец, когда в печи тлели последние угли и по теплому жилищу разлился ночной мрак, взрослые и дети стали отходить ко сну.

Первый раз в жизни Блик ощущал себя по-настоящему счастливым. Он тихо вторил сонной малышке, мурлыкавшей на сон грядущий странное четверостишие:

Малышка доходила до конца куплета и начинала сначала, с каждым разом голос ее становился слабее и слабее, пока не смолк совсем. Почему-то эта бессмысленная вереница слов и печальный мотивчик не шли у Блика из головы. Любопытство подмывало его спросить, и он потормошил Тори за плечо:

— Прости за беспокойство. Ты спишь?

— Хм, хм, почти, друг, а что?

— Что это за песенка, которую пела твоя маленькая дочка?

— А, та, у которой забавные путаные слова и приятная мелодия? Это старая история. Моя жена Мила слыхала ее от матери, а та, верно, от своей матери. Теперь ее знают все наши ежата. Глупые слова и милый мотив.