Легенда о Льюке - Джейкс Брайан. Страница 25

С трудом перекрикивая хлопки, топот и бряцанье иголками, вождь племени провозгласил:

— Ущипните меня за лапу и выдерните у меня все иголки! Мартин из Рэдволла, когда ты рядом, можно чувствовать себя в безопасности! Я было подумал, что мои глаза лгут мне. Да я и до сих пор не до конца верю, что ты сделал то, что сделал.

На этом всяческие состязания и закончились. Дальше по программе начинались танцы. С первыми тактами песенки «Два притопа — три прихлопа» бывшие зрители теперь сами лихо отплясывали на арене.

Дюнспайк оставался на месте и некоторое время внимательно смотрел на Мартина и Фолгрима, а потом сказал:

— По-настоящему бесстрашные попадаются очень редко. Взглянув на тебя и на Фолгрима, я сразу понял, что вы оба из этой породы. Я слышал еще о двоих таких: один из них был мышью, как ты, а другая — черной белкой. Про эту пару говорили, что слово «страх» им неведомо.

Мартин насторожился:

— Как их звали? Откуда они были, вождь?

После сытной еды и нескольких кружек пива под названием «Морская Пена» Дюнспайка клонило ко сну:

— Я точно не знаю. У мыши, кажется, было какое-то короткое имя, а белку звали Рангфарл, или как-то в этом роде. Иногда я плохо соображаю, да и голова моя гудит от этих соревнований по иглоборью. Погоди-ка! Я слыхал, что тот, который мышь, пришел с севера, с Северного Берега, а еще… Нет, врать не стану, не помню. Иногда мне кажется, что у меня в голове точно над цветами, что растут на дюнах, порхает множество бабочек!

Мартин ободряюще похлопал старого вождя по плечу:

— Не беда, дружище! Хотя, не скрою, я был бы тебе очень признателен, если бы ты сказал мне, как далеко отсюда Северный Берег.

Дюнспайк откинулся на циновки и широко зевнул:

— Около четырех дней пути. Вы поймете по погоде, что Северный Берег близко. Там резко холодает, и к тому же вы увидите скалистый мыс, он выдается в море. Мартин, у меня глаза слипаются, так что, пожалуй, пожелаю тебе спокойной ночи и приятных снов.

Но Мартин еще долго сидел без сна у очага, когда празднество закончилось и светильники погасили. Вокруг расположились на ночлег песчаные ежи: кто мерно посапывал, кто громко храпел, кто бормотал что-то во сне, иные даже смеялись и напевали обрывки песенок. Непонятно отчего, на Мартина вдруг навалилась страшная тяжесть и к глазам подступили слезы. Чуть позже Воитель понял причину своей тоски. Ведь все это время он смеялся, пел, ел, пил и танцевал, даже не вспоминая о них — о своих отце и матери, которых он почти не помнил и которые когда-то жили в четырех днях пути от места, где он сейчас находился. Перед глазами у него возникла картина: отплывающее от берега судно, снежный зимний день — невыносимо печальное, болезненное воспоминание. Мартин крепко сжал рукоять своего меча: ведь это было единственное, что связывало теперь Воителя с тем мышонком, что стоял тогда на берегу, глядя, как судно исчезает в снежной пелене и холодных волнах. Страшная слабость овладела Мартином из Рэдвол-ла. Он лег и прикрыл глаза. Маленький мышонок на берегу, отплывающее судно, давний зимний день становились все бледнее и бледнее, а потом затерялись в бескрайних просторах сжалившегося над Мартином сна, сна без сновидений.

15

Следующие несколько дней Мартин места себе не находил. Он почти не притрагивался к еде. Воитель сделался необычно молчалив и говорил только тогда, когда к нему обращались и не ответить было нельзя. Завернувшись в одеяло и в кусок парусины, он сидел на корме «Жимолости», не обращая внимания на погоду, которая с каждым днем становилась все холоднее. Дюнспайк и его племя проводили путешественников, снабдив их изрядным запасом вкусной еды. Тримп, да и другим тоже, жаль было расставаться с гостеприимными и такими забавными песчаными ежами. К тому же подавленное настроение Мартина действовало и на всю команду. Это была уже не та веселая компания, что спускалась вниз по ручью.

Лог-а-Лог Фурмо испек кекс со сливовой начинкой по особому рецепту. А подливку из красной смородины ему помогали готовить Тримп и две землеройки. Наконец все уселись под навесом, и Гонфф стал раскладывать кушанье. Наделяя каждого большим куском, он приговаривал:

— Налегайте, друзья! От этого кушанья у вас на щеках расцветут розы! Никогда не доводилось пробовать такого удачного пудинга с вареньем!

Фурмо предостерегающе поднял ложку:

— Эй, Гонффо, я тебе уши надеру, если еще раз услышу, как ты называешь мой фирменный сливовый кекс с подливкой «пудингом с вареньем»! Надо же такое сморозить: «Удачный пудинг!» Ха! За кого он нас принимает, барышня? За недотеп каких-нибудь?

Тримп передала Гонффу пустую миску:

— Положи сюда. Надо отнести Мартину. На завтрак он только выпил мятного чая, уже дело к вечеру, а у него во рту маковой росинки не было.

Гонфф положил в миску щедрую порцию:

— Позволь, я ему отнесу, красавица. Я знаю его лучше, чем кто-либо, если не считать моей Коломбины. Как жаль, что ее сейчас нет с нами, да и маленького Гонфлета тоже. Уж они бы сумели развеселить Мартина!

Мордочка Динни расплылась в улыбке:

— Гурр, я не сомневаюсь, что ваш парнишка и ваша милая жена подбодрили бы его, господин Гонфф.

Гонфф сел, поставил миску около себя и вытер глаза какой-то попавшейся под лапу тряпочкой:

— Ты прав, Дин. Я так скучаю по Коломбине и малышу! Я уже совсем не тот беззаботный бродяга, каким был прежде.

Чаггер взобрался на колени к Мышеплуту и обнял его:

— Не плачьте, господин Гонфф, хотите, я буду вашим сыночком?

Мышеплут улыбнулся сквозь слезы:

— Конечно, дорогой, хочу, если только ты больше не ежик, а то их очень уж неудобно обнимать — такие они колючие! Прошу прощения, Тримп. К тебе это не относится.

На корме появился Мартин. Он сбросил с себя одеяло и мешковину и обратился к Фурмо:

— Скажи своим землеройкам, чтобы они поставили парус и сели на весла. Я вижу тот самый мыс.

Фурмо вскарабкался на мачту проворно, как белка. Он вгляделся вдаль и действительно различил темную линию. Спустившись на палубу, он сказал:

— Да, это скорее всего начало Северных Земель. Фолгрим, побудь рулевым и держи курс прямо и только прямо. Гонфф, помоги отвязать канаты. Сегодня пристанем к берегу, если ветер наполнит парус. Шевелитесь, партизаны, покажите нашим друзьям, на что способны гребцы-землеройки!

«Жимолости» пришлось лишь чуть-чуть изменить курс, и она понеслась вперед, подгоняемая юго-восточным ветром. Воитель задал бешеный темп, несмотря на все увещевания Тримп:

— Потише, потише, Мартин, подумай об остальных! Гонфф громко высморкался:

— Вот именно, Тримп, скажи ему, а то мы все упадем на палубу без сил раньше, чем проплывем половину пути. Небезопасно так грести, если перед этим ты наелся до отвала пудинга с вареньем. Уф-ф!

Гребцы-землеройки грубовато захохотали, увидев своего командира Фурмо, который навис над Гонффом с увесистой деревянной ложкой:

— Я тебя предупреждал, негодяй! А ну повторяй за мной: «Сливовый кекс с горячей подливкой»!

Гонфф послушно повторил эти слова. Под эту фразу так славно оказалось грести, что землеройки принялись повторять ее, сгибая и разгибая спины на ударных слогах:

— Сливовый кекс с горячей подливкой! Сливовый кекс с горячей подливкой!

Ни на что больше не отвлекаясь, они гребли и гребли, стараясь не отстать от Мартина, который опять невольно увеличил темп. Они обогнули мыс, когда было уже за полночь. Фурмо отдал приказ сушить весла, и гребцы в изнеможении повалились на палубу. Все, кроме Мартина. Сначала, правда, он тоже лег, но тут же поднялся, стоило только лодке чиркнуть по морскому дну. Мартин напряженно вглядывался в пустынный берег, освещенный бледным лунным светом. На заднем плане, как одинокие часовые, высились скалы, покрытые на вершинах скудной растительностью. Валуны, а также низкорослые и искривленные из-за сильных ветров деревья защищали от чужого взгляда темные пещеры, давно оставленные обитателями. На Мартина нахлынули воспоминания. Каждый выступ скалы, любой песчаный холмик казался ему знакомым. Повернувшись к своим усталым спутникам, Воитель хрипловатым шепотом произнес: