Черная башня - Джеймс Филлис Дороти. Страница 24

– И, пребывая в счастливом неведении о судьбе друг друга на протяжении нескольких десятков лет, вы, разумеется, очень огорчились, обнаружив, что он вдруг взял и умер.

Не поддаваясь на провокацию, Дэлглиш ответил ровным голосом:

– Огорчился сильнее, чем мог ожидать. Мы мало переписывались, только обменивались поздравительными открытками на Рождество, однако в моих мыслях он занимал больше места, чем кое-кто из тех, с кем я встречаюсь ежедневно. Не знаю, почему мне никогда не приходило в голову повидаться с ним… Вечная занятость. И я просто не представляю, как он вписывался в местное общество… Джулиус засмеялся.

– Он так и не вписался. Его рекрутировали, когда Уилфред проходил самую ортодоксальную фазу. Полагаю, чтобы придать Тойнтон-Грэйнж определенную религиозную респектабельность. И в последние месяцы я ощушал между ними явственный холодок. А вы, Генри? Судя по всему, отец Бэддли начал сомневаться, кто именно нужен Уилфреду – священник или гуру. Уилфред подбирает любые обрывки философии, метафизики и ортодоксальной религии, какими ему только придет в голову украсить сутану своей мечты. А в результате, как вы, наверное, и сами обнаружите, если проживете здесь чуть подольше, этому месту не хватает хоть сколько-нибудь внятной этики. Для успеха нет ничего более фатального. Взять хотя бы мой лондонский клуб: он посвящен просто-напросто наслаждению хорошей едой и вином, а зануды и педерасты туда не допускаются. Конечно, вслух этого никто не произносит, и все же мы твердо знаем, на чем стоим. Наши цели просты, внятны и оттого легко достижимы. А местные бедолаги уже и сами не понимают, где живут – в приюте, коммуне, гостинице, монастыре или в совсем уж чокнуто и богадельне. Время от времени даже сеансы медитации устраивают. Боюсь, Уилфред все больше проникается дзен-буддизмом.

– Ну да, конечно, у него каша в голове, – вмешался Каруардин. – А у кого из нас нет? В общем и целом он добр и желает другим только добра. По крайней мере он тратит на Тойнтон-Грэйнж собственные деньги. В наш шумный эгоистический век, когда возобладало мнение, будто личный или общественный протест не должен затрагивать состояние протестующего или требовать от него хотя бы крошечного самопожертвования, это говорит исключительно в его пользу.

– Вам он нравится? – спросил Дэлглиш.

К его удивлению, Генри Каруардин ответил грубо и резко:

– Поскольку он спас меня от заточения в больничных стенах и сдает отдельную комнату за цену, которая мне по средствам, я, разумеется, не могу не восторгаться им.

Настала короткая, исполненная смущения пауза. Каруардин добавил, словно желая разрядить обстановку:

– Худшее в Тойнтоне – это еда. Впрочем, тут как раз дело вполне поправимо, хотя я подчас и чувствую себя жадным школьником, в одиночку пируя у себя в комнате. А необходимость выслушивать, как мои сотоварищи читают выдранные с кровью отрывки из популярных богословских трудов и наименее вдохновляющих антологий английской поэзии, – небольшая цена за возможность поужинать молча.

– Наверняка существуют сложности с подбором персонала. По словам миссис Хьюсон, главные помощники Энсти – это бывший уголовник и старшая сестра, которая не сможет найти работу в каком-нибудь другом месте.

Джулиус Корт потянулся к бутылке кларета и заново наполнил все три бокала.

– Милая Мэгги, прямая, как всегда. Филби и правда вроде бы привлекался к суду. Конечно, украшением поместья его не назовешь, так ведь кто-то же должен стирать грязное белье, сворачивать шеи цыплятам, чистить отхожие места и выполнять прочие грязные работы, при мысли о которых чувствительная душа Уилфреда просто трепещет. Кроме того, Филби всей душой предан Дот Моксон, и я не сомневаюсь, что это ей доставляет только радость. Раз уж Мэгги сболтнула лишнего, лучше вам тогда узнать про Дот всю правду. Возможно, вы помните это дело – она та самая знаменитая сиделка из неттингфилдской гериатрической лечебницы. Четыре года назад Дот ударила пациентку. Совсем легко, но старуха упала, разбила голову о тумбочку у кровати и чуть не умерла. Читая между строк, из материалов дознания всякий поймет, что бабка была эгоистичной, требовательной и сварливой мегерой, которая и святого вывела бы из терпения. Семья не хотела иметь с ней ничего общего. Ее даже никто не навещал, покуда не оказалось, что праведное негодование приносит отличные дивиденды. Оно, конечно, и правильно. Пациенты, пусть даже самые несносные, неприкосновенны, и в наших же интересах всячески поддерживать эту установку. Инцидент вызвал целую волну жалоб на лечебницу. Результатом стала полномасштабная инспекция по всем пунктам: управление, уровень медицинских услуг, еда, сиделки… В общем, все на свете. Неудивительно, что они нашли массу поводов для расследования. Были уволены два медбрата, а Дот ушла по собственному желанию. Инспекция, хотя и выразила прискорбие по поводу проявленной ею несдержанности, полностью оправдала ее от обвинений в умышленной жестокости. Однако вред уже был причинен: ни одна другая больница брать Дот не хотела. Помимо подозрения, что она не умеет держать себя в руках при стрессе, ее упрекали в том, что Дот навлекла на больницу инспекцию, от которой никому ничего хорошего не вышло, да еще два человека потеряли работу. Чуть позже Уилфред попробовал связаться с ней – по отчетам расследования у него возникло впечатление, что она привыкла работать не за страх, а за совесть. Выследить Дот оказалось непросто, однако он все же ее нашел и предложил приехать сюда чем-то вроде сестры-хозяйки пополам с домоправительницей. На самом деле, как и остальные члены персонала, она делает все, что требуется: от ухода за больными до стряпни. Не сказать чтобы Уилфредом двигала чистая благотворительность. Не так-то просто найти персонал в такое специализированное и далекое от цивилизации заведение – не говоря уж об ортодоксальных взглядах Уилфреда. Если он потеряет Дот Моксон, то найти ей замену будет трудновато.

– Я помню эту историю, хотя саму мисс Моксон не запомнил, – произнес Дэлглиш. – Мне скорее кажется смутно знакомой молоденькая блондинка. Дженни Пеграм, так ее зовут?

Каруардин улыбнулся – снисходительно, но с оттенком презрения.

– Так и думал, что вы про нее спросите. Уилфреду следовало бы использовать ее для сбора средств, ей это понравится. Не знаю никого, кому лучше удавалось бы нацепить выражение этакого тоскливо-возвышенного, бессловесно-стойкого долготерпения. При должном употреблении она бы принесла приюту целое состояние.

Джулиус засмеялся.

– Как вы уже поняли, Генри ее не слишком жалует. Если она кажется знакомой, то вы, надо полагать, видели ее по телевизору года полтора назад. В тот месяц средства массовой информации из кожи вон лезли, чтобы разбередить общественную совесть Британии на тему молодых людей с неизлечимыми хроническими заболеваниями. Продюсер передачи разослал подручных на поиски подходящей жертвы. Они отыскали Дженни. Последние двенадцать лет ее содержали – и очень даже неплохо содержали – в доме для престарелых. Насколько я понимаю, отчасти потому, что не смогли найти для нее другого места, а отчасти из-за того, что ей нравилось, как прочие пациенты и посетители ее неимоверно балуют. А еще в той клинике имелись группы физиотерапии и прочие медицинские навороты, которые были для неё крайне полезны . Однако программа, как сами можете без труда вообразить, выжала из ситуации все возможное. «Несчастная двадцатипятилетняя девушка заперта среди стариков и умирающих. Она отрезана от мира – без помощи, без надежды». Вокруг нее старательно рассадили самых старых и слабоумных пациентов, а Дженни была просто бесподобна. Пронзительные обвинения по адресу бесчеловечного министерства здравоохранения, совета директоров клиники, персонала и прочее и прочее. Как и следовало ожидать, на следующий день разразилась буря общественного негодования, продлившаяся вплоть до следующего подобного репортажа с новым главным героем. Сострадательные английские обыватели требовали, чтобы Дженни нашли новое место. Уилфред предложил освободившуюся вакансию, Дженни согласилась и примерно четырнадцать месяцев назад перебралась сюда. Никто не знает, что она думает обо всех нас. Лично я бы дорого заплатил за то, чтобы заглянуть Дженни в голову.