Стриптиз (СИ) - Бирюк В.. Страница 42

Чуть позже это обернулось для меня новым важным успехом, точнее — легализацией устранения очередной опасности, препятствия для роста Всеволжска.

Наиболее густо оппозиция Вечкензе была представлена в северной, Приволжской, части. Поселения эрзя здесь выжигались в ходе бунтов против власти инязора, жители обращались в рабство. Часть — люди Ине отгоняли в Степь к становищам Боняка. Те перепродавали дальше, вплоть до греческих рынков. Часть попадала на восток, в Суваш, Булгар и дальше, вплоть до Персии.

Сама победа сильно вразумила племена. Тех же мокшу, шокшу, мурому. Богатыми подарками, принесёнными в свои кудо участвовавшими в походе воинами. И подарками тем родам, которые послали воинов. Погибших, не вернувшихся.

Моя манера — не забывать о родне павшего героя — примиряла людей с требованием отдать трофеи. Превращала «отказников» в преступников не только перед воинской дисциплиной, но и перед собственными народами. Перед вдовами и сиротами павших. И вводила племена в мою юрисдикцию: споры о том, кому правильнее отдать «дары» — возникали неизбежно. Как во время Великой Отечественной — кому отдать Звезду Героя, награждённого посмертно.

Уже одна необходимость пустить «наградную комиссию» в свои «лесные твердыни», принимать русских как гостей, разговаривать с ними уважительно — меняла мировоззрение лесовиков. И, конечно, мои приказчики, увиденные вещи, услышанные разговоры… Чёткое понимание: это — «дар», не — «дань», не — «торг».

Дар Воеводы Всеволжского. Здесь принято отдариваться…

Часть мятежников-эрзя, преимущественно молодые женщины и девушки, дети, поступала ко мне во Всеволжск. Понятно, что не для перепродажи. Рабства у меня нет. Но проблема демографического баланса была на некоторое время смягчена.

В походе погибло около четырёх тысяч эрзя. И втрое — в следующие два года. Далеко не все эти люди были убиты слугами Вечкензы. Основная масса умерших — старики и дети. Гибель в походе отцов и старших братьев, оставила их без источников пропитания. Так что, я следовал своему обычному правилу — собирал во Всеволжск голодных сирот.

Потеряв 15–16 тысяч душ за два года, треть общего числа, этот народ принял христианскую веру и «Всеволжскую правду», смешался с другими народами. Стал частью «Святой Руси».

Если сравнивать… Нашествие Батыя уничтожило несколько больше — половину населения в этих местах. При этом сопровождалось тотальным разрушением, выжиганием. Этого у меня… было немного.

Я не знаю, сколько эрзя погибло в РИ в четыре последующих столетия. От татарских набегов, от русских походов, от ссор между собственными князьками. От пожаров, моров, голодовок из-за архаичности технологий в строительстве, сельском хозяйстве, ремёслах. На порядок больше? На два?

Уже в двадцатых годах 20 века каждая пятая молодая женщина в этих местах имела хотя бы одно бельмо на глазу. Санитария, знаете ли, гигиена, итить её ять…

Здешние, АИ-шные, проскочили мимо. Мимо четырёх столетий той, непрерывно харкающей кровью, заживо гниющей, слепнущей «жизни народной», которая называется патриархальным средневековьем. Стали частью Руси не в 16, а в 12 веке.

Уничтожение, уход местного населения означал, для меня, появление огромного массива пустых, весьма плодородных, с учётом моих агротехнологий, земель. Где я мог расселять переселенцев.

Для сравнения. При традиционной пахоте по лесным почвам обычный урожай сам-трет, 1:3. Арзамасские степи в 16–17 веках давали 1:30. Нетрудно пересчитать это в «пудов с десятины», в «валовый сбор». Постепенно, как всё в сельском хозяйстве, начала вырисовываться перспектива продовольственного самообеспечения.

Повторю: это не было наиважнейшей целью. Поток изменений, который я навязывал здешним землям и народам, постоянно ставил более приоритетные, более «горящие» задачи. Но служило очень хорошим подспорьем.

«Деньги — вовсе не самая главная вещь! Но очень неплохая — вторая». Свой хлеб — тоже.

Первой же, главнейшей, оставались люди. С их этикой, навыками, знаниями и умениями. Наработанные решения в части освоения не лесного, но степного пространства, создания в нём крупных пашенных сообществ, оказались просто бесценными. Когда через несколько лет мы вышли в Великую Степь — у меня уже были люди, которые «знали как».

То создавая новые веси, то используя свежие пепелища мордовских селищ, смешивая в одном поселении мирное местное население со своей разно-племенной набродью, мы начали осваивать и эту землю.

Местные ещё долго были видны: в мордовских селениях избы ставят посреди двора или, если и на улицу, то окнами внутрь. Русские избы — наружу, на улицу.

Говорили: мордва живёт среди зверей, а русские — среди людей.

Постепенно разноплемённые семьи в селищах разворачивали свои избы к людям. Ощущение опасности снаружи — уменьшалось, желание и польза общения между соседями — увеличивались.

Вот такая длинная грустная история. Про мудрого национального героя. Который оказался недостаточно мудр, чтобы понять — что за странное разрушительное существо пришло в его дом. Про глупого мальчишку, который так ненавидел, так был уверен в себе, что похвастал перед врагом: «Я съем твоё сердце». И стал верным прислужником «Зверю Лютому». Отдал за свой анус, точнее — за рассказ о нём — всё. И себя, и своего отца, и свой народ.

Цена народу — «звон» о дырке особы, приближённой к правителю?

Про злокозненного «Зверя Лютого». Который просто хотел мира и прогресса. И оказался вынужден уничтожать целые племена.

Сказано: «Могущество России прирастать будет Сибирью». Могущество «Зверя Лютого» прирастало всем. Эрзей и мокшей, марийцами и мерянами, муромой и мещеряками, литвинами и нурманами… Людьми.

Часть 87. «Городец наш — ничего, населенье таково…»

Глава 474

— Приехал? Ну-ну… Герой, говорят. Победитель. Сказывают — цельную орду побил. Правда, что ль?

— Правда, Аким Янович. А ты чего такой недовольный?

— Я недовольный?! Я всем довольный! Аж мироточу! Из всех дыр. Ты пошто дом мой — бабью отдал?! Доброму человеку и голову приклонить негде!

— Аким Яныч! Баба — тоже человек! Им тоже где-то в тепле обретаться надобно! А ты — воин славный. Тебе стужа — не помеха. Или старость уже пришла? Кровь не греет?

— Что?! Ты мне…!

— Стоп. Отбой.

Факеншит! Ну что за человек?! Мы же оба — друг друга любим.

Мда… Мы знаем друг друга уже много лет. Хотя, конечно, не так долго, как «дедушка с бабушкой». Мы же ценим, уважаем! Друг за друга — хрип перервём. Но как сойдёмся — только искры летят. И ведь дело не в жилье — строят у меня быстро. Хотя, конечно, бывают накладки, но зимницы точно свободные есть. Да и нормальные пятистенки можно найти.

Дело — в «чести». Самый высокий дом — «Акимов». Полуторо-этажный барак, который весной для меня построили, а Аким его занял.

— Какой отбой?! Кому это?! Ты — мне указывать будешь?!

— Тебе, Аким Яныч, доброму батюшке — нет. Как же ж можно? А вот тебе, старшему сотнику Рябине, голове Посольского приказа — очень даже. Изволь доложить — почему ты с Рязани без приказа ушёл?

Аким весь… аж вспетушился. Кажется — даже кафтан его взъерошился. Стал вдвое больше. Ростом, объёмом. Набрал воздуха полную грудь. Для достойного ответа. Сейчас ка-ак…

И — передумал. Военная косточка. Одно дело — своих домашних под настроение погонять, другое — в службе бардак учинить.

Фыркнул. Раз, другой. И, ещё не угомонившись окончательно, но на тон ниже сообщил:

— Нехрен мне тама делати.

— Решать — есть тебе хрен, или нет — мне. Воеводе Всеволжскому. Старшему по команде. Изволь объясниться.

Не уймётся — вышибу. При всём моём уважении и приязни. Я только с похода, с холода пришёл, смертную сечу пережил, два народа уполовинил…, а он мне тут… старческие истерики устраивает. Не уймётся — силком в разум приведу!