Лицо ее закройте - Джеймс Филлис Дороти. Страница 21

Это был самый длинный монолог из всех, что она произнесла. Далглишу он показался убедительным. Под конец он спросил ее о пустой банке из-под какао. Она снова гово­рила тихо, без экзальтации, но с уверен­ностью. Она нашла пустую банку на кухонном столе, когда спустилась приготовить утренний чай. Сожгла бумагу, что внутри, вымыла банку и бросила в помойку. Почему она сначала помыла ее? Потому что мэм не любит, когда грязные или жирные банки бросают в ведро, банка из-под какао не была, ко­нечно, жирной, но это не имеет значения. Все использованные консервные банки в Мартингейле моют. А почему бумагу со­жгла? Она не могла помыть банку с бума­гой, ведь так? А когда банка стала пустой, она ее вымыла и выбросила. По ее тону ясно было, что ни один здравомыслящий человек не поступил бы по-другому.

Далглиш ума не мог приложить, как пе­репроверить эту историю. Сердце замира­ло при мысли, что придется допрашивать миссис Макси о том, каким обычно мето­дом пользуются Макси, когда хотят изба­виться от использованных консервных банок. Снова он почувствовал, что Марту натаскали. И все-таки он нашел конец клубка. Его ангельское терпение, которое не под­вело его на протяжении последнего часа, было вознаграждено.

Глава 5

1

Приют св. Марии находился примерно в миле от основной части деревни – уродли­вое здание из красного кирпича с множеством башенок и коньков, в стороне от проезжей дороги, в зарослях лаврового куста. Подъезд­ная аллея из гравия вела к парадным две­рям, молоток от бесконечного пользования блестел, точно полированный. На всех окнах белели белоснежные сетчатые занавески. Узкие каменные ступеньки вели вниз, на квадрат­ный газон, где сгрудилось несколько коля­сок. Им открыла дверь горничная в наколке и фартучке – наверное, тоже мамаша, по­думал Далглиш – и провела их в тесную ком­натку налево. Она растерялась, не знала, что делать, не могла запомнить имени Далгли­ша, хотя он повторил его дважды. Беспо­мощно топчась на пороге, она тупо разгля­дывала его большими глазами сквозь стекла очков в стальной оправе.

– Не беспокойтесь, – сказал Далглиш дружелюбно, – сообщите мисс Лидделл, что двое полицейских из Мартингейла хо­тят ее видеть. Мы ей объясним цель наше­го приезда.

– Простите, я должна сообщить ва­ши имена. Меня готовят к работе горнич­ной.

Ее мучили отчаянное упрямство, страх перед мисс Лидделл и смущение, что она очутилась в комнате с двумя незнакомыми мужчинами, да к тому же полицейскими. Далглиш протянул ей свою визитную кар­точку:

– Вот, вручите ей. Пусть будет все по правилам этикета. И не волнуйтесь вы так. Из вас получится прекрасная горничная. Теперь они на вес золота.

– Но не те, кто в подоле младенца при­нес, – сказал сержант Мартин, когда хрупкая фигурка исчезла за дверью, еле слышно прошептав что-то похожее на «спасибо». – И как такая уродина попала сюда?! Поте­рянная какая-то. Кто-то, видно, все же не упустил случая.

– Она из числа тех, кто сам не упуска­ет своего случая с той минуты, как появ­ляется на свет.

– И напугана до смерти. Мисс Лидделл держит девчонок в ежовых рукавицах.

– Прекрасно к ним относится, соглас­но ее меркам. Впрочем, на ее работе лег­ко стать сентиментальной, с кем только не приходится иметь дело. Здесь нужно запа­стись надеждой, верой и милосердием. Другими словами, надо быть святой, но вряд ли мисс Лидделл можно причислить к лику святых.

– Да, сэр, – сказал сержант Мартин. И тут же подумал, что к ситуации скорее бы подошло «нет, сэр».

Не подозревая, что произнес святотат­ственную фразу, Далглиш медленно пошел по комнате. Она была удобной, но скром­ной, вот только слишком много, подумал инспектор, личных вещей мисс Лидделл. Дерево сияло – так все было отполирова­но. Спинет [11] и столик розового дерева, ка­залось, пышут жаром, столько усердия и энергии было затрачено на них. Единственное большое окно, выходящее на газон, было задернуто кретоновыми занавесками в цве­точек, и солнце не попадало в комнату. Ковер, хоть и повидавший виды, относился не к числу тех, что обычно стелют в при­сутственных местах, какими бы демокра­тичными и общедоступными они ни были. Комната во всем носила отпечаток мисс Лидделл, словно она была владелицей этого дома. Вдоль стен висели фотографии ма­лышей. Малыши лежали голенькими на ковриках, беспомощно и бессмысленно по­вернув головки к фотообъективу, беззубо улыбались из ванночек и кроваток. Одетые в шерстяные вещички, они улыбались на руках своих мам. Один-два лежали, свер­нувшись комочком, на руках смущенных мужчин. Это, видно, счастливчики, запо­лучившие официальных отцов. Над небольшим письменным столом красного дерева висе­ла в рамке фотография женщины за прял­кой, внизу была надпись: «От имени Ко­митета за моральное процветание Чадфлита и района – мисс Алисе Лидделл, смот­рительнице приюта св. Марии, в честь двад­цатилетия преданной дружбы». Далглиш и Мартин посмотрели на фотографию одно­временно.

– Я бы не назвал эту комнату прию­том, – сказал сержант.

Далглиш еще раз обвел взглядом обста­новку, бережно хранимые свидетельства детства мисс Лидделл.

– Такое впечатление, что это дом оди­нокой женщины. И она прожила в нем лет двадцать. Да она на что угодно способна, лишь бы ее отсюда не выгнали.

Сержант Мартин не смог ответить, ибо в комнату вошла упомянутая леди. Мисс Лидделл на родной почве всегда чувство­вала себя спокойнее. Она сдержанно по­жала им руки и извинилась, что заставила себя ждать. Взглянув на нее, Далглиш по­нял, что она замешкалась, пудрясь и со­бираясь с духом. По всему было видно, что, если позволят обстоятельства, она намере­на отнестись к их визиту как к светскому, и, разыгрывая из себя неопытную хозяй­ку, предложила им сесть. Далглиш отка­зался от чая, осмотрительно избегая пол­ного упрека взгляда сержанта. Мартин по­крылся испариной. Лично он полагал, что педантичность при допросе потенциально­го подозреваемого может очень далеко за­вести, а чашка горячего чая в такой жар­кий день нисколько не помешает правосу­дию.

– Мы постараемся не задерживать вас долго, мисс Лидделл. Уверен, вы догада­лись, что я расследую дело об убийстве Салли Джапп. Как я понимаю, вчера вечером вы ужинали в Мартингейле. Вы были также и на празднике вчера днем и, конечно же, знали мисс Джапп, ведь она жила в приюте свя­той Марии. Есть один-два момента, кото­рые, я надеюсь, вы могли бы разъяснить. При последних словах Далглиша мисс Лид­делл вздрогнула, а когда сержант Мартин почти с покорным видом достал свой блокнот, Далглиш заметил, что она быстро облиз­нула губы, а ее руки едва ощутимо напряг­лись – теперь она была начеку.

– Я целиком к вашим услугам, инспектор, я не ошиблась, вы – инспектор? Конеч­но, я знала Салли очень хорошо, и проис­шедшее с ней потрясло меня. Всех нас. Но боюсь, не смогу быть вам полезной. Я не очень способна замечать и запоминать. Обид­но, конечно, но не все рождаются детек­тивами. Верно? – Нервный смешок был чуть-чуть тоньше обычного, чтобы сойти за естественный.

«Ну и напугали же мы старуху, – поду­мал сержант Мартин. – Но тут кое-что кро­ется».

– Давайте начнем с самой Салли Джапп, – сказал Далглиш, мягко. – Как я понимаю, она жила здесь последние пять месяцев бе­ременности и вернулась сюда после родов из больницы. Жила, пока не начала рабо­тать в Мартингейле, тогда ее малышу было четыре месяца. До того она помогала по дому. Вы, должно быть, узнали ее очень хорошо за это время. Она нравилась вам, мисс Лидделл?

– Нравилась? – Женщина нервно зас­меялась. – Ну не странный ли это воп­рос, инспектор?

– Разве? А почему?

Она попыталась скрыть смущение и от­ветить на вопрос, все продумав и взвесив.

– Даже и не знаю, что сказать. Если бы вы задали мне этот вопрос неделю назад, я бы, не задумываясь, сказала, что Салли от­личная работница и замечательная девушка, которая изо всех сил старается заслужить про­щение за свою ошибку. Но теперь меня му­чат сомнения – может, ошиблась я в ней, может, она лицемеркой была. – Она гово­рила с печалью специалиста, чьи неоспори­мые суждения оказались на поверку ложны­ми. – Боюсь, мы никогда теперь не узна­ем, искренней она была или нет.