Неестественные причины - Джеймс Филлис Дороти. Страница 8

Следующим по очереди шел Джастин Брайс. Далглиш обратил внимание на то, с какой готовностью эти подозреваемые дают о себе сведения, которых у них, между прочим, еще формально не просили. Они без запинки, упоенно, как неофиты на молитвенном собрании, перечисляли, кто из них где когда был. Завтра, конечно, спохватятся и раскаются, что так разоткровенничались. Но не Далглишу их одергивать. Он все уважительнее посматривал на Реклесса: знает человек, когда надо посидеть молча и послушать.

Брайс рассказывал:

– Я тоже до вчерашнего дня находился в городе, на своей квартире, но если Сетон умер во вторник вечером, я, мои дорогие, сразу отпадаю. Я в тот вечер два раза звонил врачу. У меня было ужасное состояние. Всё астма моя. Тяжелейший приступ. Селия вот знает, как я с ней мучаюсь. Мой врач Лайонел Форбс-Денби может подтвердить. Первый раз я позвонил около полуночи, умоляя его немедленно приехать. Разумеется, он отказался. Велел принять голубые таблетки, две штуки, а если через час не отпустит, позвонить ему опять. Чистое злодейство с его стороны. Я сказал ему, что, по-моему, я умираю. Такая астма, как у меня, очень опасна: если чувствуешь, что умираешь, то действительно можешь умереть.

– Нельзя же умереть, если Форбс-Денби не велит, – заметил Лэргем.

– Да, Оливер, но вдруг он ошибается?

– Он ведь и Мориса тоже лечил, верно? – вспомнила мисс Кэлтроп. – Морис на него молился. С его сердцем ему приходилось проявлять неусыпную осторожность, и он всегда говорил, что жив только благодаря Форбсу-Денби.

– Все равно он обязан был ко мне приехать во вторник вечером, – с обидой повторил Брайс. – Я позвонил ему вторично в половине четвертого, и в шесть он все-таки приехал, но к этому времени мне уже полегчало. Как бы то ни было, у меня полное алиби.

– Не совсем, Джастин, – возразил Лэтем. – У нас нет доказательств, что вы звонили из своей квартиры.

– Еще бы не из квартиры! Да я был на пороге смерти, я же сказал. А кроме того, если бы я звонил Форбсу-Денби, а сам разъезжал по городу и убивал Сетона, он же мог приехать и не застать меня дома! Да он бы тогда навеки отказался меня лечить!

Лэтем рассмеялся:

– Мой дорогой Джастин! Уж если Форбс-Денби говорит, что не приедет, значит, он не приедет, и точка. Вам ли этого не знать.

Брайс кивнул и вздохнул. К опровержению своего алиби он отнесся философски. Далглиш слышал о Форбсе-Денби. Это был модный уэстэндский врач, и притом превосходный терапевт. Его пациенты да и он сам свято верили в непогрешимость его суждений, и, как острили в свете, никто из них не отважился бы ни есть, ни пить, ни жениться, ни родить, ни эмигрировать, ни помереть без его на то медицинского дозволения. Они гордились его чудачествами, хвастались его хамством и веселили избранное общество историями о том, как он повышвыривал в окно их привычные патентованные лекарства или выгнал их кухарку. Слава Богу, думал Далглиш, что не ему, а Реклессу или его подручным надо будет узнавать у этого нелюбезного чудака, каково было состояние здоровья погибшего, и просить подтверждения алиби одного из тех, кто попал под подозрение.

И вдруг Брайс выпалил со страстью, изумившей всех присутствующих:

– Я не убивал, но жалеть его не могу, и не просите! После того, что он сделал с Арабеллой!

Селия Кэлтроп посмотрела на инспектора Реклесса с кротким извиняющимся видом мамаши, чей ребенок ведет себя неприлично, но, с другой стороны, его тоже можно понять. И пояснила для него одного:

– Арабелла – это его сиамская кошка. Мистер Брайс думает, что Морис ее убил.

– Чего же тут думать, Селия? Это очевидно, – возразил Брайс и обратился к Реклессу: – Три месяца назад я переехал его собаку. Это был несчастный случай в чистом виде. Я люблю животных! Люблю, говорю вам! Даже Лохматку эту несносную – согласитесь, Селия, – невоспитанную и неприятную шавку. Меня это страшно расстроило. Она подвернулась мне прямо под колеса. Сетон был к ней очень привязан. И он недвусмысленно обвинил меня в том, что я будто бы переехал ее нарочно. А через четыре дня он убил Арабеллу. Вот что это был за человек! Можно ли удивляться, что у кого-то наконец истощилось терпение?

Мисс Кэлтроп, мисс Далглиш и Лэтем поспешили опровергнуть его слова, но все трое заговорили одновременно, заглушая друг друга:

– Джастин, дорогой, ведь нет никаких доказательств, что…

– Мистер Брайс, никто и не думает, что Арабелла имеет к этому какое-то отношение.

– Господи, Джастин, ну зачем же вытаскивать…

И тут прозвучал тихий вопрос Реклесса:

– А вы когда приехали из Лондона, сэр?

– В среду днем. Около четырех. И тела Сетона я с собой в машине не вез. На мое счастье, после Ипсвича у меня всю дорогу барахлила коробка передач, пришлось в конце концов оставить машину в гараже Бейнса, это сразу как выедешь из Саксмандема. Дальше добирался на такси. Молодой Бейнс меня отвез. Так что если хотите искать в моей машине пятна крови и отпечатки пальцев, она у Бейнсов. Желаю удачи.

Лэтем сказал:

– И вообще, чего это мы так стараемся? А как насчет ближайших родственников? Насчет Морисова единокровного братца? Почему полиция его не ищет? В конце концов наследник. Вот с кого надо алиби спросить.

Ему тихо ответила Элизабет Марли:

– Дигби вчера вечером был в «Сетон-хаусе». Я его сама привезла.

Это была ее вторая реплика со времени приезда инспектора, и чувствовалось, что она произнесла ее нехотя, вовсе не для того, чтобы привлечь к себе внимание. Однако эффект получился сильнейший. Среди всеобщего недоуменного молчания раздался резкий, строгий голос мисс Кэлтроп:

– Что значит «сама привезла»?

– Вопрос, который напрашивался, вынужден был признать Далглиш.

Девушка пожала плечами:

– То, что я сказала. Вчера вечером я привезла Дигби Сетона домой на машине. Он позвонил мне из Ипсвича, со станции, перед тем как сделать пересадку, и попросил встретить его с поезда в восемь тридцать в Саксмандеме. Он знал, что Мориса нет дома, и не хотел, должно быть, тратиться на такси. Ну я и поехала. На «мини».

– Мне ты об этом не сообщила, когда я вернулась домой, – с упреком произнесла мисс Кэлтроп. Остальные опасливо поежились, ожидая семейной сцены. Только темная фигура в кресле у стены осталась невозмутимой.

– Не думала, что тебе интересно. И потом, было уже очень поздно, когда ты вернулась.

– Но и сегодня тоже. Почему ты до сих пор молчала?

– А зачем мне было говорить? Если Дигби хотел потом опять смыться, мне-то какое дело? И вообще, тогда еще не было известно про смерть Мориса Сетона.

– Стало быть, ты по просьбе Дигби встречала его в полдевятого на станции? – повторил Лэтем, чтобы вернуть разговор в первоначальное русло.

– Вот именно. И мало того, Оливер, он вправду приехал этим поездом. А не прятался в зале ожидания и не прогуливался по платформе. Я купила перронный билет и своими глазами видела, как он выходил из вагона. И как сдавал билет контролеру. Билет был от Лондона, он еще поворчал, что дорого. Контролер его, конечно, вспомнит. Там всего сошло человек пять-шесть.

– И надо полагать, мертвого тела у него с собой не было? – продолжал Лэтем.

– Разве что в дорожной сумке размером три фута на два.

– Ты отвезла его прямо домой?

Ну ясно. Саксмандем – не такое место, где жизнь бьет ключом после восьми вечера, а Дигби не такой кавалер, с которым приятно выпить кружку пива, – на мой вкус, конечно. Я просто помогла ему сэкономить деньги. Я же сказала.

– А дальше, Элиза? Рассказывай, что было дальше, – подбодрил ее Брайс. – Ты доставила его в «Сетон-хаус». Ну и что?

– Ничего. Высадила у двери. В доме было тихо, окна темные. Естественно. Все знают, что Морис в октябре уезжает жить в Лондон. Дигби пригласил меня зайти выпить, но я ответила, что устала, пора домой, наверно, тетя Селия вернулась и ждет. Ну, мы попрощались, Дигби отпер дверь и вошел в дом.

– Значит, у него был ключ от дома? – уточнил Реклесс. – Они с братом, что же, были в таких близких отношениях?