Жизнь и мечта - Ощепков Павел Кондратьевич. Страница 9

Подумав (немного, он ответил мне так:

— Медицина мне ближе всего. Я и образование имею медицинское и кое-что сам сделал в этой области.

И если исходить из интересов медицины, то вы, по-моему, напали на золотоносную жилу. Что по своему значению может сравниться с изучением живого организма? А видеть процессы в живом организме в их природном состоянии, т. е. без вскрытия, будет открытием величайшим. Я в этом абсолютно уверен. Тут, я думаю, не может быть двух мнений. Надо принять все меры к тому, чтобы ускорить приход этой светлой мечты.

В заключение он сказал:

— А вы, молодой человек, — такое обращение ко мне неудивительно, так как он был в то время почти вдвое старше меня, — может быть, правы и в постановке большой, очень большой проблемы. Я не энергетик, но знаю, что ничто в мире, в том числе и в биологических тканях, т. е. в нас самих, не может происходить и не происходит без сложных взаимных превращений и преобразований, т. е. без энергетических переходов. В этом я с вами целиком согласен. И чтобы понять это, наверное, надо быть не столько узким специалистом в той или иной области, сколько хорошо знать диалектику.

Надо быть философом-материалистом в широком и подлинном смысле этого слова. Пусть сопутствует вам и вашим коллегам полный успех в этом деле. Я желаю только этого.

Эти мысли он изложил тогда в письме, адресованном в издательство «Московский рабочий» МК и МГК КПСС, где в то время готовилось к печати первое издание этой книги. И теперь, т. е. по прошествии многих лет после этого разговора, я могу утверждать, что мысли Федора Николаевича, высказанные им в письме, оказались созвучными мыслям сотен других советских людей, которые сочли своим долгом откликнуться на выход этой книги.

ПЕРВЫЕ ШАГИ НА САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ДОРОГЕ

...знание возбуждает любовь; чем больше знакомишься с наукою, тем больше любишь ее.

Н. Г. Чернышевский

Даже взрослые дети родителям кажутся «несмышленышами». Ну а как для коммуны? Не могли же, в самом деле, воспитатели трудкоммун водить своих питомцев по дорогам жизни до тех пор, пока у них борода вырастет! Коммуна к восемнадцати годам должна была всех нас подготовить к самостоятельной жизни. У меня в этом возрасте было страстное желание поступить в высшее учебное заведение. Учитывая его, меня после окончания семи классов направили в Пермь для продолжения образования.

В Перми, живя в детском доме № 12 для подростков, я начал было учиться в восьмом классе средней школы №21. Но проходить в течение года курс одного класса — это меня не устраивало. Надо было быстрее наверстывать упущенное время. (В начале своих записок я уже говорил, что впервые за парту первого класса я сел тогда, когда мне исполнилось уже двенадцать лет.)

По совету воспитателей поступил на курсы по подготовка в вузы, организованные при Пермском рабочем факультете. Это дало возможность за короткий срок пройти весь материал за среднюю школу. С такой подготовкой я и расстался со своими воспитателями. Меня направили в Москву, в распоряжение Главпрофобра (тогда существовало такое учреждение — Главное управление профессионального образования).

Случилось так, что я приехал в Москву, когда набор в вузы уже закончился. Зиму 1927/28 г. пришлось провести не в соответствии с моими первоначальными намерениями. Тут было все — и учеба в течение нескольких месяцев в техникуме, и работа землекопом в городской кабельной сети, и жизнь в ночлежке (в той самой, которая прежде звалась Ермаковкой). Это здание и сейчас существует,. его надстроили, и ныне там размещается одно из государственных учреждений.

Жизнь в ночлежке не смущала, я был приучен к ней раньше. Но во мне по-прежнему звучали слова: «И зеленый ток медленно и плавно пошел по проводам в Ленинград». Мне очень хотелось понять, что же такое электричество.

Однажды, работая в кабельной сети Мосэнерго, я встретил человека, который с душой подошел к моим недоуменным вопросам. К сожалению, я не помню точно его фамилию, но до сих пор ясно его представляю — серьезный и вдумчивый человек. Беседы с ним еще больше укрепили, мое желание учиться, и учиться обязательно на электротехническом факультете.

ЖАЖДА ЗНАНИЙ

Осенью 1928 г. по ходатайству Замоскворецкого райкома комсомола я был направлен в Институт народного хозяйства имени Г. В. Плеханова и зачислен на электротехнический факультет. Итак, первая моя мечта осуществилась.

Но и на факультете меня не оставляло желание узнать как можно больше и как можно быстрее. Интересовало все. Я даже дал себе слово не пропускать ни одного занятия, не оставлять невыполненным ни одного задания, быть самым прилежным студентом. И все же желаемое знание ко мне все не приходило и не приходило.

Я, конечно, не понимал, что, даже проучившись двадцать лет, я не дошел бы до понимания сущности электричества. Ведь природа электричества до сих пор остается для науки загадкой. Мне же хотелось понять все сразу и как можно лучше.

Электричество — это то, что пронизывает всю нашу жизнь—от домашней плитки до атомной электростанции. Мы многое знаем о свойствах электричества, о способах его использования, но почти ничего не знаем о том, что же такое само электричество, его существо.

Многие даже не подозревают, наверное, что и ученые тоже мало что знают о природе электричества.

Недаром имеет столь широкое хождение анекдот о профессоре, экзаменовавшем студента:

— Скажите, что такое электричество?

Студент, не задумываясь, начал быстро-быстро перечислять все, что он знал об электричестве, все, что он знал о законах, характеризующих это явление, все, что знал о проявлениях сил электричества... Потом рассказ стал постепенно замедляться и наконец совсем иссяк.

До объяснения, что же такое электричество, студент так и не дошел. Немного помолчав, он сказал:

— Честное слово, товарищ профессор, знал, но вот все вылетело из головы, и я забыл.

— Какая жалость, -какая жалость, — заметил профессор, — один человек на света знал, что такое электричество, да и тот забыл...

В этой иронии много горькой правды. Я же тогда еще не представлял себе, что все это так мало изучено и что подробных ответов на мои недоуменные вопросы ждать не следует.

Начались дни учебы. Я старался добросовестнейшим образом выполнять вое задания. Первая половина года прошла, можно сказать, без особых событий. Но вот во второй половине года произошел один эпизод, который сыграл немаловажную роль в моей дальнейшей жизни.

Профессором математики в институте был тогда Нил Александрович Глаголев — человек очень культурный и высокообразованный. Он читал лекции по всем разделам высшей математики, начиная от аналитической геометрии и кончая тензорным исчислением. У нас, на первом курсе, он читал аналитическую геометрию и начала дифференциального исчисления.

Его жена Прасковья Александровна Глаголева тоже работала у нас, она вела семинар, т. е. практические занятия по этим же разделам высшей математики.

И вот на одном из занятий она предложила нам задачу. Прошло десять, потом пятнадцать, двадцать минут — никто из студентов задачу не решил. Тогда она вызвала к доске одного из студентов и предложила ему записывать на доске все, что она будет говорить. Она хотела показать, как надо поступать в подобных случаях. Решение задачи было длинным-предлинным, и своими вычислениями и выкладками студент исписал не одну доску. Попутно с этим Прасковья Александровна объясняла нам и логический ход решения задачи. В это самое время я встаю и говорю:

— Прасковья Александровна, мне кажется, что вы неправильно излагаете ход решения задачи. Да и ответ, полученный вами, не может соответствовать истине, он неверен. Если проанализировать его, то он приводит к бессмысленному числовому значению.

— Как так? Объясните.

Прасковья Александровна немало удивилась моему заявлению» но еще больше студенты группы удивились смелости первокурсника, дерзнувшего возразить столь опытному педагогу. Надо иметь в виду, что мы ведь были тогда еще новичками в институте и авторитет преподавателя для нас был непреложным.