В клетке - Джеймс Генри. Страница 8

На решение ее повлияли другие обстоятельства: она поверила в искренность его чувства и нашла, что его высокий белый передник походит на фасад многоэтажного дома. Она давно уже пришла к убеждению, что он способен создать свое собственное дело; планы его он уже вынашивал. Это был только вопрос времени: торчавшее у него за ухом перо обещало, что он в конце концов завладеет всем Пиккадилли. Само по себе это уже было достоинством в глазах девушки, которой пришлось столько всего испытать. Подчас она даже находила его привлекательным, хотя, откровенно говоря, сколько она ни силилась представить себе, что с помощью портного или парикмахера можно будет изменить его наружность так, чтобы он стал пусть даже отдаленно походить на джентльмена, ее неизменно постигало разочарование. Сама красота его была смазливостью приказчика, и, как благоприятно бы ни сложились обстоятельства, она все равно бы не стала другой. Так или иначе, девушка задалась целью довести его до совершенства, а доведение чего бы то ни было до совершенства было нелегкой задачей для той, которая сама очень рано хватила в жизни горя и которой самой едва удалось спастись. Вместе с тем сейчас опыт этот неимоверно помогал ей в одно и то же время поддерживать отношения с людьми и внутри клетки, и за ее пределами. Некоторое время она спокойно вела эту двойную игру. Но как-то раз, в воскресный день, сидя с ним в плетеных креслах Риджентс-парка, она вдруг порывисто, своенравно стала говорить ему о том, до чего ее все это довело. Он, разумеется, принялся еще настойчивее убеждать ее перейти работать туда, где он мог бы видеть ее ежечасно, и признать, что, коль скоро она до сих пор не привела ни одного сколько-нибудь убедительного, оправдывающего ее медлительность довода, ему незачем говорить ей, что он не может понять, что у нее на уме. Как будто обдумывая свои нелепые, необоснованные доводы, она знала это сама! Иногда ей приходило в голову, что было бы забавно обрушить их на него все вместе, ибо она чувствовала, что хоть раз да должна его чем-нибудь ошарашить, иначе ведь с ним можно умереть от скуки; иногда, впрочем, ей казалось, что все это было бы мерзко и, может быть, даже имело бы для нее роковые последствия. Вместе с тем ей нравилось, чтобы он считал ее глупенькой, ведь это как-никак предоставляло ей известную степень свободы, которая ей всегда бывала нужна: единственная трудность заключалась в том, что у него не хватало воображения, чтобы ей в этом помочь. Тем не менее она все же в какой-то мере достигала желаемого результата, оставляя его в недоумении касательно того, почему она не вняла его уговорам. И вот, наконец, как будто невзначай и просто от нечего делать, в один из тоскливых дней она нежданно-негаданно привела свой собственный аргумент:

– Не торопите меня. Там, где я сейчас, мне все еще удается кое-что увидеть.

И она стала говорить с ним еще более резко, если только это было возможно, чем с миссис Джорден.

К своему великому изумлению, она мало-помалу убеждалась, что он старается во все вникнуть, что он нисколько не поражен этим и не рассержен. Вот, оказывается, каковы английские коммерсанты, она начинала понимать, что это за люди! Мистер Мадж способен был рассердиться разве что на человека, который, подобно ворвавшемуся к ним пьяному солдату, мог нанести вред его делу. Он, казалось, вдавался всерьез без малейшего проблеска иронии и без тени улыбки во все диковинные соображения, которые она приводила в пользу того, чтобы остаться у Кокера, и сразу же прикидывал в уме, к чему, выражаясь словами миссис Джорден, они приведут. Разумеется, мысли его были далеки от того, чем была озабочена эта дама: вероятно, ему и в голову не приходило, что его возлюбленная может подцепить себе там мужа. Она ясно видела, что он ни на минуту даже не заподозрил, что у нее являлись такие мысли. Дело свелось к тому, что слова ее еще раз толкнули его воображение все в ту же необъятную ширь коммерции. К этому оно всегда было склонно, а тут она еще поманила его соблазнительной перспективой завести «высокие связи». Это было самым большим, что он извлек из всех ее разговоров о том, что она хочет по-прежнему встречаться с людьми знатными; когда же, углубившись в суть дела, она сразу принялась говорить о своем отношении к этим людям и картинно изобразила все, что ей в них довелось разглядеть, она повергла его в то самое замешательство, которое ей всегда приятно бывало видеть у него на лице.

10

– Уверяю вас, те, кто там бывает, самые отъявленные негодяи.

– Но раз так, то почему же вам тогда так хочется там оставаться?

– Друг мой, именно потомучто они такие. От этого я их так ненавижу.

– Ненавидите? Я думал, они вам нравятся.

– Не будьте дурачком. Мне как раз и нравится их ненавидеть. Вы представить себе не можете, чего только я там не насмотрелась.

– Тогда что же вы ни разу мне не сказали об этом? Даже словом не обмолвились, когда я оттуда уходил.

– Ну, тогда я еще не успела их раскусить. Знаете, сначала ведь просто не верится: надо бывает оглядеться, и вот только тогда начинаешь понимать. Постепенно узнаешь все больше и больше. К тому же, – продолжала девушка, – в это время года съезжаются самые худшие из них. Все эти фешенебельные улицы буквально забиты ими. И говорят еще, что у нас много бедных! Ручаюсь вам, кого у нас много, так это богатых! И с каждым днем появляются все новые, и кажется, что они все богатеют и богатеют. И как еще они прибывают, – вскричала она, подражая грубой интонации клерка и тешась этим в душе, ибо была уверена, что мистер Мадж все равно ее иронии не поймет.

– И откуда они только берутся? – простодушно спросил он.

Девушка на минуту задумалась, потом все же нашлась.

– С весенних скачек. Они ужасно много играют.

– Да, но ведь играют-то и на Чок-Фарм, если дело только в этом.

– Нет, не в этом. Играют, но в миллион раз меньше, – довольно резко ответила девушка. – До чего же это увлекательно, – продолжала она, решив его подразнить. Потом, так, как любила говорить миссис Джорден и как ей не раз доводилось видеть в телеграммах, написанных иными из светских дам, она добавила: – Это чересчур ужасно!

Она могла сполна ощутить, что душевный склад мистера Маджа, который был человеком твердых правил – он ненавидел всякую грубость и посещал везлианские собрания [9], – не позволял ему вдаваться во все подробности. Однако, невзирая на это, кое-что из самых безобидных она сообщила ему сама, рассказав прежде всего о том, как постояльцы Симпкина и Лейдла швыряются деньгами. Ему это было как раз интересно услышать: прямого отношения к нему это, правда, не имело, но всегда ведь чувствуешь себя увереннее там, где деньги находятся в движении, чем там, где они тупо и бестолково прозябают. Он вынужден был признать, что круговорот этот далеко не в такой степени ощутим в районе Чок-Фарм, как в том, где в силу каких-то причуд его возлюбленной так нравилось оставаться. От нее не укрылось, что он начинает проявлять известное волнение по поводу ее знакомств, которыми отнюдь не следует пренебрегать, будь это всего лишь зачатки, подступы, едва заметные предвестья, бог знает что еще, знаменующее собою вхождение в тот круг, который может оказаться полезным с течением времени, когда в одном из таких райских уголков у него будет свой собственный магазин. Его просто окрылило – и это не трудно было заметить – одно сознание того, что ей ничего не стоит напоить его свежестью всех этих воспоминаний, помахать перед ним, словно веером, шелестящею пачкой банкнотов и убедить, как это хорошо, что на свете есть класс людей, который Провидение создало для того, чтобы осчастливить приказчиков. Ему приятно было думать, что класс этот существовал всегда, существует и теперь и что она в меру своих возможностей способствует тому, чтобы он продолжал оставаться тем, что есть. Сформулировать это умозаключение свое он бы, вероятно, не мог, но процветание аристократии создавало немалые преимущества для коммерции, и все оказывалось связанным воедино в том поразительном сочетании обстоятельств, которое ему дано было увидеть вблизи. Его радовала уверенность, что нет никаких симптомов того, что эта связь распадется. Для чего же и существовал этот без умолку стучавший клопфер, как не для того, чтобы легче было кружиться всей этой карусели?