Обман и чудачества под видом науки - Гарднер Мартин. Страница 2

Летающие тарелки? Много слышал я читателей тарелочной литературы, поносящих родину за сокрытие «правды». Правительственное шиканье не свидетельство ли, что в уме народа разуверилось?

Куда страшнее запутывание доверчивых. Чем оно сильнее, тем удобнее политической партии воспользоваться. Умей немцы различить истинную да притворную науку, разве повелись бы на расологию гитлеровцев?

Как ни крути, но лучшее средство против антинауки — просвещение, научение различать исследователя респектабельного да самоучки-самообманщика. Это несложно. Хотя чёткая грань иногда непроводима. Но серость отнюдь не свидетельство, что чёрное равно белому.

Вообще континуума два. Первый — степень обоснованности. На минимуме теории скорей всего ложные. Вроде запоминания зародышем однодневного возраста сказанного женщине, беременной им. Где-то посредине континуума передовые рабочие, но дискуссионные по недостаточности данных гипотезы вроде расширения вселенной. На другом экстремуме континуума теории скорее всего правдивые. Например, округлость земли, родственность человека всякому зверю. Измерить обоснованность учения проблематично, методы вероятностной оценки не разработаны. Но не беда. Сосредоточимся в основном на теориях, явно ложных.

Второй континуум — авторская компетентность. Крайности возможны также тут. Начиная сомнительностью человека, чьи теории сравнимы с бредом, и кончая респектабельностью в той или другой области, в тот или другой период его судьбы. Самозваных учёных отрицаем автоматически. Не по косности, невротизму, но по критерию формальному. Просто призывающий отказаться от аргументации доступной, не предоставляющий оснований для разбора по-серьёзному коллегами не признаётся.

По разумности-эрудированности чудак чудаку рознь. Некоторые — тупые невежды, порою полуграмотные вроде пишущего учёному соседу. Некоторые способны настрочить и памфлетишко с огромными заголовками, портретом автора. Но бывают изворотливые грамотеи, в вопросе часто разбирающиеся. Подделываются под науку мастерски. Однако несмотря на такое разнообразие, лжеучёных и кое-что роднит.

Первая, притом и главная черта — лжеучёные почти целиком изолированы от коллег. Не географически, просто плодотворного сообщения со специалистами не поддерживает. В эпоху Возрождения, когда наука была разорганизована, не было специзданий, учёных обществ, а переписка была затруднена, ненаучность ещё не мерилась изолированностью. Мешала притом общественность: Галилей изолирован из-за стараний церкви, боящейся противоречий коперниканства патристике. Даже в просвещённое XIX столетие религиозноверующие разорвали связи Дарвина с авторитетами тогдашней науки.

Нынче того нет. Арена науки церкви не подчиняется. Верующие по-прежнему рвут и мечут, однако ни биология, ни психология не страдают. Научным изданиям и съездам, исследовательскому сообщению ничто не мешает. Высоки степени сотрудничества при тестировании новой теории не дают обвинять учёное сообщество в ортодоксии, несвободе. Когда прогресс обусловливается свободным обменом информацией, учёному быть изолированным едва ли возможно.

Но лжеучёный утверждает: изолируется не по своей воле. Предвзятая научная мафия сговорилась против его новых идей. Ложь! Научные редакции безумными статьями завалены. Легче всего прославится ниспровергающий общепринятое. Как Эйнштейн. Но даже критикуем он интеллигентно. Никто не клеймил антиучёным. Ибо годами блестяще публиковался, зарекомендовавшись компетентным. За поразительно короткое время таки признан. Теория относительности вошла в историю как одна с удивительнейших научных революций. Совершившихся втихую.

Было бы глупо спорить, что предвзятость учёных иногда сказывается. Лжеучёные показывают и примеры. Психологи, борящиеся противу месмеризма, противились изучению гипноза. Медицина злобно противилась микробиологии Пастера, рекомендации Земмельвейса стерилизовать акушерские руки.

Видать, упрямее всего наука себя проявила в опровержении метеоритики. Учёные XVIII столетия, воюя противу средневекового суеверия, выплеснули ребёнка вместе с водой. Настаивали, что метеориты возникли подземно либо перенесены ветром, очевидцы же лгут. Даже Французская академия наук осмеяла веру в метеоритную небесность. Хотя работы на тему были. Даже каменные дожди на Ль'Эглё́ (26 апреля 1803 года) не убедили, что камни падают именно с неба.

Примеры можно продолжить, а можно дополнить образцами вклада лжеучёных. Вроде закона сохранения энергии Роберта Майера — немецкого физика-психопата. Порою дилетанты способны попасть в яблочко, вроде марсоведа (смотри ниже) Джонатана Свифта либо предсказателя (письмо 1781 года) этиологии дизентерии Самуила Джонсона.

Нужно равнять современных эксцентриков и предшественников их очень осторожно. Та же медицина только в последние пятьдесят лет освоила научный метод. До того медики платили дань и суеверию, позднее признанных учёных игнорировали. То же касается прочих областей знания. Но нынешний уровень отличается. Современные научные работники стремятся к истинной новизне. В поиске средства против опухоли медицина где только не заглянула, какой только дичи не предположила. За неимением лучшего журналы печатают и сомнительное в надежде договориться до истины. Годы назад у студента Принстона спросили мнение по поводу семинара — «Прекрасно! Оказывается, физика на прошлой неделе была неверной».

Конечно, предвзятость — учёные тоже люди, с возрастом укореняются в устоявшемся — бывает иррациональной. Нельзя винить учёного, подсознательно боящегося, что всю жизнь исследовал напрасно. Даже великий Галилей отказался признать кеплерщину после предъявления сильных аргументов. К счастью всегда «шустрая молодёжь готова быть зажжённой» (Нобель), возглавляя научную революцию.

Притом если наука неточная, в ней уместен и догматизм. Модифицировать эйнштейнистику принято не более, чем её было признать. Наверняка читателю встретится сторонник одного психоаналитического толка, злобно воюющий против оспаривания положений его сторонниками другого.

Какая-то степень догматизма в науке даже необходима¹. Чтобы новатору пришлось насобирать аргументацию достаточную. Без этого наука погрузится в хаос. Вавилонское столпотворение новомодных идей. Учёному вместо выслушивания всего, взбредшего кому-то в голову, лучше заняться делами поважнее. Если предложили теорию, будто луна состоит из сыра, глупо профессиональным астрономам обсерваторию покинуть, идти сочинять аргументированное ниспровержение. «Возражать Великовскому надо только физическим учебником — учёным унижаться до полемики не стоит» (Lafleur L. J., “Cranks and Scientists” // Scientific Monthly, 1951, ноябрь).

Возвращаясь к теме, современный лжеучёный каналов объявления, проверки новых идей полностью сторонится. Он одиночка. Свои находки не популяризует уважаемыми журналами. Порою чудаку не по силе научную статью даже симитировать. Следовательно, научные журналы-сообщества-работники не хотят оценить. Порой даже не знают о существовании. До поры, когда прославится в обход учёным издательствам или кто с людей науки не захочет позабавиться. Приходится чудакам одиноко. Выступать единственно в обществах, им и созданных; издаваться по журналам, им редактируемым. Донедавна можно было печатать книги частным образом.

Второй особенностью лжеучёного, связанной с первою, тенденция к паранойяльности². «Характеризующейся хроническими, систематизированными, медленно развиваемыми заблуждениями без галлюцинаций, мало склонным усугубиться либо, наоборот, ослабнуть». Этиологию паранойи психиатры жарко оспаривают. Но мы не будем. Только лишь отметим усиленную веру лжеучёного в его гениальность. Оспаривание взглядов его видится святотатством. Признанные авторитеты — злейшими врагами.

Часто самозваный учёный рационализирует его религиозные верования, тогда паранойяльности меньше. Это тоже сильный побудитель. Чтобы понять величайшего дарвиноборца Прайса, нужно знать о приверженности Церкви адвентистов седьмого дня. Но даже при мотивации религиозной паранойяльность всегда присуща. Без которой нет энергичности, смелости бороться противу всех. Разумеется, неискреннее чудачество (шуточное либо мошенническое) непаранойяльно. Но последнее почти не затронем.