Неандертальцы: история несостоявшегося человечества - Вишняцкий Леонид Борисович. Страница 35

Совершенно бездоказательными остаются пока и предположения о некоей благотворной мутации или мутациях, которые чуть ли не в одночасье сказочным образом преобразили мозг гомо сапиенс, обеспечив им интеллектуальное превосходство перед неандертальцами и прочими обойдёнными судьбой представителями человеческого рода [171]. Такие мутации, «поднявшие человека современного анатомического облика над уровнем других древних гоминид», произошли якобы «намного позже завершения формирования внешних анатомически значимых структур черепа» [172], никак не затронув последние. Одни полагают, что это счастливое событие случилось примерно 35 тыс. лет назад и заключалось в перестройке нейронной системы, что будто бы привело к резкому возрастанию ёмкости так называемой «рабочей памяти» [173]. Другие считают, что всё дело в произошедшем где-то около 50 тыс. лет назад объединении относительно автономных, слабо связанных между собой областей мышления, в единую интегрированную систему. При этом предполагается, что как таковые все высшие психические способности, лежащие в основе современного мышления, были в наличии уже в среднем палеолите, но существовали независимо одна от другой, в разных «когнитивных сферах» или «модулях», и лишь в период, соответствующий переходу к верхнему палеолиту, между ними установилась прочная связь [174]. Всё это, спору нет, очень интересно, остроумно и теоретически вполне допустимо; проблема лишь в том, что обнаружить какие бы то ни было следы постулируемых преобразований в имеющихся ископаемых материалах никому, включая сторонников упомянутых гипотез, до сих пор не удалось.

Может быть, удастся в будущем? Может быть. Я совсем не исключаю, что в чём-то мозг неандертальцев всё-таки уступал — и, возможно, существенно — мозгу людей современного анатомического типа. Однако, если такие различия и существовали, выявить их, установить, в чём конкретно они заключались, и каков был их масштаб, пока не получается. Наоборот, всё, что нам сейчас известно о размерах, форме и рельефе эндокранов неандертальцев и гомо сапиенс, свидетельствует, скорее, о том, что оба вида были очень близки по своим интеллектуальным способностям.

Символы и интеллект

Но, может быть, свидетельством умственной отсталости неандертальцев является тот факт, что их культурные достижения, насколько о них можно судить по археологическим данным, были намного скромней достижений гомо сапиенс? В самом деле, гарпунов и иголок из кости и рога они не вырезали, горшков из глины не лепили и даже голых женщин на стенах своих пещер не рисовали. Это ли не показатель слабоумия?!

Нет, не показатель. Во-первых, потому, что и люди современного анатомического типа, те, что жили одновременно с неандертальцами, тоже очень долгое время — примерно сто пятьдесят тысяч лет — ничего этого не делали. А во-вторых, потому, что многие общества гомо сапиенс не делали этого и ещё десятки тысяч лет после исчезновения неандертальцев. В Восточной Азии, например, средний палеолит закончился только 20–25 тыс. лет назад, а в Австралии и того позже. Да и вообще, если судить об уровне культурного развития только по тем материалам, которые могут долго сохраняться в ископаемом состоянии и затем попасть в руки археологов, то вполне можно прийти к выводу, что даже некоторые группы первобытных охотников-собирателей недавнего прошлого (до первой половины 20-го века включительно) абсолютно ни в чём не превосходили неандертальцев!

«Отсутствие в среднем палеолите археологических свидетельств некоторых видов поведения, типичных для верхнего палеолита, — пишет по этому поводу американский антрополог Дж. О’Коннел, — совсем не обязательно означает отсутствие соответствующих способностей. Лучшим подтверждением этому служат материалы плейстоценовых памятников Австралии и Новой Гвинеи. В этом регионе не было иного населения, кроме людей современного анатомического типа. Тем не менее чуть ли не до самого голоцена, и уж во всяком случае до последнего ледникового максимума [175], местные индустрии остаются в основных своих чертах, скорее, среднепалеолитическими. Комплексы более чем 75 австралийских памятников, датируемых временем древнее 20 тыс. лет назад, являют весьма ограниченный технический репертуар, почти не дают свидетельств существования технологий обработки кости и крайне бедны находками, которые бы можно было охарактеризовать как произведения искусства, украшения, или выражение „стиля“. Это говорит о том, что различия между культурами среднего и верхнего палеолита правильнее было бы рассматривать не как следствие разных способностей их создателей, а как результат приспособления к разным экологическим условиям» [176].

И действительно, в одной из следующих глав мы ещё увидим, что когда настало время перемен, когда гомо сапиенс, вторгшись на Ближний Восток и в Европу, стали создавать первые верхнепалеолитические культуры, то же самое начали делать и европейские аборигены — неандертальцы. Причём на западе (а возможно, и в центре) Европы неандертальский верхний палеолит — с костяными орудиями и украшениями — появился, похоже, даже несколько раньше, чем туда пришли люди современного анатомического типа. Да, продлилась эта эпоха неандертальского культурного расцвета по меркам палеолитической хронологии совсем недолго, всего две-три, от силы пять тысяч лет, но всё же она была, и от этого факта никуда не деться.

Вообще, по-моему, единственный твёрдый вывод, который можно сделать, оценивая интеллектуальные способности неандертальцев и современных им гомо сапиенс по археологическим данным, по их «культурным достижениям», заключается в том, что и те, и другие использовали свой умственный потенциал далеко не в полной мере. Не было у них, похоже, ну абсолютно никакого стремления к прогрессу! Могли многое, но, видимо, предпочитали без крайней необходимости «не париться» и довольствовались малым. Например, как мы видели в предыдущей главе, неандертальцы умели строгать и шлифовать кость, но пока это было возможно, обходились деревом — его обрабатывать легче. А гомо сапиенс ещё по меньшей мере 20 тыс. лет назад знали, как формовать и обжигать глину (на верхнепалеолитических памятниках этого возраста иногда встречаются керамические фигурки), но горшки лепить не торопились, обходясь более простой в изготовлении посудой. Подобным же образом и многие другие культурные «достижения», сколь бы полезными и прогрессивными ни рисовались они в нашем ретроспективном восприятии, с точки зрения людей палеолита могли долгое время оставаться всего лишь непрактичными, обременительными усложнениями, требующими неоправданно больших затрат труда, времени, энергии и иных ресурсов.

Как сказал один персонаж одного не очень увлекательного детектива (героев скучных детективов часто тянет к философствованию), «человек — единственное животное, которое всегда хочет больше, чем ему нужно». Это верно, но верно лишь отчасти, лишь применительно к человеку исторического времени, который в своей социальной и экономической деятельности часто руководствуется соображениями выгоды, т. е. желанием достичь престижного статуса, богатства, власти. А вот палеолитические люди — и гомо сапиенс, и неандертальцы — похоже, совершенно не стремились иметь больше, чем нужно. А всё потому, что не понимали они своей выгоды, да и вообще не знали, что это такое — выгода. Пользу, которая есть качество биологическое (оно и появляется лишь вместе с жизнью [177]) — ту понимали, а выгоду — нет.

С пользой всё просто: пришёл с охоты, наелся мамонтятины и лежи себе в теньке, подрёмывай, или грейся на солнышке, или у костра байки трави. Ну или пойди, попляши, если на месте не сидится. И занятно, и приятно, и для здоровья никакого риска. Сплошная польза. А вот тащиться сразу после обеда снова на охоту за вторым мамонтом, когда и первого ещё всей пещере на неделю хватит, или корпеть над костяным наконечником, когда и деревянное копьё верно служит — это совсем не так занятно и приятно, да и с медицинской точки зрения сомнительно. А ну как бивнем по зубам получишь? Зачем тогда выгода, т. е. много мяса, если пользы от неё никакой? Есть-то нечем! Так что лучше из-за лишнего куска (или наконечника, или горшка, или чего угодно) не уродоваться. Лишний — он и есть лишний. Лишний — значит, ненужный.