Муравей-путешественник - Мариковский Павел Иустинович. Страница 19

Одновременно с растаскиванием трупов во все стороны далеко от пня расползались солдаты. Они производили разведку, пытаясь обнаружить противника.

Теперь к подкинутому чужаку уже не относились так миролюбиво, как раньше, а сейчас же его уничтожали. И куколок чужаков сразу не решались затаскивать в свое жилище, а долго ощупывали их усиками. А из-за одной чужой куколки возникла распря: одни тащили ее в муравейник, другие упрямо пытались выбросить подальше прочь.

Возбуждение муравьев продолжалось долго, и только на третий день от старого, сгнившего пня потянулась обратная процессия с куколками и личинками. Тревога миновала, муравейник медленно и постепенно возвращался к своей прежней тихой и мирной жизни.

Муравейник в живой ели

Когда-то очень давно — может быть, более полувека назад — на здоровой елке сделали топором большую затеску. Возможно, это был какой-то условный знак жителей гор или обозначение границы между различными владениями. Дерево залечило рану смолой, и вокруг затесины появился валик коры — «наплывина». Обнаженная древесина сперва подсохла, затем потрескалась на солнце, и получилось то, что лесники называют «сухобочиной». Ее облюбовали усачи и рогохвосты, и в стволе живой ели против сухобочины личинки их проточили многочисленные ходы. Потом сухобочина привлекла внимание муравьев-древоточцев, и они построили тут свое жилище, проделав в стволе галереи и залы. Несмотря на множество различных поселенцев, раздиравших живое тело ели, она все жила и жила и тянула кверху свою стрелку-верхушечку.

Муравьи хорошо обосновались в сердцевине живой ели: развели множество тлей на ее ветках, понастроили подземные дороги во все стороны. Только одно было неудобство в этом муравейнике: подземные ходы не могли сразу же переходить в ходы муравейника, так как сухобочина была на высоте около одного метра, а ниже ее ствол имел хорошую, крепкую, смолистую кору. Поэтому из ходов до самого муравейника шел открытый путь по стволу. Этот-то открытый путь и оказался удобен для меня, так как здесь очень хорошо было видно, каких насекомых истребляли черные муравьи и сколь удачна была их охота.

Добыча оказалась у муравьев самая разнообразная. Но больше всего это были различные мягкотелые насекомые и в первую очередь гусеницы разнообразных, в большинстве вредных для леса бабочек. Таскали муравьи и мелких жуков, в том числе злейших врагов леса — короедов.

У главного входа муравейника — большой и расширенной щели — всегда торчало несколько медлительных солдат-сторожей. Они подталкивали друг друга своими большими головами.

«Ты спишь?» — стукая головой о голову, как будто спрашивал один сторож.

«Нет, не сплю!» — отвечал другой сторож и отвешивал вопрошающему ответный тумак.

Иногда сторожа перехватывали у муравья-охотника какую-нибудь мягкую и уже основательно обгрызенную гусеницу и, собравшись кружочком, быстро ее глодали. Не всем желающим полакомиться хватало места у стола, и они толпились вокруг. Зато когда пиршество заканчивалось, наступало попрошайничество: у насытившихся просили вкусной отрыжки.

Очень загадочное явление было замечено у этого муравейника. Иногда из отверстия показывался солдат и сбрасывал вниз голову с еще дрожащими усиками, а за нею брюшко с грудью, на которой вздрагивали в смертельной конвульсии ноги. Что это было: уничтожение своего или расправа со случайно забредшим чужаком?

Чтобы проверить предположение, из далекого гнезда приносятся черные муравьи и подсовываются в муравейник в живой ели. Чужаков внимательно ощупывают и вежливо выпроваживают из гнезда. Может быть, так расправляются с калеками, раненными в битве с врагами? Но раненого окружают заботливые муравьи, и он, если в силах, сам уползает в муравейник или тихо умирает. Труп его сбрасывается вниз и относится в сторону от ствола ели. Предположение об уничтожении своих муравьев все-таки остается.

Но кто же эти несчастливцы? Муравьи-тунеядцы, не желающие трудиться, или муравьи, чем-либо приносящие вред своей колонии? Разве узнаешь все тайны жизни муравьев, скрытой в стволе старой ели!

Мне очень не терпится посмотреть самое интересное — различные сигналы у муравьев, разведать значение их своеобразного языка. Для этого надо чем-то возбудить муравьев. Не подбросить ли сюда, на выступ коры, у самого входа, ворох еловых иголочек с гнезда рыжих муравьев вместе с обитателями? Рыжий муравей — враг черного. В лесу они конкуренты и, встречаясь, нападают друг на друга. Рыжий муравей часто занимает пни, столь удобные для поселения черного муравья. Поблизости никогда не бывает двух муравейников этих противников.

Кучка хвоинок с доброй сотней рыжих муравьев высыпана на выступ у самой сухобочины. Быстрые рыжие муравьи нападают на черных, но вскоре же, почувствовав необычность обстановки и численный перевес противника, падают с дерева на землю и разбегаются во все стороны. Лишь только немногие забияки вступили в драку. Черные большеголовые солдаты слегка возбуждены. Мощными челюстями они прокалывают головы неприятелям: челюсти рыжих муравьев разжимаются, муравьи падают мертвыми.

Одному неудачнику рыжий муравей успевает вцепиться в самое чувствительное — в усик. Обезумев от боли, черный муравей мечется по стволу ели, падает на землю, находит в себе силы отравить рыжего муравья и сам, шатаясь, бредет куда попало.

Через десяток минут все рыжие муравьи уничтожены, а трупы их утащены, как добыча, в муравейник. Через два часа весь хлам, принесенный вместе с рыжими муравьями, сброшен на землю.

Рыжий муравей, прицепившийся к усику черного, давно погиб, но крепко держится в мертвой хватке. Он успел отравить своего противника, и черный муравей тоже обречен на смерть.

Весь этот боевой эпизод не вносит особенного возбуждения в спокойное течение жизни муравейника. На следующий день здесь все по-прежнему — как всегда, у входа стоят сторожа и, постукивая друг друга своими большими головами, будто спрашивают:

«Ты спишь?»

«Не сплю!»

А что, если повторить уже ранее сделанный эксперимент и привязать к старой сухобочине кусок выпиленного чужого гнезда муравья-древоточца? И вновь мы снаряжаемся в лес с лопатой, топором, пилой и через несколько часов приносим в брезенте кусок пня-муравейника и крепко его привязываем веревками к верхней части сухобочины.

Муравьи-чужаки напуганы. Они очень боязливы, осторожны и едва высовывают свои головы из обнаженных ходов. Муравьи-хозяева слегка возбуждены и, встречаясь, настороженно ощупывают друг друга усиками: свой или чужой?

Проходит день, другой... Никаких следов враждебных действий! На третий — четвертый день исчезают признаки настороженности. Чужаки смелеют, чаще выползают на ствол ели. Некоторые из них усиленно занимаются доением тлей и с раздувшимися брюшками спешат в свой жалкий обрубок. На пятый день из-под обрубка сыплется струйка опилок: чужаки проделали в сухобочине отверстие, и теперь два гнезда — большое целое и маленькое осколочное — соединились вместе.

Еще проходит несколько дней, и теперь уже не различить, где чужаки, где хозяева. Между ними состоялось объединение. Вот сколь неожидан исход эксперимента! Два муравейника одного вида в одной местности, а какие различные характеры!

Разговор муравьев

Многие считают, что муравьи не имеют никаких сигналов для объяснения друг с другом, а их совместные действия якобы обусловлены простым подражанием. Но разве можно результаты наблюдений над несколькими видами муравьев переносить на весь разноликий мир муравьев?

Как черный древоточец, так и рыжий лесной муравей, с жизнью которых я подробно познакомился, — каждый имеет свои сигналы и широко использует их в своей общественной жизни. Я уверен, что подробное и тщательное наблюдение за муравьями, с применением хороших увеличительных приборов, позволит глубже проникнуть в мир языка муравьев и открыть удивительнейшие вещи.