Жизнь насекомых. Рассказы энтомолога - Фабр Жан-Анри. Страница 60

Мои хитрости не удаются. Проходит день, другой, третий – ничего. Каликург кормится на цветках, а наевшись, ползает по колпаку. Тарантул мирно питается своей кобылкой. Если каликург проходит близко от него, паук выпрямляется и принимает позу, предлагающую осе отойти подальше. Искусственная норка хорошо выполняет свое назначение: в нее мирно, без ссор поочередно прячутся и паук, и оса. И это – все!

Остается последнее средство, на которое я возлагаю большие надежды. Нужно перенести каликургов на места их охоты, устроить их у входа в жилище тарантула – над естественной норкой. Я пускаюсь в путь, взяв с собой стеклянный и проволочный колпаки и все прочее, нужное для перемещения моих опасных и раздражительных пленников.

Вот превосходная норка. Я засовываю в нее соломинку и узнаю, что в ней живет тарантул подходящей величины. Расчищаю и выравниваю вокруг норки место для колпака. Пускаю под колпак каликурга. Еще одно разочарование! Проходит полчаса, а каликург лишь ползает по сетке, как и в моем кабинете. Он не обнаруживает никакой враждебности при виде норки, на дне которой блестят глаза тарантула.

Заменяю металлическую сетку стеклянным колпаком. Теперь каликург не сможет всползти кверху. Вынужденный бегать по земле, он познакомится, наконец, с норкой, на которую до сих пор не обращал внимания.

На этот раз дело налаживается. Сделав несколько кругов, каликург замечает норку и... спускается в нее. Такая смелость смущает меня: я никак не мог предполагать такого поступка. Кинуться на тарантула вне его жилья – это еще куда ни шло. Но спуститься в самое логовище страшилища, поджидающего вас со своими двумя ядовитыми крючками, – это совсем не то. Что выйдет из такой отваги?

Из глубины норки доносится шум. Несомненно, тарантул схватился с осой. Кто из двух выйдет оттуда живым?

Тарантул отступает. Он карабкается на самый верх норки в своей угрожающе защитной позе, с вытянутыми передними ножками и раскрытыми крючками. А каликург? Убит? Нет. Он в свою очередь выбирается из норки и проходит мимо тарантула. Тот ударяет его и тотчас же шмыгает в норку.

Оса и во второй, и в третий раз выгоняет паука из норки. И каждый раз тот ждет каликурга на пороге своего жилья, дает ему затрещину и возвращается к себе. Напрасно я беру второго каликурга и переменяю норку – мне не удается видеть ничего другого. Недостает каких-то условий, чтобы совершилась драма, которой я так жду.

Мои опыты не удались, но обогатили меня одним ценным фактом: каликург без боязни спускается в норку тарантула и выгоняет его оттуда. Выгнанный из жилья паук менее смел, и на него легче напасть. Помимо того, в тесноте узкой норки трудно нанести жалом тот точный удар, которого требует безопасность оператора. Смелое вторжение каликурга в норку яснее всего показывает, какое сильное отвращение питает тарантул к своему противнику. На дне норки, оказавшись лицом к лицу с осой, можно было бы свести счеты с врагом. Тарантул у себя дома, ему известны здесь все углы и закоулки, а пришелец стеснен, да и место ему незнакомо. Скорей кусай, тарантул! Но ты удерживаешься, не знаю, почему, и это спасает твоего врага. Глупый ягненок не отвечает ударом рожков на удар ножа, но разве ты ягненок перед каликургом?

Мои оба пленника снова в кабинете, под металлическим колпаком, и снова живут вместе с тарантулами, угощающимися кобылками. Три недели продолжается это сожительство безо всяких приключений, кроме взаимных угроз, все более и более редких. Серьезной враждебности нет ни с той, ни с другой стороны. Наконец оба каликурга умирают: их время прошло. Жалкий конец после великолепного начала.

Отказаться ли мне от решения вопроса? О, нет! Судьба любит настойчивых и доказывает мне это: через две недели после смерти моих охотников за тарантулами я ловлю каликурга пестрого. Этот вид каликургов попал в мои руки впервые. Он одет в такой же костюм, как и каликург кольчатый, и почти такой же величины.

Эпейра шелковистая. (Нат. вел.)

Чего желает этот новый охотник, о котором я ничего не знаю? Наверное, паука, ко какого? Такому охотнику нужна крупная дичь. Может быть, это эпейра шелковистая, а может быть, эпейра полосатая, самые большие пауки нашей местности после тарантула? Первый растягивает свою большую вертикальную паутинную сеть между кустами и ловит в нее кобылок. Я найду его в густых кустах на соседних холмах. Второй растягивает свою паутину поперек канавок и маленьких ручьев, где летают стрекозы – его добыча. Этого паука я найду близ соседней реки, на берегах оросительных канав, питаемых ее водами. Две прогулки доставляют мне двух эпейр. На другой день сразу обеих я и предлагаю моему новому пленнику.

Выбор сделан быстро: предпочтение отдано эпейре полосатой. Но она не сдается без сопротивления. При приближении каликурга паук принимает такую же оборонительную позу, как и тарантул. Каликург не обращает внимания на угрозы: у него проворные ноги и быстрый натиск. Быстрый обмен ударами – и эпейра лежит, опрокинутая на спину. Каликург уселся сверху, брюшком к брюшку, головой к голове. Своими ножками он придерживает ножки паука, а челюстями – его туловище.

Сильно подгибает брюшко, выпускает жало и... Минутку, читатель! Куда вонзится жало? Судя по тому, чему нас научили другие осы-парализаторы, можно подумать, что в грудь, чтобы уничтожить движения ножек. Вы думаете? Я думал так же. Что ж, не краснея за наше общее невежество, признаемся, что оса знает больше нас. Ей известно, как обеспечить себе успех подготовительным маневром, о котором никто из нас не подумал. Около рта эпейры есть два острых кинжала, каждые с каплей яда на конце. Каликург погибнет от укола ими. Операция парализатора требует полной точности укола, а потому нужно сначала обезоружить жертву, а потом уже делать операцию.

С большими предосторожностями и особенной настойчивостью жало каликурга погружается в рот паука. И тотчас же ядовитые крючки бессильно закрываются и столь опасная дичь становится безвредной. Теперь брюшко каликурга отодвигается назад, и жало погружается позади последней пары ножек, посередине груди, почти там, где она соединена с брюшком. В этом месте покровы тоньше и проколоть их легче, чем в других частях груди, одетых в крепкий панцирь. Нервный центр, управляющий движениями ножек, расположен немного выше точки укола, но жало направлено вперед, и оно попадает как раз туда, куда нужно. Этот укол вызывает паралич всех восьми ножек.

Паук с нижней стороны:

1– нижние челюсти; 2– нижне-челюстной щупик; 3– верхняя челюсть.

Итак, два укола. Первый укол в рот, чтобы обезопасить самого оператора, второй – в грудной нервный узел для безопасности личинки. Так должен вести себя и охотник за тарантулами, отказавшийся под колпаком выдать мне свой секрет. Теперь я знаю его приемы парализатора: меня познакомил с ними его товарищ.

Я рассматриваю эпейру сейчас же после операции. Не больше минуты паук судорожно двигал ножками, и пока эти движения продолжались, оса не выпускала добычи. Казалось, что она наблюдает за ходом паралича. Концами челюстей она много раз принималась исследовать рот паука, словно проверяя безвредность его ядовитых крючков. Наконец паук затих, а каликург приготовился тащить добычу. Тогда эпейрой завладеваю я.

Прежде всего меня поражает полная неподвижность крючков. Я щекочу их соломинкой, но не могу нарушить оцепенения, а щупики, их ближайшие соседи, движутся, если я коснусь их. Кладу паука в склянку и через неделю снова рассматриваю его. Раздражимость отчасти вернулась. Если дотронуться соломинкой до ножек, то они начинают немножко двигаться, особенно их последние членики. Щупики подвижны. Но движения ножек слабы и беспорядочны, и паук не может ни перевернуться, ни переместиться.