Дикий мир нашего тела. Хищники, паразиты и симбионты, которые сделали нас такими, какие мы есть - Данн Роб. Страница 12

Полученные Вейнстоком данные можно воспринимать по-разному. Первая реакция – восхищение. Вторая – размышления о том, как такой результат оказался возможным. Вейнсток заселил кишечник больных дикой фауной и вылечил их, хотя весь предыдущий клинический опыт говорил, что они практически безнадежны [29]. Следует добавить, что болезнь Крона у этих пациентов не отличалась легким течением. Вылечить их или хотя бы облегчить состояние другими способами было уже невозможно. Исследование, проведенное Вейнстоком, было лишь началом пути. Его успех воодушевил других. Прошло совсем немного времени, и другие ученые предположили, что многие (если не все) аутоиммунные и аллергические заболевания являются результатом отсутствия паразитов. Возможно, что с этим связано возникновение депрессии и некоторых форм рака. На основе этих предположений были проведены соответствующие эксперименты, один другого смелее. Они показали, что основополагающий тезис Вейнстока является как нельзя более верным. Лечение глистами вызывало улучшение у больных с воспалительными заболеваниями толстой кишки. Уровень глюкозы в крови мышей, страдающих сахарным диабетом, возвращался к норме [30].Происходило замедление прогрессирования болезней сердца, улучшалось даже состояние больных с рассеянным склерозом.

Искоренение гельминтозов в развитых странах издавна считалось одним из наивысших достижений общественного здравоохранения, символом покорения природы человеком. Однако в контексте работ Вейнстока и других ученых последствия этого «покорения» перестали быть столь очевидными. Для улучшения здоровья людям необходимо вернуть их глистов (разумеется, не всех, так как часть из них безусловно наносит вред), вернуть осторожно, как вернули некогда разделенной каналами реке Миссисипи возможность течь по старому ее руслу. Мы часто рассматриваем себя как нечто отдельное от природы, но здесь-то и кроется камень преткновения. Да, наша культура изменилась. Изменилось наше поведение, рацион и лекарства. Но наши тела остались такими же, какими они были шесть тысяч поколений назад, когда бег означал погоню за раненым животным или бегство от животного здорового, когда воду пили из пригоршней, а небо было усыпано звездами – сверкающими точками, необъяснимыми, как само бытие. Наши тела помнят, кто мы есть на самом деле. Они отвечают на стимулы так, как отвечали всегда, не ведая о произошедших изменениях; так же поступают вилорогие антилопы, спасаясь от несуществующих хищников или огромные плоды, не ведающие об исчезновении мегафауны.

Однако, как писал Рик Басс в предисловии к одной из книг Джона Байерса о вилорогих антилопах: «Практически ни одно открытие не связывает факты безупречно; скорее, это открытие освещает неизведанную территорию, открывает новые рисунки взаимосвязей; один ответ порождает сотни новых вопросов». Первый из этих сотен вопросов очень прост: почему? Знание о том, что нашим телам, вероятно, необходимы ленточные черви, власоглавы, нематоды и другие, не дает ответа на этот вопрос. Уберите из нашего организма червей – и мы заболеем. Верните их назад – и нам станет лучше. Мы можем делать так без конца и чувствовать себя все лучше и лучше. Однако прежде чем возвращать в организм то, что уже много лет считается чем-то вредным, нам все же надо выяснить, что происходит в нашем теле. Что бы там ни происходило, это происходит и сейчас, если, конечно, у вас нет глистов.

Со временем Вейнсток уверился в том, что иммунной системе для ее полноценного развития требуется присутствие глистов. Без глистов иммунная система становится похожей на растение, растущее в условиях отсутствия гравитации. Много миллионов лет назад постепенное преодоление последствий земного притяжения явилось залогом выхода растений из болот на твердую почву. Толстостенные клетки и прочные деревянные стволы возникли как средство борьбы с гравитацией – так же как системы транспорта сахаров, воды и газов. Практически вся разница между сухопутными деревьями и болотной растительностью является следствием великих трудностей, с которыми растения столкнулись из-за силы земного притяжения при переходе из болот на сушу. В отсутствие гравитации корни и побеги растений росли бы в хаотичном беспорядке – в разные стороны, как волосы Медузы. Точно так же наша иммунная система нуждается в паразитах, чтобы отличать, так сказать, верх от низа.

Вы можете, конечно, упрекнуть меня в излишней метафоричности. Но сами иммунологи, пытаясь объяснить связь между глистами и иммунной системой, чаще прибегают к метафорам и аналогиям, нежели к фактам. Когда Вейнстока и его коллег припирают к стене, они начинают говорить, что «без паразитов иммунная система теряет равновесие», «утрачивает гармонию», а в припадке полной откровенности говорят, что без паразитов она лишается «своей законной добычи». Один иммунолог однажды сказал, что у жителей развитых стран «другая» иммунная система. Это язык неопределенности. Никто до сих пор толком не знает, что происходит с нами, когда мы избавляемся от глистов и прочих паразитов. Если мы их изгоняем, то наши шансы заболеть возрастают. Если же мы возвращаем в свои организмы часть этой фауны, то в большинстве случаев нам почему-то становится лучше.

У Вейнстока была идея, позволявшая дать конкретный ответ на этот вопрос. У других тоже были свои идеи, но разница между мнениями ученых относительно того, что происходит в организме на самом деле, часто бывает такой большой, что разные точки зрения становится почти невозможно примирить. Но пока версия Вейнстока, впервые предложенная иммунологом Грэхемом Руком из Кембриджского университета, представляется самой разумной. Это не значит, что она верна, но в свете наших современных знаний она представляется как минимум возможной.

Предварительно я хотел бы сказать пару слов о том, как устроена иммунная система человека. Представим себе, что организм – это государство, располагающее двумя иммунологическими армиями. Одна из них сражается с особым противником – вирусами и бактериями, другая – с нематодами и другими крупными паразитами. Эти армии действуют сообща, но чем больше ресурсов в какой-то момент получает одна из них, тем меньше их остается для другой. Конечно, это грубое, почти карикатурное сравнение, но именно столько мы узнали об иммунитете с начала восьмидесятых годов. Конечно, я мог бы привести здесь названия всех компонентов иммунной защиты, употребив такие термины, как Т-киллеры, Т-хелперы или другие непереводимые слова из лексикона иммунологов, но в данном случае они создадут лишь видимость понимания там, где на самом деле его пока очень и очень мало. Итак, нам достаточно понять, что есть две армии, воюющие на разных фронтах с беспощадными интервентами, постоянно угрожающими нашим границам.

Эти два элемента иммунной системы работают уже двести миллионов лет. Они есть у акул и у белок. Элементарным иммунитетом располагают даже насекомые. Все виды животных в той или иной степени обладают иммунитетом, ибо на протяжении долгой истории эволюции все они сталкивались и продолжают сталкиваются как с паразитами, так и с вирусами и бактериями. Паразиты стали инструментом, эфиром, придавшим смысл существованию наших организмов. Присутствие этих попутчиков было таким же неизбежным, как присутствие гравитации. Но потом произошло радикальное изменение. Люди стали жить в домах и пользоваться туалетами, и в жизни нескольких последних поколений (а это доля секунды на часах эволюции) все резко переменилось.

В течение длительного времени мы понимали иммунную систему в целом как систему, содержащую два основных типа защитных механизмов – один из них был настроен на борьбу с бактериями и вирусами, а другой – на борьбу с более крупными паразитами. Но в течение последних пяти-шести лет мы вдруг поняли, что в этой удобной картине что-то не соответствует действительности. Мы что-то упустили, какую-то очень важную подробность. Иммунологи задумались: что происходит, если паразит со всеми удобствами устраивается в организме хозяина? Из опыта известно, что иммунная система со временем перестает атаковать такого паразита, но почему и каким образом?