Мы - это наш мозг. От матки до Альцгеймера - Свааб Дик Франс. Страница 2

XX. Смерть 1. Магия жизни и смерти 476 2. Д-р Дейман и Черный Ян 480 3. Курс деадаптации: будничность смерти 483 4. Нидерландский банк мозга 488 5. Травы для долгой жизни после смерти 491 XXI. Эволюция 1. Переговоры и увеличение мозга 494 2. Эволюция мозга 497 3. Молекулярная эволюция 500 4. Почему именно за неделю? 506 XXII. Заключение 510 Врожденное — и наследственное 512 Функциональная тератология 515 Сексуальная дифференциация мозга 517 Мозг плода и появление на свет 518 Значение благоприятного постнатального развития ... 520 Нерентабельные: твоя вина, заплатишь сполна? 521 Мозг и правосудие 524 Уход из жизни 526 Новейшие достижения 528 XXIII. Благодарность 530 XXIV. Предметный указатель 531

Предисловие Вопросы о мозге к предполагаемому специалисту Я хорошо понимаю, что читателю не слишком нужно все это знать, но мне-то очень нужно рассказать ему об этом. Жан-Жак Руссо (1712-1778) Наш век выдвинул по меньшей мере два научных вопроса огромной важности: как возникла Вселенная и как работает наш мозг. Не только непосредственное окружение, но и слу¬ чай побудили меня взяться за решение второго их них. Я рос в семье, где с самого детства слышал столь занима¬ тельные разговоры, касавшиеся разных аспектов медицины, что уклониться от этого предмета стало для меня невозмож¬ но. Отец был гинекологом и занимался многими спорными вопросами продолжения рода, такими как мужская импо¬ тенция, искусственное оплодотворение и противозачаточные таблетки. В доме у нас постоянно бывали его друзья, о кото¬ рых я позднее узнал, что и они тоже были новаторами в сво¬ ей области. От профессора доктора Дриса Квёридо, впослед¬ ствии основавшего медицинский факультет в Роттердаме, еще ребенком я получил свой первый урок эндокринологии. Мы вместе с ним выгуливали нашего пса, и, когда тот под¬ 17

Предисловие нял лапу, я услыхал от Кверидо, что такое поведение вызы¬ вают воздействующие на мозг половые гормоны. Доктор Кун ван Эмде Боас, первый профессор сексологии в Нидерландах, регулярно заходил к нам со своей женой вечерком выпить по рюмочке с моими родителями. От его рассказов у всех нас, особенно у детей, просто дух захватывало. Однажды он по¬ ведал, что у него никак не клеился разговор с одним пациен¬ том. Наконец пациент выговорил то, что стояло у него словно ком в горле: он-де слыхал, что ван Эмде Боас гомосексуалист! Профессор обнял его за плечи и сказал: «Но, дорогуша, ведь ты же этому не поверил?» — оставив своего пациента в пол¬ ной растерянности. Мы так и помирали со смеху. Не существовало таких вопросов, которых я не мог бы задать, а по выходным дням можно было заглядывать в ме¬ дицинские книги отца и изучать под микроскопом однокле¬ точных зверюшек, кишевших в воде из канавы, и клетки растений. Учась в средней школе, я мог бывать на лекциях, которые отец читал по всей стране. Никогда не забуду, каким напад¬ кам и даже оскорблениям со стороны религиозной публики он подвергался на лекциях по подготовке в Нидерландах пер¬ вой фазы испытаний контрацептивных таблеток. По край¬ ней мере, внешне он продолжал спокойно излагать свои ар¬ гументы, в то время как я, в холодном поту, сидел стиснув зубы. Впоследствии я убедился, что это было полезной шко¬ лой — имею в виду сильные эмоциональные реакции, с кото¬ рыми я сталкивался в дальнейшем в ходе своих исследований. Грегори Пинкус, американский создатель этой пилюли, так¬ же время от времени бывал у нас дома, и мне удалось вместе с ним посетить Органон, фармацевтическую фабрику, где из¬ готовляли эти таблетки. Там я впервые увидел, что такое лаборатория. Само собой разумеется, все это привело к тому, что я стал изучать медицину. За едой мы с отцом с энтузиазмом обсуж¬ 18

Вопросы о мозге к предполагаемому специалисту дали все возможные стороны этой профессии настолько не¬ посредственно и настолько детально, что моя мать то и дело восклицала: «А ну-ка хватит!» — притом что как бывшая хи¬ рургическая медсестра, к тому же побывавшая на фронте в 1939 году во время русско-финской войны, она очень многое повидала. Неожиданно подошло время, когда я стал не толь¬ ко задавать вопросы, но также и отвечать на них. Если ты изучаешь медицину, то сразу же, совершенно неоправданно, в тебе начинают видеть эксперта по всем болезням, у кото¬ рого можно получить бесплатную консультацию. В какой-то момент мне настолько надоели все эти бесконечные зануд¬ ные жалобы, что я громко воскликнул, так, что все общество, собравшееся по случаю дня рождения, сразу же смолкло: «Это интересно, тетя Йопи, раздевайтесь, и давайте посмотрим». Сработало превосходно. Больше она мне не докучала. Но дру¬ гие по-прежнему обращались ко мне со своими вопросами. Приступая к изучению медицины, я хотел больше узнать о подготовке и проведении экспериментов, на которых так часто основываются медицинские концепции. Кроме того, я хотел, вопреки желанию родителей, быть материально не¬ зависимым. Для студентов в Амстердаме имелись две возмож¬ ности после первого академического экзамена половину ра¬ бочего времени заниматься исследовательской работой: либо в области фармакологии, либо в Nederlands Instituut voor Hersenonderzoek [Нидерландском институте исследования мозга]. В Институте мозга свободное место появилось рань¬ ше. Так произошел выбор моей карьеры. В свете всего того, что я уже узнал дома, выбор был абсолютно логичным: новая область нейроэндокринологии, а именно исследование вы¬ работки гормонов клетками мозга и чувствительности мозга к гормонам. На собеседовании у профессора д-ра Ханса Ариен- са Капперса я назвал нейроэндокринологию предметом моих интересов. «Это в ведении Ханса Йонгкинда», — заметил про¬ фессор Капперс и пригласил д-ра Йонгкинда. В последовавшей 19

Предисловие затем беседе с ними обоими выяснилось, как мало я был зна¬ ком со специальной литературой. Несмотря на это, Капперс решил: «Мы все-таки попробуем», — и взял меня. В ходе док¬ торантуры я проводил эксперименты, чтобы понять, каковы функции нервных клеток, производящих гормоны. Этими исследованиями я занимался параллельно с изучением ме¬ дицины и посвящал им свои вечера, выходные дни и кани¬ кулы. Не без труда мне как ассистенту в хирургическом от¬ делении, которым руководил профессор д-р Бурема, удавалось тогда, в 1970 году, выкраивать во второй половине дня время для работы над диссертацией. После сдачи в 1972 году экза¬ мена на врача я решил продолжать исследования в области мозга. В 1975 году я стал заместителем директора и в 1978 году директором Нидерландского института исследования мозга. В1979 году к этому добавилась профессура по нейробиологии на медицинском факультете Амстердамского университета. Несмотря на ведущие должности, которые я занимал в тече¬ ние тридцати лет, я не прекращал интенсивных лаборатор¬ ных исследований. В конце концов именно для этого я решил заниматься подобной работой. К настоящему времени в сво¬ ей исследовательской группе я невероятно многому научил¬ ся у множества замечательных, критичных и способных студен¬ тов, докторантов, постдокторантов и сотрудников более чем из двадцати стран, которых я до сих пор постоянно встречаю в исследовательских лабораториях и клиниках по всему миру. Вся наша группа особенно благодарна прекрасным лаборан¬ там, обеспечивающим высокое качество проведения экспе¬ риментов и развитие новых методов исследований. Между тем у меня возникали вопросы по темам, не отно¬ сившимся только к моей основной специальности. Тебя всё равно считают врачом, когда действительно приходится туго, даже если ты занимаешься не врачебной практикой, а иссле¬ дованиями. Болезнь мозга затрагивает все стороны личности, и поэтому ко мне обращались за советами в самых критиче¬ 20

Вопросы о мозге к предполагаемому специалисту ских случаях. В одно воскресное утро, например, пришел сын одного моего знакомого с несколькими томограммами и ска¬ зал: «Я только что узнал, что мне осталось жить всего три ме¬ сяца. Как это может быть?» Взглянув на томограммы, я не понял, как он вообще смог прийти ко мне, чтобы задать этот вопрос: передняя часть его мозга представляла собой одну громадную опухоль, и он действительно недолго прожил. В та¬ кой момент только и остается выслушать, объяснить выводы и результаты обследований и помочь отчаявшемуся челове¬ ку пробраться сквозь медицинские дебри. Единственно, кто оценивал мои способности должным образом, — это мои дети. Они решительно требовали позвать «настоящего» врача, когда у них была высокая температура, и я с тревогой присаживал¬ ся со стетоскопом на их кроватках. Когда в 1985 году я осно¬ вал Nederlandse Hersenbank (Нидерландский банк мозга] (см. ХХ.4) и при этом стало известно, что я исследую мозг умерших, я, к своему удивлению, для многих сделался советчиком по всем вопросам, связанным с последней жизненной фазой: эвтаназией, оказанием помощи в самостоятельном уходе из жизни, возможностью стать донором мозга или предоставить свое тело науке, короче говоря, по всем темам, имеющим от¬ ношение к жизни и смерти (см. ХХ.З). Так постоянно пере¬ плетались между собой мои исследования и их результаты для меня и для общества. Я принимал участие во встречах матерей, потерявших покончивших с собой детей-шизофре- ников и теперь в рамках организации помощи Ypsilon отваж¬ но поддерживавших других женщин, которых постигло это несчастье. На международных конгрессах по синдрому Пра- дера-Вилли я увидел, насколько больше знают близкие о течении этой болезни, чем мы, исследователи. Сюда приез¬ жали и ученые, и родители, чтобы вместе выяснять причины того, почему их дети ели буквально до смерти. Со всего света привозили родители своих невероятно тучных детей, тем са¬ мым помогая клиницистам лучше постигать ход этого забо¬ 21