Заповедное дело Россиию Теория, практика, история - Штильмарк Феликс. Страница 39

Я прошел вдоль Логаты, посчитал казарок; их оказалось несколько десятков, преобладали линные птицы, а гусей – видимо-невидимо. Двигаясь вдоль берега, еще издали увидел песцовое норовище на крутом холмике, похожем на скифский курган. В этом зверином городке оказалось множество нор и выбросов. Из одного отверстия показалась сама мамаша – худущая, бурая, облезлая. Она не видела меня. Раздался ее особый позыв, и внезапно из всех нор начали вылезать щенята. Их было семь, они весело возились, пока мать сидела поодаль и наблюдала. На обратном пути опять встретились волки. Они то показывались на гребнях увала, то пробегали где-то в стороне.

Под вечер, когда ветер немного утих, мы с Надей отправились в ту сторону, откуда слышался накануне волчий вой. Шли щебнистой тундрой, долго наблюдали за песцом, ловившим леммингов. Издали снова донеслись протяжные волчьи «песни», невольно наводящие тоску. Мы шли быстро и как раз поднимались на пологий увал, когда прямо под ноги светлым комочком метнулся заяц-беляк. Мы и опомниться не успели, как тут же, почти рядом, на гребне увала возник волк-переярок, явно увлеченный погоней и недовольный нашим появлением на его пути. Увидев нас, остановился, словно споткнувшись, затем трусцой побежал вдоль склона, и почти тут же я отчетливо разглядел небольшую группу оленей, спокойно пасущихся в долине речушки.

Олени рядом с волчьим логовом, и охотящийся за беляком волк не обращает на них внимания! Неужели волки действительно «пастухи и санитары», как уверял, в частности, известный таймырский охотовед Лев Мичурин, который долго работал в Норильском НИИСХ, потом переехал в Красноярск и недавно скончался. Я слушал его доклад на втором совещании зоологов Сибири в Томске. Лев Николаевич упорно отстаивал точку зрения, что волки на Таймыре – необходимый компонент тундровой природы, что они регулируют численность оленей, поддерживают их «жизненный тонус», поскольку жертвами волков становятся либо слабейшие, либо неудачники. Л.Н. Мичурин высказывал эти взгляды гораздо раньше, чем стали у нас известны популярные книги Крайслер и Моуэта, написанные в защиту канадских волков. Правда, далеко не все специалисты соглашались с подобным мнением, но во всяком случае вряд ли оправдано специальное истребление волков при помощи авиации в малонаселенных и тем более в совершенно безлюдных районах Таймыра.

В 1970 г. я познакомился в норильской гостинице с работником красноярского охотоуправления, который занимался истреблением волков на Таймыре. В его распоряжении были самолет Ан-2 и даже вертолет, игравший роль разведчика. У меня остались неприятные воспоминания об этом человеке, производившем впечатление не натуралиста и даже не охотника, а дельца, занятого своим «бизнесом» и толковавшего о барышах. Тем не менее он получил большую известность как рекордсмен по числу убитых волков. Правда, на Таймыре, как я вскоре узнал, у него была дурная слава, и деятельность его вскоре прекратилась.

Конечно, там, где волки причиняют конкретный вред животноводству, с ними нельзя прекращать борьбу. Но истреблять их в далекой тундре, где нет даже домашнего оленеводства, – дело явно неразумное.

Между тем мы вновь услышали волчьи «песни». На этот раз к басовитому вою взрослого зверя присоединились визгливые призывы волчат. Двигаясь против ветра, мы засекли направление и быстро приближались на звуки волчьего концерта. На вершине холма немного задержались и стали спускаться вниз. Я никак не ожидал, что волчата окажутся так близко. Они сидели на небольшом холмике и мгновенно разбежались в разные стороны – словно ветром их сдуло! Помню только, что было их семеро, ростом каждый был немного меньше взрослого песца. Мы начали искать само логовище, но найти его не смогли. Взрослые волки на глаза не появлялись, но, наверное, наблюдали за нами.

На следующий день было по-прежнему ветрено и холодно, но дождь перестал, и мы быстро свернули лагерь. У песцового бугра знакомая мне «хозяйка» устроила подлинный скандал. Она бегала по берегу, отчаянно кашляя и «ругаясь», а все ее потомство вылезло из нор; щенята с интересом глядели, как мать отгоняет от реки каких-то чудовищ. Задержались мы в глубоком узком овраге, где лежал большой снежник. По моим расчетам, именно здесь было волчье логово; мы с Валей обшарили весь овраг, но напрасно. Зато наткнулись на выводок полярных белых сов. Семеро (опять семь!) совят, покрытых серым пухом, еще не умеющих как следует летать, смешно подпрыгивали, грозно щелкая клювами. Интересно, что они были разного роста и развития. Тут же с ними держался самец, довольно дерзко подлетевший к нам совсем близко. Мы узнали его по снежно-белой груди (самка у белой совы с темными пестринами).

Гусей на этом участке реки было особенно много. Кое-как мы разминулись с большой стаей краснозобых казарок, их оказалось более ста в одной группе. Я насчитал там 49 птенцов, значит, среди взрослых было примерно двадцать родителей, остальные – линные птицы. Много казарок держалось также с гусями, уплывавшими вниз по Логате. Среди линных птиц мы видели выводки пискулек и гуменников, всего же за этот маршрут встретили не менее шестисот гусей и казарок, миновали пять песцовых логовищ, отметили три пары белых сов, два гнезда мохноногих канюков, а также выводки варакушки и краснозобиков.

Наша очередная стоянка называлась «Озерная», потому что на левом берегу было скопление озер. Здесь мы вновь обнаружили пребывание на Логате людей. Во-первых, на высоком холме на правом берегу реки находилась безымянная могила. Словно опознавательный знак, возле нее была воткнута деревянная рейка, а на земле выложен крест из камней. А дальше через тундру вел явственный след гусеничного вездехода, четко выделявшийся на фоне растительности, хотя люди были здесь три года назад. На возвышенности был укреплен железный триангуляционный знак – дело рук геодезистов.

Озера за ближней сопкой были разного типа. Ближнее располагалось в крутых высоких берегах, мы видели на нем морянок, гребенушек, гуменников. Второе оказалось низинным и торфяным, с кочками и сплавинами. Здесь мы впервые встретили чернозобиков и краснозобых гагар, а также много чаек и крачек.

Двигаясь дальше к югу, наблюдали резкое изменение облика тундры. Появились сфагновые мхи, голубика, багульник, брусника. Теперь мы уже начали разбираться в типологии тундровой растительности. Присмотревшись, нетрудно отличить мохово-кустарничковые тундры от кустарниково-моховых или лишайниковых, не спутаешь щебнистые участки на водоразделах с ивняковыми зарослями или осоковыми низинами. Да и птицы помогают различать растительные ассоциации. В ивняках, например, полным-полно куропаток и лапландских подорожников, а в пятнистой тундре встречаются одни лишь бурокрылые ржанки.

На очередной стоянке мы долго занимались съемкой птичьих шкурок после похода на озера (у нас накопилось почти пятьдесят экспонатов).

Одиннадцатого августа мы были в устье Малой Логаты. После впадения слева речки с экзотическим названием Малагу-Мари Логата стала шире и полноводнее, а к устью Малой Логаты весь ландшафт вокруг заметно изменился: долина выглядела сглаженной, со сплошными зарослями густых ивняков, большим количеством заливов и отмелей и очень напоминала долину Новой. Мы остановились на правом берегу среди ровной ивняковой тундры. Здесь можно было найти какое-то подобие плавника, обломки веток и старых стволов, когда-то принесенных рекой. Мы собрали по веточке, словно птицы для гнезда, небольшую охапку топлива и зажгли костерок, дым которого показался нам таким родным и знакомым после бензинного примусового духа.

В последние дни стали все чаще попадаться северные олени. Это были группы из трех-пяти животных, державшихся сравнительно осторожно. Один крупный олень-хор, правда, спокойно прошел недалеко от палатки и на наших глазах переплыл Логату. В одном месте мы нашли берег, сплошь усеянный оленьей шерстью; видимо, здесь через реку перешло очень большое стадо.

Погода оставалась неустойчивой: то шел дождь, то проглядывало солнце, освещая низко нависшие синие тучи. Такого удивительного своеобразного неба с яркими синими тонами мне никогда не приходилось видеть.