Шмели и термиты - Халифман Иосиф Аронович. Страница 11

Достигшая наибольшего размера, личинка комнатной мухи тяжелее мушиного кокона со всем содержимым, а сама муха весит меньше, чем ее куколка. Взрослые жуки легче своих зрелых личинок и молодых куколок. Бабочки легче, чем их начинающие окукливаться гусеницы. Но ведь и муха, и жуки, и бабочки, и шмели, окуклившись, сплошь одеты в кокон, из которого ничто не может выпасть, потеряться. Значит, если здесь все же обнаруживается убыль в весе, то часть веществ тела личинки, иносказательно говоря, сгорела. Не удивительно, что личинки и коконы выделяют тепло.

Однако куколка насекомого не только тигель для сжигания каких-то тканей личинки, но также и реторта, вроде той, о которой мечтали алхимики. Когда стали сравнивать состав тела личинок, куколок и имаго, то обнаружили: во взрослых насекомых содержатся элементы, которых в теле окуклившейся личинки вовсе не было, количество других уменьшилось или возросло…

Вот какие головоломки загадывает химикам, биохимикам, физиологам, биологам обычная куколка обычного насекомого, в том числе и шмеля.

В стихотворении одного из современных французских поэтов я нашел такие строки: «Молчаливым обещаньем удивительных полетов зреют куколки надежды в белых коконах тугих… Час придет, навстречу свету насекомые взовьются… Только дайте им сначала силу крыльев ощутить…»

Говоря по совести, только что вышедший из тугого кокона молодой шмель еще совсем не готов ни для каких полетов. И силы в его крыльях по выходе из кокона нет.

Во-первых, он намного меньше шмелихи, иногда всего с муху величиной. Мокрый, опушение на нем свалялось. Он не только мал, но и слаб, плохо держится на ногах. Крылья на его спине жалкие, сморщенные. Какая-то в нем неуверенность.

Он все жмется к шмелихе, держится бок о бок с ней. Даже когда она дома, шмелек, сходя с пакета, отдаляется от него ненадолго и задней лапкой — концом ножки цепляется за стенки ячеи. Яркий луч света может, испугав насекомое, заставить его упасть на спину, выгнуть вверх брюшко, но шмелек еще совсем беспомощен. Однако проходит немного времени, и он уже обсох, прочнее стоит на ногах и вдруг направляется к открытым хранилищам корма и выпрямляет хоботок.

Еще недавно серенький, бесцветный, шмель быстро обретает цвета опушения. Это и есть аттестат его зрелости.

Новый член общины выходит из кокона нередко в отсутствие шмелихи (в хорошую погоду она обязательно отлучается, чтоб пополнить кормовые запасы), и указания насчет того, где находится в гнезде мед, новичок получает не от нее.

Адрес чаши с медом у него в крови, как и многие другие познания. Не случайно внутренняя планировка гнезд у каждого вида своя, и, как правило, типичная: медовая чаша, например, обязательно находится на одном и том же месте. Умению выпрямлять хоботок и умению пользоваться им как насосом шмелька также никто не обучает.

Для проверки чуткости обоняния молодых шмелей в искусственном гнезде выставили серию восковых чаш — с молоком, водой, кефиром, чаем… Шмеленок выпрямил хоботок, подойдя к первой же ячее — с молоком, но равнодушно проковылял мимо всего ряда выставленных ему яств и без колебаний припал к последней чаше. Она и была с медом.

Шмели из коконов первого пакета — все недомерки, чуть не втрое мельче шмелихи, которая до сих пор в гнезде орудовала одна. При всем этом самый первый — покрупнее, чем остальные, и в дальнейшем это может сказаться на его судьбе.

Питаются они только из гнездовых запасов, никогда не подойдут к шмелихе, вернувшейся из фуражировочного полета, чтобы выпросить и выпить из разомкнутых жвал капельку доставленного ею в гнездо сладкого груза. Да шмелиха и не умеет кормить молодых, закончивших развитие шмелят. Все они берут корм сами и только из медовых чаш и кувшинов, стоящих у входа в гнездо, а на цветах — лишь если им доведется вылететь.

Все шмелята из первого, а потом из второго, третьего пакетов — и не самцы, как их отец, и не полноценные самки, как шмелихи. Всеми повадками и назначением они заметно отличаются от родителей. Вроде бы и самостоятельные, независимые, эти насекомые на самом деле бессчетным числом невидимых цепей прикованы к гнезду, к начавшей разрастаться общине.

Ранние шмелята — весь первый выплод — проводят жизнь чаще всего в гнезде, так и не покидая его. Помогают шмелихе насиживать — обогревать — вырастающий рядом с опустевшими коконами пакет с расплодом второй очереди; помогают шмелихе снимать воск с коконов, из которых выходят более молодые сестры; когда шмелихи нет, они и сами, услышав писк проснувшейся затворницы, принимаются сгрызать восковую облицовку кокона. Однако, если требуется, именно первенец — более крупный, чем его сестры, — может отправиться и на заготовки корма, хоть он работает в цветах далеко не так споро, как настоящие фуражиры, выводящиеся позже: и нектара добывает меньше, и обножку сбивает мелкую, и ориентируется поначалу несравненно хуже. Возвращаясь домой, ошибается, ход ищет неуверенно, долго отдыхает в гнезде перед следующим вылетом.

В исключительных же обстоятельствах шмелята первого выплода способны хоть на третий день жизни отправляться в полет.

Несмотря на превосходно развитое цветовое зрение шмелей, их полет на цветки оказывается делом гораздо более сложным, чем могло бы показаться.

Знаменитый зоолог профессор Нико Тинберген, один из основателей той науки о поведении животных — этологии, о которой дальше еще не раз будет речь, рассказывает: «Я сам наблюдал, как шмели, посещавшие цветущий чернокорень, часто ошибались и летели к крестовнику или к разным чертополохам — растениям, несколько смахивающим на чернокорень. Но эти растения тогда не цвели и шмелиные фуражиры подлетали не к верхушкам растений, где в будущем полагалось появиться цветкам, а к пазухам листьев, где обычно расположены цветки чернокорня. Похоже было, что шмели поначалу ориентируются на растение в целом, в общем, а цветков не видят, пока не подлетят ближе.

Вместе с тем я заметил, что иные шмели словно по опыту знали, где находится то или другое растение. Отдельные шмели, которых нетрудно было опознать по нанесенным на них цветным меткам, исправно посещали определенные растения. Они перелетали от одного к другому в строгой последовательности, и когда я вырвал с корнем одно из растений, шмели продолжали долго посещать то место, где оно раньше находилось, и упрямо кружили над ним, прежде чем его покинуть…»

С каждым днем в гнезде становится все больше пустых коконов, покинутых рабочими шмелями. Воск с них шмелиха, а потом и молодые члены общины сгрызли и пускают на сооружение или починку старых пакетов с расплодом. А шелковые скорлупы коконов? С ними что? Часть их пустует, в другие шмелиха и молодые шмели начинают складывать пыльцевой корм или строят на них новые восковые пакеты — второй этаж шмелиного сота. Позже на втором часто вырастает и третий. По числу коконов можно без ошибки выяснить, сколько в гнезде вывелось насекомых.

В этой главе мы говорили о том, что ожидает гнездо, в котором уже есть личиночник с расплодом, а шмелиха пропала и никакая продолжательница не обнаружила осиротевшее, оставшееся без хозяйки-домоправительницы поселение. Рассмотрим другой случай: шмелиха исчезла из гнезда позже, когда вывелись рабочие шмели. Здесь все меняется.

Уже появление первого щупленького шмеленка открывает в истории гнезда, за которым мы наблюдаем, новую страницу.

Если шмелиха на месте, он делает свое дело, но держится в тени. Стоит шмелихе пропасть, скажем, не вернуться из очередной фуражировки, шмеленок, даже совсем молодой, принимает на себя бразды правления. К своим обязанностям относится очень истово. Пусть попробует сейчас сунуться в гнездо продолжательница. Первенец общины — ее, хоть и слабый еще, проросток — яростно набрасывается на дерзкую. Изловчившись, он может впиться челюстями в основание ее крыла, в ножку… Поле боя и будущих трудов часто остается за ним.