Церебральный сортинг - Савельев Сергей Вячеславович. Страница 43
В конечном счёте такая изоляция сослужила неплохую службу для дальнейшей эволюции. Сохранение архаичного полиморфизма мозга обитателей Древней Руси под влиянием греко-византийской религиозной консервации надолго затормозило дикую европейскую эволюцию. Тем не менее с первых лет царствования Бориса Годунова начался приток коварных западных носителей цивилизации в Россию. При Петре 1 этот процесс обмена усилился, а русские стали ездить в Европу за знаниями, как ранее на Афон и в Иерусалим. Следует отметить, что греко-византийский и петровско-европейский варианты церебрального сортинга на большую часть населения особо не повлияли. В обоих случаях было охвачено минимальное количество наиболее образованных или активных людей. Даже замеченные историей, но локальные эволюционные достижения искусственного отбора мозга быстро растворялись в архаичном субстрате, что непрерывно увеличивало индивидуальную изменчивость.
По этой причине русская социальная система в основном прошла мимо увлекательных, но кровавых процессов массового самоистребления на христианской почве. В Европе небольшие различия в атрибутике и правилах соблюдения любого культа становились основанием для физического отбора в масштабах войны. Возможные последствия европейских событий легко оценить по аналогичным культовым признакам и по результатам раздела Русской православной церкви и появлению старообрядчества. Кризис был усилен вхождением в состав России территории сегодняшней Украины. Интеграция украинской модификации православия в сложившийся российский культ прошла крайне болезненно и привела к расколу, многочисленным человеческим жертвам и вынужденной миграции. На этом примере видно, что относительно мягкое объединение почти идентичных культов вызвало тяжёлые социальные последствия, сохраняющиеся до настоящего времени.
Таких религиозных противоречий в динамично эволюционирующей Европе были сотни, а их разрешение приводило к бесконечным поводам для уничтожения друг друга. Иногда религиозных, языковых и национальных особенностей не хватало для начала очередного цикла физического отбора. Тогда повод пристроить зазевавшегося обывателя на виселицу или обжарить его на костре находили в мелких бытовых ересях и колдовстве. Вполне понятно, что на просторах России столь изощрённые методы церебрального сортинга работали плохо или не работали совсем. Прогрессивная европейская традиция сжигания ведьм, колдунов и еретиков как-то не прижилась, а ереси заканчивались порками или переселением самих заблудших.
Столь мягкая модель российской церебральной эволюции привела к консервации наиболее архаичных конструкций мозга, что создало гигантский потенциал полиморфизма. Именно эта церебральная изменчивость стала основой для невероятного прогресса России после начала реформ Петра 1. В это время начался гигантский отбор мозга, который продолжался больше столетия. Процесс проходил крайне тяжело, поскольку пришлось методом простого перебора отыскивать адекватные мозговые конструкции в океане невероятного биоразнообразия. Самые сдержанные сторонники западного пути развития довольно резко указывали на трудности отбора людей для реализации проектов царя-затейника. По их мнению, «голове и уму русского народа не доступны науки и знания, москвитяне не способны к научным занятиям».
Столкновение европейских плодов жестокого и методичного отбора мозга с русским церебральным заповедником доказало огромную роль социальных последствий искусственной селекции гоминид. Занятно, что разницу между просвещёнными европеоидами и дикими московитами объясняли преобладанием в сознании «верхоглядного сенсуализма над рассудочной силою понимания». В качестве примера приведу наиболее характерное объяснение патриота, но яркого западника XIX века А. Щапова (1870). Он писал о русском народе: «Особенно, вследствие нововведений и преобразований Петра Великого, они разом увидели, услышали и вообще всеми чувствами воспринимали много новых предметов, форм и наглядных образцов. Но, вследствие неразвитости чисто головного, рассудочного процесса абстрактно-логической переработки сообщаемых чувствами и памятью впечатлений, они не могли отчётливо и точно понимать всеготого, что видели, слышали, осязали и ощущали, не могли, как говорится, переварить в своих головах всего воспринятого чувствами и сохранённого памятью конкретного материала». По мнению А. Щапова, проблема в «головной неразвитости», которую он предлагал загадочным способом улучшать методом насаждения западных методов образования и развития культуры.
Это занятие полностью идентично сегодняшним усилиям российских инноваторов и чем-то напоминает анальную заправку лошади дизельным топливом. Несмотря на фатальную дикость такой странной ситуации, основные казённые дискуссии сосредоточены на выборе марки горючего. Одни знатоки рекомендуют заливать дизельное топливо, а другие — только бензин. Предположение о кормлении лошади сеном и зерном выглядит ретроградным святотатством.
Собственно говоря, никаких изменений в головах западников за 200 лет не произошло. Не понимая сути происходящего, они продолжают упорно фаршировать Россию плодами чужой церебральной эволюции, которая веками вызывает системное отторжение. Выход из этой ситуации тот же, что и 300 лет назад, — искусственный отбор, который надо трансформировать в осознанный инструментальный сортинг людей по врождённым способностям. Во времена Петра 1 проблему решали всё тем же искусственным отбором, только выбирать обладателей искомых конструкций мозга приходилось из огромной массы кандидатов.
Показательна статистика пригодности молодых людей к обучению в математических школах на начало XVlll века. В новгородской школе было отчислено 48%, в Санкт-Петербургском Александровском училище — 86%, а в нижегородской школе — 23% учеников (Пекарский, 1862). При этом все педагоги отмечали, что столь большой процент учащихся, способных освоить европейские науки, был характерен только для отпрысков наследственной аристократии. Для остальных сословий ситуация была намного хуже. Статистика вполне объяснима, поскольку аристократия несколько столетий подвергалась в России хоть какому-то искусственному отбору. Простые обыватели реального давления искусственного отбора не испытывали, что сохраняло архаичный полиморфизм их мозга. При такой колоссальной и почти бесконтрольной изменчивости, усиленной живописной метисацией, любой русский правитель мог отыскать себе людей с наиболее подходящим вариантом строения нервной системы. Лишь единицы легко понимали любого царя, а остальных, не прошедших отбор, приходилось заставлять силой.
Отсюда следует важнейший вывод, проясняющий историю российской государственности. Хронический гуманизм при отсутствии жёсткого искусственного отбора привёл к невиданному полиморфизму мозга, который стал основой эволюционного потенциала России. Этот же процесс является причиной нестабильности и суровости любой русской власти. Большие различия в организации мозга у населения страны делают крайне затруднительными согласованные коллективные действия. Все думают по-разному, у каждого своё особое мнение, которое часто ни на что не похоже. Европа избавлена от напасти личного творческого мышления обывателей своей жестокой историей. Церебральный сортинг сотни лет выковыривал изюминки самостоятельности из румяного европейского пирожка, но оказался бессилен перед российскими просторами.
Иначе говоря, русский псевдогуманизм, выросший из территориальных преимуществ, сохранил множество вариантов строения мозга. Такое достижение прекрасно для эволюции, но очень плохо для государства. По этой причине любое начинание всегда разделяют не очень много людей, а остальных автономных мыслителей вовлечь даже в хорошее дело можно только физическим насилием. Результатом изменчивости мозга в стране всегда остаётся огромный слой противников любого дела, которые создают основу для разрушения существующей социальной структуры. Русский искусственный отбор шёл тяжело и очень дифференцированно. Это означает, что он был не повсеместным, как в тесной Европе, а локальным и направленным на решение конкретных государственных задач. Изменчивость мозга при развитии методов церебрального сортинга давала отличные, но оригинальные результаты, на которые требовалось время.