Летающие жирафы, мамонты-блондины, карликовые коровы... От палеонтологических реконструкций к предск - Журавлёв Андрей Юрьевич. Страница 45

Джаред Даймонд связал успех цивилизаций с наличием в природе, окружающей эти цивилизации, животных, которых можно приручить. Именно отсутствие таких млекопитающих, по его мнению, привело к отставанию в развитии доколумбовой Америки, Австралии и Африки к югу от Сахары. Подумать только, даже к изобретению колеса в отсутствие тягловой скотины у аборигенов не было стимула. Правда, российский палеонтолог и писатель Кирилл Еськов резонно заметил, что в отношение к Северной Америке эта идея не вполне верна: там водятся карибу (северный олень), лось, овцебык, которых в разное время удалось одомашнить европейцам. К этому списку вполне можно добавить и вапити — родственника марала, которого на Алтае приручили 200 с лишним лет назад. Даймонд этот факт, кстати, обошел стороной, отметив лишь экспериментальное хозяйство по разведению благородных оленей в шотландском Абердине и отсутствие «серьезных достижений» в рамках этих современных проектов, хотя «серьезными достижениями» могут похвастаться даже фермеры Канады и США, среди которых этот вид скотоводства получил признание в последние три десятилетия.

Американский вапити и алтайский марал — не просто родственники, а представители одного и того же вида, называемого оленем канадским (Cervus canadensis). Он отличается от близкого вида — благородного оленя (С. elaphus) — более внушительными размерами, окрасом потемнее и целым рядом признаков, связанных с особенностями питания и приспособлением к более холодным условиям. Предполагается, что их общий предок появился в начале ледникового периода в Центральной Азии, причем в эпохи оледенений преимущество получали расы типа вапити, а в более теплые межледниковья — расы благородного оленя. Отчасти они смешивались между собой, так и получилось более двадцати вариаций оленей, которые одни ученые считают расами, а другие — подвидами. Современные данные молекулярной биологии подтвердили, что эти двадцать с лишним разновидностей подразделяются на две отчетливые группы: благородный олень, обитающий в лесах и лесостепях Европы и Малой Азии, и вапити, населяющий тайгу, широколиственные леса и горную лесотундру Южной Сибири, Восточной Азии и Северной Америки. Не исключено, что алтайский марал — потомок выходцев из Северной Америки, так же как и лось Восточной Сибири (Alces americanus, отличающийся от европейско-западносибирского A. alces).

Алтайского марала нужно отличать от марала в научном смысле. Последний относится к благородным оленям (С. elaphus maral) и встречается в горах Кавказа и Ирана. Просто в тюркских языках, носители которых распространились по всей Северо-Восточной и Передней Азии, слово «марал» означает «олень». В Казахстане и Азербайджане, например, так и людей называют: мужское имя Марал подразумевает «олень», а женское — «лань». И на Алтае марал — это «марал», в смысле «олень». Так что дальше будем называть алтайского оленя по-алтайски. Этот олень, кстати, является одним из крупнейших среди северных млекопитающих: в природе масса самцов достигает 360 килограммов и более, высота в холке —160 сантиметров.

У алтайского марала оттого и размеры крупнее, что ему достались более суровые условия. А пристрастие марала к травам выразилось в том, что морда у него шире. Особенно этот признак заметен во время гона. Благородный олень растягивает пасть так, что получается камера-резонатор, и звуки издает трубные. А марал вытягивает шею, запрокинув рога на спину, как-то по-человечьи выпячивает нижнюю челюсть, показывая ровный ряд нижних зубов, и хрипит. Даже шипит. В это мгновенье на глаза ему лучше не показываться: даже сквозь щели в загородке норовит поддеть рогом все, что движется. А если есть где разогнаться, и через забор в 2,5 метра сиганет.

Когда на Алтае человек приручил оленя, вопрос открытый. В расположенной здесь Денисовой пещере, где найдены останки одного из древнейших людей Северной Азии, орудиям сопутствуют украшения из зубов марала. Их носили 29–37 тысяч лет назад. Конечно, с наступлением нынешнего межледниковья олень остался одним из крупнейших животных Северной Азии, а значит, источником мяса и шкур, однако обычными пищевыми отбросами люди себя уже не украшали.

В пору расцвета на Алтае скифо-сибирской культуры, в IX–II веках до новой эры повсюду появились оленные камни — стелы, покрытые искусным орнаментом из пышнорогих оленьих контуров. Татуировками в виде изящно свернутого силуэта оленя украшали свои плечи знатные скифы, как мужчины, так и женщины. Да и одно из названий скифов, сохранившихся в письменных источниках — саки, — означает «олени». Оленями обряжали лошадей во время похоронных процессий и, вероятно, важнейших праздников, связанных с природным круговоротом. Потому на татуировках, тканых орнаментах, золотых и бронзовых украшениях тело оленя и скручено спиралью.

У сменивших ираноязычных скифов тюркоязычных народов, включая алтайцев, олень по-прежнему оставался не просто пищей. Так, на тамге (родовом знаке) алтайского народа телёс, по имени которого назвали Телецкое озеро, изображено священное животное сарын — олень. Воплощение чистоты, хозяин тайги и хранитель души воина. А бубен шамана, обтянутый оленьей кожей, у другого алтайского народа — тофаларов — символизировал животное, на котором шаман путешествовал по верхнему миру, опять же марала.

Конечно, на оленей охотились, но к добыче алтайцы относились с уважением и бережливостью: камус шел на подошву для олочей (охотничьих лыж), кожа с шеи — на тонкий длинный ремень, сухожилия — на нити и струны, шкура с головы — на коврик-камалан, мочевой пузырь — для хранения жира, мясо и кровь — в пищу…

В XVII–XVIII веках с приближением к Алтаю границ Китая почти мирное сосуществование человека и оленя прекратилось. Так уж повелось в Поднебесной империи, что все живое там истреблялось для изготовления целебных снадобий (а еще потому, что «мы едим все», как сказал мне знакомый китайский профессор). В 1578 году вышла в свет фармакология Ли Шичжэня «Трактат о корнях и травах», в которой автор подвел итог пяти тысячелетиям китайской народной медицины. О молодых рогах оленя, еще не ороговевших, покрытых нежной бархатистой кожей и насыщенных кровью (пантах) он писал: «Обладают способностью питать кости и кровь (жизненные силы вообще), укреплять половую систему, увеличивать семя и костный мозг». Снадобья из них рекомендовались при маточных кровотечениях и лихорадочных конвульсиях, при общем истощении и гнойных нарывах, против вспыльчивости и старости, для роста зубов и укрепления воли… И началась погоня за панацеей, к тому же сулившей омоложение и восстановление потенции. Кроме того, китайцев интересовали оленьи сухожилия, хвосты, мускус и лутай — зародыш, вырезанный из матки. Оленей убивали в массовом порядке, даже только для срезки пантов.

Именно китайцы внедрили самый жестокий способ ловли зверей — лудеву — преграду, сооружаемую из бурелома и живых деревьев, на пути к водопою. В ней оставляли узкие проходы, куда устремлялись животные и попадали в глубокие ямы, скрытые травой и сухими листьями. Лудевы разгородили всю южносибирскую тайгу, они тянулись на 50 и более километров, включая до двухсот ям, а также петли и другие западни. Вот как описывает подобную ловушку Владимир Арсеньев в этнографическом исследовании «Китайцы в Уссурийском крае» (1914 год): «Тропа, по которой мы шли, привела к лудеве длиной в 24 версты с 74 действующими ямами. Большего хищничества, чем здесь, я никогда не видел. Рядом с фанзой стоял на сваях сарай, целиком набитый оленьими жилами, связанными в пачки. Судя по весу одной такой пачки, тут было собрано жил, вероятно, около 50 пудов». По его данным, в последнее десятилетие XIX века ежегодно только из Уссурийского края, где промышляло 50 тысяч китайцев, они вывозили к себе до 3,5 тысячи лутаев оленя, более 15 тысяч оленьих хвостов, около 20 тонн жил, 15–20 тысяч пенисов оленя, а также в огромных объемах — струю кабарги, древесные грибы, лишайник пармелию, речной жемчуг, корни астрагала и женьшеня.